Утопленница была спасена, ведь «Волны не смогут поглотить лодку…»^[487]. Удивительное дело: её одежды были совсем сухими, будто их долго-долго сушили.

Тот самый вельможа, закончив этим утром семидневное затворничество, уселся в лодку и, обозревая окрестности, возвращался домой. И вот он увидел поднятую в лодку женщину — ей было двадцать один или двадцать два года. Изящная, полная обаяния, благоухающая юностью, глаза и черты лица напоминают о сакуре, что окрашивает белым цветом дальние горы на рассвете, когда ещё не растаяла дымка. Она стыдливо отвернулась, её рассыпавшиеся волосы были прекрасны, как покрытая росой ива в Вэйянском дворце^[488]. Сверкающая явь дня затмила сон. Мужчина и женщина бесконечно долго беседовали друг с другом, как если бы это не была их первая встреча. Юной женщине пристало бы весьма смущаться, когда её таким образом вытащили из воды, но она не чувствовала неловкости: ведь она разговаривала с тем самым мужчиной, к которому она привыкла в своих снах.

Их любовь была так крепка, что возникла даже в тёмном ночном сне. Прошли дни и месяцы, и любовь, предопределённая предыдущей жизнью, наконец стала явью. Поскольку их вела мудрая Каннон, то они жили ни о чём больше не желая до самого времени их детей и внуков, поддерживаемые мудрой государевой властью, как блистательный Гэндзи в главе «Листья глициний»^[489].

Хочется написать обо всём этом поподробнее, но я собирался написать только о влюблённой паре, соединённой в странном сне, который стал явью благодаря обету бодхисаттвы Каннон. Тушь и так уже совсем бледная… Чтобы не тратить её понапрасну, на том и закончу.

ИДЗУМИ СИКИБУ

Идзуми Сикибу ^[490]

Не так давно, во времена государя Итидзё^[491], в цветущей столице жила прелестная куртизанка по имени Идзуми Сикибу. При дворе тогда состоял один молодой человек — Татибана-но Ясумаса^[492]. Когда ему исполнилось девятнадцать лет, а Идзуми Сикибу — тринадцать, они втайне ото всех дали друг другу любовную клятву. Весной, когда Идзуми Сикибу было уже четырнадцать, у неё родился мальчик. Во время ночного свидания родители решили, что сын родился некстати. И тогда мать оставила мальчика на мосту Годзё. Положила детское приданое, на воротнике узорчатой рубахи-косодэ начертала стихотворение, оставила там же кинжал, а ножны забрала себе. Некий горожанин подобрал ребёнка, вырастил, а потом отправил в монастырь на гору Хиэй.

Так уж случилось, что мальчик был весьма расположен к учению, да и обликом выдался — бесподобен. Не было ни одного монаха, который, увидев его, остался бы равнодушным, по всей горе шла слава о нём. Знал он толк и в плотской любви. Его имя превозносили не только на Хиэй — много преуспел он в учении будды, слава о нём распространилась по всей Поднебесной. Преподобный Домэй — так звали его люди. Домэю исполнилось восемнадцать лет. И вот как-то во дворец позвали Домэя вместе с другими монахами толковать «Сутру лотоса». Тут подул ветер и бамбуковая занавеска, за которой сидели дамы, приподнялась. Оказалась там и женщина лет тридцати. Она была поглощена речами монахов, но изгиб её бровей свидетельствовал о сладострастии. Всего лишь миг видел её Домэй, но и этого было достаточно, чтобы в теле своём он ощутил желание. И на постоялом дворе, и потом — когда он уже вернулся в монастырь, её образ не оставлял его, что говорило об их связи, доставшейся им из прошлой жизни.

И вот Домэй решил снова отправиться в столицу, чтобы ещё хоть раз увидеть ту, что влекла его. Он переоделся продавцом мандаринов, пришёл во дворец и разложил товар. Из покоев его возлюбленной вышла служанка и попросила двадцать мандаринов. Домэй стал отсчитывать ей мандарины, каждый сопровождая любовным стихотворением.

Один.

Один на ложе я,

И не было зари,

Когда бы не промокли

Подушка и рукав.

Два.

Двойная ширма.

Когда же

Рядом со мной

Увижу любимую?

Три.

Трепещу,

Сердце волнует любовь,

Лишь только увижу тебя,

О, бесчувственная.

Четыре.

Чёрной ночью

Мечтаю о тебе.

Подушка и рукав

В росе-слезах.

Пять.

Опять и опять

Мне кажется — ты здесь.

И скоро я растаю

От тоски.

Шесть.

Есть в соседней долине

Олень.

О жене своей

Он проплакал всю ночь.

Семь.

Всему свету

Уже известно о нашей любви.

Из-за тебя

Погибнет моё доброе имя.

Восемь.

Возьми меня

И у себя оставь.

Ты и не знаешь: ты —

Прекрасна, как луна.

Девять.

Деваться некуда.

Нам встретиться не суждено.

Но все встречаются

В Чистой земле Амиды.

Десять.

Держать — не удержать.

Соколёнок вылетел из клетки.

Когда его увижу

На моей руке?

Одиннадцать.

Один хотя бы раз

Случилось то,

О чём твердит молва.

Как было бы прекрасно!

Двенадцать.

Двое любят — хорошо.

«Бедняга!» — скажут,

Если любишь

Безответно.