Палач поднёс факел к поленнице, и облитые керосином брусья вспыхнули. Девушка что-то хрипло выкрикнула и молнии полыхнули средь смертных столбов. Затрещало, будто сомкнулись два оголённых провода, осуждённые дёрнулись под ударами злых молний и тут же обмякли, убитые почти мгновенно. Толпа замерла. В наступившей тишине Готлиб отчётливо расслышал слова старого путейца:

– После всего, что здесь произошло, между нами и Севером возможна только война.

Толпа колыхнулась и потекла, разбиваясь на течения и водовороты. Кто-то бросился наутёк, кто-то стоял пригвождённый к земле ужасом. Император с перепуга шлёпнулся на ступени при всём честном народе, и офицер конвоя поднимал его, схватив под руку. Готлиба сбили с ног, наступили ему на запястье, заехали ботинком по рёбрам. От увечий моряка спас жандарм. Он рывком поднял офицера и поставил на ноги.

– Позаботьтесь о своём отце, – рявкнул жандарм и указал на ступени Трибунала, откуда в панике разбегались аристократы.

Готлиб поискал глазами девушку. Её не было видно, она исчезла, как рыбка, нырнувшая в спасительный омут. В воздухе нестерпимо воняло керосином и палёным мясом, дым от громадных костров стелился по площади и ел глаза. Пламя пожирало трупы колдунов. Офицер заметил, что всё ещё сжимает билет в кулаке. На листке плотной бумаги значилось: «Приглашение на казнь».

Норланд – угрюмое королевство, страна льдов и туманов. Здесь гранитные скалы вздымаются над водной гладью фиордов подёрнутых дымкой, айсберги выплывают из мглы как мстительные призраки кораблей. Дни в Норланде серы и невзрачны, словно брюхо селёдки. Летнее незакатное солнце лишь касается краем горизонта, чтобы продолжить путь по небосводу, а зимой стоит непроглядная тьма, нарушаемая сполохами полярного сияния. Люди в королевстве так же серы, упрямы и жестоки как природа вокруг них. Они селятся в хуторах по берегам фиордов и в мрачных городах, озаряемых пламенем доменных печей. Норландцы строят деревянные дома и раскрашивают их в немыслимо яркие цвета, словно пытаясь краской восполнить тусклую повседневность. А в глухих урочищах меж отрогов Берегового хребта по сей день обитают дверги, тролли и прочая нечисть, от которой, слава Всевышнему уже избавились в Империи. Норланд древняя страна, он помнит начало времён и останется даже после конца света.

Норея, столица Норланда просыпается рано. В пять утра над бастионами крепости Мариенбург, на северном берегу фиорда горнисты выдувают сигнал к построению. Солдаты становятся шеренгами во дворе между казармами из красного кирпича и гранитной куртиной. Качаются штыки над шпалерами солдат. Дурные от недосыпа новобранцы в плохо подогнанных портупеях становятся как попало, унтера тычками и пинками равняют строй. Скорым шагом проносятся офицеры, прячущие зевоту в кулак. Генерал-майор Розен, комендант крепости и главный живодёр королевской армии, грозно шевелит тараканьими усами и все на плацу знают – сейчас кому-то достанется на орехи. Господин комендант не приступает к завтраку, не устроив знатной выволочки.

В шесть на Заводской стороне басовито гудит котельная ткацкой мануфактуры, к ней присоединяется пронзительный свисток верфи «Полярная звезда», где под навесами эллингов покоятся стройные корпуса эсминцев и яхт. Густым баритоном подаёт сигнал Металлический завод, мелодично пищат свистки сахарных и консервных заводов. Улицы Нореи наполняются народом: шаркают по брусчатке ботинки, рабочие в мятых пиджачках или суконных куртках поверх несвежих рубах греют за пазухой узелок с обедом – кусок сала между ломтями хлеба и пара картофелин «в мундире». Стучат деревянными башмаками ткачихи в ситцевых платках, жакетах и полосатых юбках. Этим бабёнкам сам чёрт не брат. Ты им слово, они тебе десять, только держись. Низкорослые и темнолицые дверги в долгополых сюртуках, цветастых жилетах и шёлковых цилиндрах открывают ювелирные лавки. Всем известно: чем меньше дверг ростом, тем выше цилиндр он выбирает. Похожий на доисторическую обезьяну огр в форменной куртке Электротехнического общества идёт куда-то по своим делам, и несёт на плече фонарный столб.

Бесстрашная школота всех рас и возрастов шныряет по улицам вдоль и поперёк, задевая прохожих ранцами. Студенты Политеха в форменных двубортных тужурках и фуражках с чёрным околышем шагают с таким важным видом, будто за утренним кофе им открылись тайны мироздания. Многие студенты в очках. У одних очки с линзами – от близорукости. У других с простыми стёклами – для солидности. Вечно голодные слушатели Академии Художеств в бесформенных блузах и широкополых шляпах прут шумною толпой, задирая по пути уличных торговок.

Звенят трамваи, грузовые стимеры обдают прохожих облаками пара. По неширокой улице Старого города стучит ободьями по брусчатке громадная повозка, запряжённая парой вороных тяжеловозов. В повозке рядами уложены бочонки с пивом, возница уверенно правит громадными лошадьми. Навстречу неторопливо бежит «мотор» канцлера Инграма Холмберга, похожий на лакированную карету, у которой вместо дышла приделан ящик моторного отсека. Проезжая часть узка, но экипажи не спешат и должны разъехаться. Вдруг – треск мотора, визг клаксона. «Карету» Холмберга нагоняет кабриолет с откинутым верхом, узкий словно торпеда и чёрный как смерть. На дверях машины блестят золотые династические химеры, за рулём молодой белобрысый поручик в очках и кителе болотного цвета, с топориками инженерного корпуса в петлицах.

– Да это же Фрей! – кричат в толпе.

Фрей Унрехт – это вам не мелкий дворянчик из Понизовья. Член совета Старших, принц крови и двадцать седьмой претендент в очереди на королевский престол. По сути – безобиднейшее существо, книгочей с уклоном в технические науки. Но стоит принцу сесть за руль своего «адлера», в него словно бес вселяется. Причём бес мстительный, дерзкий и отчаянно ненавидящий всё, что движется медленней восьмицилиндрового монстра с золотыми химерами на дверях.

Кабриолет идёт на обгон, вклинивается между упряжкой тяжеловозов и «мотором» Холмберга. На мостовой ералаш, громадные кони встают на дыбы, водитель канцлера с перепугу вывернул руль и машина бьётся колесом о бордюр. Опрокинутая бампером урна летит вдоль тротуара, рассыпая окурки. Вокруг шум и гам, свистят мальчишки, прохожие хохочут, указывая пальцами на машину, вставшую поперёк улицы. Что поделать, не любят в столице первого королевского министра. Канцлер Холмберг, лысый сухопарый дверг с постным лицом и остатками седых волос, зачёсанных на «внутренний заём» выглядывает из окна и что-то говорит водителю. Тот выкручивает руль и трогается в сторону Дворцовой набережной.

В восемь утра бахает сигнальная пушка на фасе Кронбурга и выстрел эхом прокатывается по лесистым склонам. Замок Кронбург возвышается над городом и кажется продолжением горы, на которой стоит. Стены старой крепости сложены из валунов такой неподъёмной величины, что гиды придумали легенду для туристов: будто бы Эрик IV для постройки замка нанял великанов, ещё живших в то время на склонах Берегового хребта. Жители городских предместий, окружающих гору, посмеиваются в усы: нанял, только не великанов, а местных мужиков. Они с помощью блоков, рычагов и чьей-то матери сложили стены, заставляющие нынешних инженеров озадаченно скрести в затылке.

Прежде Кронбург был резиденцией королей Норланда. Но во время пожара цитадель выгорела почти дотла, и король со свитой перебрался в замок гостеприимных Врангелей, а потом в новый дворец на набережной Кабаньего острова. Что ни говори, дворец с барочными фасадами, высокими окнами и просторными залами больше подходит для короля, чем старая крепость на утёсе. Новая резиденция с колоннами и кариатидами отражается в спокойных водах фиорда и служит нарядным фасадом столицы, светлым пятном на закопчённой физиономии города. От Дворцовой площади по всему Кабаньему острову разбегаются лучами прямые и широкие улицы, застроенные модными магазинами, банками и конторами. Эта часть города с утра запружена народом. Трещат и воняют бензином «моторы» с откинутыми в честь погожего утра тентами, неслышно катят электрические кареты, цокают по асфальту холёные рысаки, впряжённые в лакированные экипажи. Спешат по тротуарам клерки в костюмах-тройках и котелках, в рубашках со сменными целлулоидными воротничками.