– Нравится? – проследила Скворцова за взглядом Татьяны, которая опять засмотрелась на пёстрое великолепие.

– Красиво.

– Успеешь ещё насмотреться, пойдём поговорим.

Скворцова подошла к зеркалу, привычно нащупала, маскировавшуюся под обои дверь, повернула какой-то рычажок и жестом поманила Татьяну за собой. Обстановка комнаты показалась скудноватой даже для неприхотливой журналистки. Маленький резной столик да два стула рядом. На Татьяну отчего-то накатила волна паники. Она машинально провела пальцем по татуировке. Белана расхохоталась.

– Итак, мой дорогой Бражник, скоро ты умрёшь.

– Что? – девушке показалось, она плохо расслышала сказанное.

Скворцова снисходительно склонила голову набок.

– Наше общество, – начала она уверенным тоном, – уже несколько десятков лет служит «Великой Морфо». Как тебе известно, бабочки живут недолго, – кто-то день-два, другим повезло на целый месяц. Но наша Морфо особенная. У неё есть способность жить долго…

Татьяна слушала не перебивая, время от времени озираясь по-сторонам. Место странным образом напоминало пещеру из её сна, и бабочка, впившаяся тогда в запястье, уж не «Великая ли Морфо»? Какой-то бред!

– …в течение своего очередного цикла – около месяца, она выбирает себе жертву, добровольно согласившуюся на клеймо Морфо. Благодаря этой метке, девушка в сжатые сроки превращается в крылатую прелестницу…

У Татьяны начала подниматься температура, слова Беланы проникали в мозг, впечатываясь калёным железом.

– …дальше дело за малым, три-пять дней, и наш бал, на котором во время ритуального жертвоприношения Морфо перегрызает горло добровольцу, запуская тем самым очередной собственный цикл жизни.

Новая информация никак не хотела оседать в голове Татьяны. Это шизофрения?

– Я не безумна, – будто прочитала её мысли Белана. – Не более, чем ты. Впрочем, скоро сама убедишься.

– Хорошо, – решила подыграть журналистка. – Но вот что не сходится. Тут полный зал красавиц с метками, а вы в прошлую встречу рассказывали, в обществе есть женщины, имеющие взрослых детей. Бабочки столько не живут.

– Конечно, нет, – удивилась Белана рассуждениям. – У наших дам, в подавляющем большинстве, не клеймо Морфо, а временные татушки. Жертвой становится лишь та, кто добровольно по-настоящему рисунок набьёт.

– Но я ведь не знала, и вообще для интервью, – не собиралась сдаваться Татьяна.

– У тебя был выбор. Зачем делать настоящую? Тем более, если не рассматривала всерьёз наше сообщество.

– Побоялась разоблачения. Решила, вы сразу отличите.

– Я и отличила, – ухмыльнулась Белана. – Точнее, не совсем так. Ты только пришла к нужному кольщику, а дальше Морфо сама постаралась.

– Это был не сон?

Паника нахлынула с новой силой, тело пронзила судорога…

– Предупреждала же – три дня. Столько всего можно было успеть сделать.

Татьяна с ужасом заметила, что стены раздвинулись, исчезли стулья, а по периметру внутреннего пространства появились барабаны, по которым застучали палочки, управляемые невидимой рукой. На поверхности стола, ещё минуту назад совершенно пустого, появилась знакомая салфетка, а следом взмахнула крыльями Морфо. Она открыла ужасающую пасть, исторгая оглушающий вопль. Татуировка на руке Татьяны загорелась огнём, вырывая из груди девушки отрывистый крик. И в ту же секунду журналистка взлетела настоящей бабочкой, повинуясь инстинктам, понеслась к приоткрытой двери, но Белана с другими адептками не дали вырваться, загоняя обратно в центр. Барабаны неистовствовали, Морфо развернулась и приготовилась нападать. В такт барабанам, стали бить в ладоши свободные девушки. Бражник, загнанный в угол, заметался уворачиваясь от острых зубов. Морфо настигала. Бражник метнулся в противоположную сторону и вдруг резко полетел к барабанам, нырнул под одну палочку, сделал пируэт вокруг второй, нырнул под соседнюю справа… Великой Морфо повезло меньше, пытаясь догнать ускользающую жертву, она не успела увернуться и одним точным и сильным ударом, пришедшимся на её маленькую головку, оказалась размазанной по кожистой поверхности инструмента. Раздался треск. По рядам прокатилась волна отчаяния.

Татьяна, напротив, почти успокоилась, смущало одно, – мысли стремительно терялись. Теперь она, – дипломированный журналист, – уже не смогла бы связать и пары слов. Отчаянно захотелось на воздух, но неведомая сила сама потянула её к салфетке. Сопровождаемая шквалом аплодисментов, она, покачиваясь на тоненьких ножках, встала в центре.

Время Великой Морфо закончилось. Кровавому Бражнику слава! – нараспев протянула Скворцова. По новой громыхнули барабаны, выбивая из присутствующих ритмичное – три дня… три дня…

Эхо разнесло громкий вопль. Бражник сидел с застывшей в оскале зубастой пастью и хищно разглядывал ряды своих адепток.

Бойт ждал пятницы с отчаянием – ночь на субботу была первой ночью полнолуния. Значит, опять начнется… Боль во всем теле, приблизительно с полуночи. И слухи, слухи, ползущие по городку: «Вы слыхали? У Фарлингов сын пропал. И сарай сломан, а забор и вовсе в щепы…», «А следы, следы? Кто может оставлять такие следы на земле?» «Кто?» Потом, конечно, найдутся обезображенные останки молодого Фарлинга, жители торопливо попрячутся по домам, запирая двери и ставни, потому что покрасневшее солнце нырнет за горизонт и сразу же навалятся липкие июньские сумерки, а за ними – вторая ночь полнолуния.

Бойт удрученно вздохнул. Все началось недавно – это полнолуние всего третье. И все же… Уже четырежды находили истерзанные останки жителей Армидейла, неосторожно покинувших свои дома ночью. Несколько раз к утру оказывались полуразрушенными деревянные строения.

Городок погрузился в оцепенение. Обитатели отсиживались за мощными стенами старых каменных домов, понимая, что оборотень – кто-то из местных. Армидейл – такая глушь, что за ночь добраться от ближайшего селения можно разве что на самолете, а самолеты сохранились только в столице и, говорят, давно уже не летают. Горы и лес окружили городок с трех сторон, единственная дорога убегала на юг, где далеко-далеко, в неделе пути, лежит такой же замшелый городишко Гриборг.

Бойт торопливо двигался по улице, обдумывая то, что пришло в голову сегодня утром. Соседи безмолвно кивали ему – Бойт здоровался и сразу же опускал взгляд. Он боялся, как и все.

Правда, никто не мог узнать, что боится он совсем не того, что остальные. Самое парадоксальное – больше всех боялся именно Бойт. Остальные боялись только оборотня. Бойт боялся всего – себя, сограждан. Боялся, что его разоблачат. Боялся неминуемой и неотвратимой расправы. Как ужасно терзаться страхом, которому виновник – ты сам! И ведь поделать ничего нельзя.

Бойт от бессилия зажмурился.

Дом у него был старый и крепкий. Будь оборотнем кто другой, Бойт чувствовал бы себя вполне в безопасности за его массивными стенами.

Дверь глухо хлопнула, закрываясь. Бойт замер на пороге комнаты. Итак… Получится ли?

Лан неслышно подошел к сестре и положил руки ей на плечи. Васта испуганно вскрикнула, отшатнулась прочь. В глазах ее сверкнул ужас. Лан смутился.

– Прости… Я не хотел тебя испугать…

Сестра всхлипнула, опускаясь на табурет.

– Господи… Сколько это будет продолжаться?

– Прости, Васта. Мне кажется, я кое-что придумал.

Васта горько усмехнулась:

– Что ты мог придумать? Кто может справиться с этой тварью?

Лан не успел ответить – в наружную дверь постучали. Почти одновременно часы пробили десять вечера.

– Не открывай! – прошептала Васта, судорожно вцепившись брату в локоть. – Это ОН!

«Рано еще, до полуночи далеко…» – подумал Лан и вышел в сени. Васта не отпускала его руки.

– Не открывай!!!

В дверь опять постучали. Удары гулко отдавались во всем доме.

Лан взял свободной рукой разрядник, всегда висевший на крайнем крючке вешалки, и громко спросил: