МАНДАЛА ХРАМА ТАЙМА

Мандала храма Тайма ^[380]

В те времена, когда столица находилась в Наре^[381], жил там правый министр по имени Ёкохаги-но Тоёнари. Он был человеком выдающегося ума, глубокой нравственности и всегда молился будде Амиде. У него была дочь по имени Тюдзё. Отец с матерью безмерно любили её. Чтобы ухаживать за ней, к ней приставили множество нянек.

Когда девочке исполнилось три года, мать тяжело занемогла. Её лечили самыми разными лекарствами, но ничего не помогало. Тогда пригласили высокого ранга священнослужителей явных и тайных учений^[382]. Они проводили обряды и таинства. Но что тут скажешь? От судьбы не уйдёшь, верно, уже пришёл её последний срок. Придвинувшись к Тоёнари, жена сказала: «Я знаю, что моя жизнь окончена. Однако я слышала, что по дороге в царство мёртвых нас подстерегают опасности, такие как Гора, за которой скрываются мёртвые, и река Сандзу. Помнишь, когда ты давал мне супружескую клятву, то обещал: „В огне и в воде, всегда быть вместе“. Ты не откажешься от своего слова? Ты будешь сопровождать меня в сад Эммы?»

Из глаз Тоёнари полились слёзы: «Я сопровождал бы тебя, если бы по этому пути можно было пройти вдвоём. Но когда человек приходит в этот мир, он один. И когда человек умирает, он тоже уходит один. Так заведено. Даже если сгореть нам в одном погребальном костре, это вовсе не значит, что мы окажемся вместе на Горе, за которой скрываются мёртвые, или у реки Сандзу. Когда уходишь из этого мира, ни родителей, ни детей уже не знаешь. Так что выполнить супружескую клятву — значит вздыхать, положившись на судьбу, от всего сердца молиться будде и служить заупокойные службы».

Выслушав его, жена сказала: «Нет, клятва, данная в этой жизни, — не пустая безделица. А человек, так считающий, не сможет идти по истинной дороге учения будды. Ты ведь больше ничего не хочешь, кроме как молиться будде Амиде», — жена с головой зарылась в одежды. Потом продолжала: «У такого человека, как ты, не должно быть детей. Я думаю о том времени, когда меня уже не будет — ведь Тюдзё остаётся на твоём попечении, и она может стать препятствием в достижении твоих желаний в этой и в следующей жизни^[383]. Пока Тюдзё не исполнится десяти лет, ни в коем случае не показывай ей этого. Если ты не выполнишь моей просьбы, там, в могиле, мне будет горько. В противном случае, как хорошо ты бы ни выполнял религиозный долг, радости тебе от этого не будет».

На её слова Тоёнари ответил: «Но она ведь не только твоя дочь. Она ведь и моя дочь тоже. Так что со спокойным сердцем вступай в свою следующую жизнь».

Жена удовлетворённо улыбнулась. Она позвала Тюдзё, погладила её волосы и тяжело вздохнула. «У людей бывает самая разная судьба, но редко кому достаётся так мало милости богов и будд, как тебе. Тебе ведь ещё трёх лет не минуло, и только это время ты и была перед моими глазами. Печально, но впереди тебя ждут горести. Изо всех сил молись будде, молись о будущей жизни».

Это были её последние слова в этой жизни. Она прочла молитву будде и растаяла, как капля росы в Бэйман^[384]. И муж, и дочь вздыхали, взывая к Небу и простираясь на земле, но только ничего исправить было уже нельзя.

Не в силах вынести утраты, муж отправился провожать жену к погребальному костру. Он хотел уже прыгнуть в погребальный костёр, но люди удержали его, схватив за рукав: «Многим хочется во что бы то ни стало вместе отправиться в путешествие к Жёлтому источнику^[385]: учителю и ученику, господину и вассалу, и тем более таким близким людям, как муж и жена, брат и сестра. Уже само ваше желание принесёт радость душе умершей».

Когда те, кто удерживал Тоёнари, и те, кто не удерживал его, Перестали, наконец, плакать, Тоёнари тоже унял слёзы. Настало время для буддийских церемоний, поминальные службы длились Целую вечность.

Когда минула ночь, Тоёнари собрал кости жены. Плача и плача, он сочинил такое стихотворение.

Кончилась ночь.

Я очнулся от дум

И увидел: утро настало,

А ты превратилась в дым,

Растаяла…

В полдень Тоёнари читал сутру, а ночами молился до самого рассвета. Неостановимой чередой потянулись дни и месяцы.

Как-то весной, когда Тюдзё исполнилось уже семь лет, она любовалась буйным цветением сакуры. Неподалёку забавлялись двое малышей. С ними находились тридцатилетний мужчина и женщина лет двадцати шести — двадцати семи. Когда они уходили, мужчина взял на руки мальчика, а женщина — девочку. Увидев это, Тюдзё заинтересовалась:

— Кто эти люди?

— Эти мужчина и женщина — отец и мать детей, — ответила кормилица.

— А почему у меня есть только папа, а мамы нет? — недоумевала Тюдзё.

— Когда тебе было три года, твоя мать умерла, — со слезами на глазах объяснила ей кормилица.

— Как жаль, что я этого до сих пор не знала, — сказала Тюдзё.

Она быстро побежала к отцу.

— Хочу, чтобы у меня была женщина, которая будет напоминать мне о матери. Это меня утешит!

Тоёнари выслушал просьбу дочери и, как она того и пожелала, тем же летом привёл в дом жену. Тюдзё ни в чём не противоречила мачехе, будто это была её родная мать, во всём её слушалась.

Вскоре Тюдзё пригласила почтенного монаха, чтобы он преподавал ей «Сутру восхваления Чистой земли»^[386]. Каждый день они читали по шесть глав, молясь о просветлении умершей матери. Скорбь Тоёнари и Тюдзё была безграничной.

Однако новая жена Тоёнари ненавидела Тюдзё и часто обижала её. Узнав об этом, он сказал только одно: «Что ж, между падчерицами и мачехами такое случается». Он считал, что это дело обычное.

А новая жена между тем решила избавиться от Тюдзё. Днём и ночью она строила козни.

Тюдзё исполнилось тринадцать лет, она стала такой красавицей, что ей не было равных в Поднебесной; от императора уже сколько раз являлись посланники с предложением Тюдзё занять место императрицы. Тоёнари радовался, и эта радость была беспредельной. Новой жене это не давало покоя. Она подговорила некоего человека, чтобы тот, надев шапку-каммури^[387] и придворную одежду сокутай^[388] сделал вид, будто он выходит из комнаты Тюдзё. Новая жена сказала Тоёнари:

— Когда с Тюдзё что-то не так, ты считаешь, что я наговариваю на неё оттого, что Тюдзё мне не родная дочь. Узнай сам, что скрывает Тюдзё.

Она по-всякому клеветала на Тюдзё. Однажды вечером Тоёнари вместе с женой заглянул к Тюдзё. Мужчина лет двадцати в хитатарэ и ориэбоси — видно, военный — выскользнул из её комнаты.

Мачеха спросила Тоёнари:

— Ну, разве не правда то, что я твержу тебе? Для женщины обычно связать себя клятвой с одним мужчиной. А её один раз посещал человек, одетый в придворные одежды. А в другой раз это был мужчина в костюме военного. В третий раз это был человек, с головой укутавшийся в тонкую шёлковую одежду. Я присмотрелась: это был монах! Это ужасно, что у неё столько мужчин! — мачеха притворно заплакала.

Выслушав её, Тоёнари сказал: «У этой девочки вообще не должно быть мужчин! Её мать перед смертью очень беспокоилась о ней, всё боялась, как она станет жить в этом мире. Просто ужасно, что поведение Тюдзё столь предосудительно. А что если завтра слухи об этом дойдут до дворца? Надо мной станут смеяться, а о моей дочери станут отзываться с презрением!»

Тоёнари позвал воина:

— Тебе надлежит отрубить Тюдзё голову в горах Хибари уезда Арита провинции Кии.^[389] А потом соверши все надлежащие поминальные церемонии.

Воин повиновался. Уже три поколения его семья пользовалась благодеяниями семьи господина, поэтому не выполнить приказа он не мог. Вместе с Тюдзё они отправились в далёкие горы. Когда они пришли на то место, которое обозначил Тоёнари, Тюдзё сказала: «Уж такова моя несчастная судьба! В воздаяние за мои грехи в предыдущей жизни я была оклеветана и отдана в твои руки, и теперь погибну. Ничего с этим не поделать. Но я прошу тебя немного подождать. Понимаешь, я с семи лет читаю „Сутру восхваления Чистой земли“. Это мой ежедневный прощальный подарок душе умершей матери, а сегодня я ещё не успела прочесть сутру. Первый свиток — это моя молитва за отца. Второй свиток я читаю, чтобы душа умершей матери вырвалась из круга жизни и смерти и она смогла бы стать буддой. А третий свиток — чтобы, когда я буду обезглавлена, довелось мне избежать ужасов пути асур, чтобы суждено мне было отправиться в Чистую землю!»