Караито слушала, держа Мандзю за руку и теперь обливаясь радостными слезами. Сдерживая всхлипывания, она проговорила:

— А бабушка, с ней всё хорошо? Как она живёт?

— С ней всё хорошо, не беспокойся.

— А ты одна пришла?

— Нет, со мной Сарасина.

— Что же она прячется?

— Я оставила её сторожить у ворот, нельзя, чтобы меня увидели.

Мандзю привела свою спутницу.

Караито сказала:

— Сарасина, ты редкостная женщина. Должно быть, тебе жаль меня. Мандзю связана со мной клятвой родителей и детей, поэтому она отправилась меня искать, а ты ведь кормилица, не родня. Замечательно, что ты здесь. С древних времён так повелось: за господином следуют, пока он процветает, а если он не в чести, то лишь немногие остаются с ним, о верных людях и в древности-то редко слышали, а теперь их просто нет, — Караито разразилась слезами, будто дождь пошёл.

Сдерживая слёзы, Караито продолжала:

— Мандзю, нам с тобой довелось встретиться, несмотря на всю злобу, которая есть в этом бренном мире! Но теперь, Сарасина, прошу тебя от всего сердца, вместе в Мандзю вернитесь в Синано.

Мандзю, плача, ответила:

— Я пришла сюда из Синано, чтобы спасти тебя от смерти, и теперь в Синано не вернусь.

Караито выслушала её.

— Тогда хотя бы не приходи сюда часто. Если станет известно, что ты моя дочь, тебя или казнят, или сошлют ещё раньше меня, вот что будет. Ты должна всё скрывать.

— Да пусть разгласят по всей стране моё имя, меня никто не знает! — Мандзю плакала.

Ночь прошла, рассвело. Они распрощались, и Мандзю с Сарасиной возвратились во дворец. Мандзю снесла на рынок своё косодэ, продала его и получила денег. Они девять месяцев кормили мать; то потихоньку, прячась, ходила Мандзю, то потихоньку, прячась, ходила кормилица. Как это прекрасно!

В следующем году, во второй день первой луны, камакурский господин, как обычно, творил молитву. В Львином зале в этот день выросли шесть маленьких сосен, уцепившись корнями за края татами. Странное дело! Ёритомо нервничал.

— Эти деревья, вместо того чтобы тянуться корнями в землю, уцепились за края татами и так и растут, это непонятно. А вдруг это означает, что в Камакуре начнётся смута или что-то случится со мной. Нужно позвать предсказателя.

Пригласили знаменитого камакурского предсказателя — Накамоти из рода Абэ.

— Послушайте, Накамоти. В молитвенном зале этой ночью выросли шесть маленьких сосен. Будут ли в Камакуре волнения, или что-то грозит самому Ёритомо, или в Поднебесной будет бунт? Объясните!

Накамоти выслушал и стал предсказывать.

— Иероглифы мискант и леспедеца похожи, однако жизнь цветов мисканта и леспедецы длится разное время. Персик из сада Сиванму цветёт раз в три тысячи лет^[647], говорят, он приносит плоды, но их никто не видел. Есть растения, которые растут восемь тысяч лет. Замечательна жизнь сосен-сестёр, каждая из них живёт по тысяче лет. Итак, господин, жить вам шесть раз по тысяче лет, и будете вы, как горы Камакуры. Событие это предвещает радость. Прикажите пересадить сосны за ограду храма на горе Цуругаока, пусть это будет горой Хорай. Пригласите двенадцать девушек, пусть исполнят песни имаё. Все вам будут благодарны.

Ёритомо глубоко задумался. Шесть маленьких сосен пересадили за ограду Цуругаока, стали подбирать двенадцать девушек. Первой взяли Сэндзю-но маэ, дочь Тэгоси-но Тёдзя, второй — дочь Юя из Тотоми-Дзидзю, третьей была Камэдзуру из Кисэгавы, четвёртой — дочь Ямагэ-но тюдзё из Сагами по имени Тора Годзэн, пятой — Ботан из Ирумагавы, что в Мусаси. Начиная с этих, всего пригласили одиннадцать сирабёси. Камакура большой город, но ещё одной исполнительницы не хватало, и её не удавалось найти.

Кормилица подошла к Мандзю.

— У тебя и внешность хорошая, и в имаё ты мастерица. Ты должна пойти и исполнить имаё, Мандзю, — сказала она.

— Но ведь на этот раз это не обычные выступления. Случай необыкновенный, радостный, а я не могу собраться с мыслями. Что же мне делать?

Сарасина разгневалась.

— Такой случай! Да если тебе позволят выступать, может быть, тебе улыбнётся счастье!

Сарасина пошла к придворной даме и сказала ей:

— Мандзю очень искусна в исполнении имаё.

Дама доложила об этом супруге сёгуна и самому Ёритомо. Ёритомо очень обрадовался и захотел взглянуть на Мандзю. Мандзю пригласили, Ёритомо она понравилась и от имени супруги Ёритомо ей подарили двенадцатислойное хитоэ. Мандзю стала ещё краше. Равной ей просто не было!

И вот настал пятнадцатый день первой луны. Впереди — горы, слева от большого храма восседал Ёритомо и крупные и мелкие владетели восьми провинций, числом более восьмисот восьми. Справа сели приближённые сёгуна и его супруга, а дальше уселось множество приближённых и жён даймё из восьми провинций. И знатные, и простые, люди всех рангов собрались на представление, на холме Цуругаока даже конь не мог проехать. Из двенадцати сирабёси восемь вместе с семьюдесятью пятью придворными должны были исполнять кагура. Первой слушали Сэндзю-но маэ, дочь Тэгоэ-но тюдзё. В словах, понятных и знатным, и простым людям, говорилось о дороге из столицы.

Холм встреч Аусака не виден,

тучи скрыли месяц в ночи.

В Сэта мост Карахаси,

следом селенье Нодзи.

Скрыта густым туманом

Зеркалъная-Кагами-гора.

«Обломки рухнувшей крыши»^[648] —

это застава Фува.

Постоялый двор Иносюку в Самэ,

вот и Овари в конце концов.

В Микава топорщится в разные стороны

мост Яцухаси — Восемь мостов.

В думах глубоких минует путник

мост Хамана.

Вот залив Ирусио, мечты о любви,

маленькая рыбацкая лодка видна.

Постоялый двор Юмихикима — Лучники.

О, луки из бересклета!

В горах Саёнонакаяма

перевалили пик Сэдо.

Уцунояма — гора Явь,

узка тропинка, заросшая травами.

Путник проходит Тэгоси,

вот и Киёми — застава.

На востоке чистое небо, ни тучи,

в такие ночи

Всякий, кто жил в столице,

дым над Фудзи увидеть хочет.

Рыбак Урасима драгоценную шкатулку открыл,

было это давно, а будто вчера…

Печально!

Хаконэяма — Шкатулка-гора.

До гор Камакурских осталось пройти

совсем немного.

Вот, наконец,

холм Журавлиный — Цуругаока.

Журавль — вот птица, что тысячу лет живёт.

Сосна — вот дерево, что тысячу лет растёт.