Но думаю, что было другое. Это и был контакт. Он произошёл при первой встрече, и она выбрала меня. И вскоре я нашёл её. Я не верил своим глазам, настолько девушка была земной во всём. Впоследствии, всё же, я убедился, что земной она не была нисколько. Нет, во внешности это выражалось. Вероятно, внешне она была, – если быть объективным, а объективным я быть не мог, – достаточно простой, обычной. Я же шёл за нею, как железный болван за неодолимым и мощным магнитом. Такого не было со мною никогда раньше, хотя я видел девушек у нас на Земле гораздо ярче, красивее, чем она. Она была как вспышка. Я видел только её, а всё остальное погрузилось во мрак или так, серый фон, размытый и неинтересный. Удивительно также, что местные её и не выделяли никак. Не обращали внимания, она была для них, как и они сами. Почему? Если мне показалось, что она находилась в сияющем коконе? Я не знаю, какой они её видели. Я привез её к себе в то жильё, которое мне выделили как семейному ещё тогда, когда я женился на Голубике по их местному обряду. Помещение так и оставили за мной, когда Голубики не стало, поскольку жилой корпус в «Зеркальном Лабиринте» был наполовину пустым.

У Икринки были только дед и бабушка. Не очень здоровые оба, а то, что она дочь Рудольфа, я не знал тогда. Хотя я это уже говорил. В ней изначально отмечалась двойственность. Убогое воспитание, неумение толком читать и писать, по-местному, понятно, хотя она куда-то там и ходила, в какую-то школу. И одновременно – удивительно развитая речь, тонкое понимание других. Она обладала, ну, чисто-земными манерами человека, получившего изящное даже воспитание, а уж никак не в местной деревне. Она и выглядела как утончённая девушка из их столицы, с умными, всё понимающими глазами. Она уверяла, что это влияние её дедушки. Мне трудно об этом судить, ведь он был алкоголик. Всё, что произошло потом, было как в беспамятстве. Личный самоконтроль не сработал, но она всё поняла и простила меня, полюбила сама. Её лицо мне трудно описать или объяснить. Внешне, повторюсь, оно было милым юным, но в глубине его будто таилось какое-то иное изображение, словно поверхностное лицо наслаивалось на что-то и ещё, и это «что-то ещё» и было потрясением, когда его удавалось ухватить зрением. Но оно тут же ускользало, оставляя в глазах мерцание и временное отключение сознания. Так бы я это объяснил.

Куда-то я уплывал или проваливался, нечто и видел, ощущал, но всё забывал мгновенно, как выныривал в измерение Паралеи. В остальном мы с нею жили как земные люди. Она очень быстро освоилась, вроде и всю жизнь прожила на Земле, забыв свою Паралею и её обычаи начисто, и не имела к ней и отношения никогда.

Потом уже я часто спрашивал себя: какой она была? На самом деле? Как-то я проснулся ночью. Возникло чёткое ощущение провала куда-то, я открыл глаза и увидел, что комната погружена в зелёное мерцание непонятной природы. Она спала рядом, я взглянул и увидел, что её лицо светилось фосфорическим каким-то светом, оно казалось стеклянным и не живым. Я в ужасе стал его трогать, но кожа была живой и мягкой. Стало жутко, непереносимо страшно от необъяснимости происходящего. Я стал её будить, меня ударило словно бы внешней силой, подбросило, и я резко очнулся. Хотя помню ясно, что не спал. А от удара болела потом спина и все внутренности как от порядочного сотрясения.

Она тоже проснулась. Никакого свечения уже не было. Её лицо заиграло всеми оттенками чувств и желаний живой девушки, она засмеялась над моим страхом, сказала, что я трогательный как маленький ребёнок, которому приснился кошмар, но она любит меня всякого и рада тому, что я открыт ей не только дневной, фасадной стороной, но и тайной, беспомощной, человеческой. Но я знал тогда и уверен сейчас, что сном это не было. Думаю даже, что тогда и был визит её Зелёного Луча, чего он припёрся, не знаю. Чего проверял или уже тогда хотел её утащить? Но не решился при мне. Пожалел гад кристаллический, или какой он там был? Кто или что? Я трогал её живот, и ребёнок там бился настолько сильно, что она со стоном не могла вздохнуть. Словно нечто привело и его в неописуемый ужас, если, конечно, они там внутри ещё не рождённые могут испытывать ужас. Но мне так показалось. Я гладил её живот, и ребёнок внутри успокоился. Она тоже.

А так, если не то, о чём я рассказал, в ней и не было никакого второго плана, в смысле скрытности или второго дна, как говорят в случае неискренности о человеке. Нет, она была мне открыта, ничего тёмного в ней не было. Она была как прозрачный ручеёк, и глаза прозрачные, зелёные в синеву, как вода реликтового земного озера Байкал в лучшую погоду. И голос был как ручеёк, негромкий и нежный. Он ласкал сам по себе, будто физически гладил кожу. Но именно глаза и были неземные. Из них временами глядел какой-то мудрец, мало соответствующий молодой девушке. И это тоже было малоприятным моментом. Я настолько сильно любил её, что плохо работал, почти не ел и мало спал. Похудел. Но потом, привыкнув к совместной жизни с нею, вошёл в норму.

Какие у неё были отношения с отцом? Не было никаких отношений, в смысле общения. Она его игнорировала. Он принимал её отстраненность, но переживал по этому поводу. Мне он дал вроде бессрочной увольнительной, не грузил тренировками, работой, хотя и зачислил в свой корпус десантником. Прежним после неё, её ухода, я уже не стал. И не хочу. Любила ли она меня? Иногда казалось – очень. Иногда – что нет. Я понимал это так, что она с лёгкостью может покинуть меня, а я уже нет. Не смог бы.

Из-за пустякового случая она ушла от меня в свой Зелёный Луч вместе с нашим не рождённым ребёнком. Хагор, её дед, говорил потом, что без её воли эта хрень – Зелёный Луч никогда не смог бы забрать её. А тогда ночью что было? Я же видел, она была даже приподнята над постелью, если это не было сном, моим кошмаром. Но я уверен, что нет. Он утащил бы её по любому. Они затратили колоссальные усилия, чтобы просто так уйти без результатов. Вот если бы я всё знал заранее, мы спрятали бы её в подземельях, куда этот инопланетный скальпель не смог бы и проникнуть. Но кто знал тогда?

Пустяк как камешек породил лавину, сброс, и она оказалась там, на дне того горного ущелья. У той самой столовой горы, где я и увидел её в первый раз. Чувствовал ли я разрыв в интеллектуальном, духовном и прочем плане? Нет. Ничего этого не было. Не Земле с иными представительницами больше возникает непонимания и отчуждения, чем было с ней. Мы были с нею единым целым существом, не способным ни к какому разъединению.

Рита, – Ты хотел бы сохранить в памяти события, причинившие тебе сильнейшую психическую травму? Ты хочешь забыть её?

Антон, – Нет. Я ничего не хочу забывать. Я хочу хранить все события в себе. И её тоже. Хранить в себе.

Рита, – Зачем? Если такая память будет мешать тебе – жить новой и полной жизнью?

Антон, – Если её не будет во мне, значит, я буду кем-то другим. Я не хочу. Только благодаря тем событиям на Троле, я и стал тем, кем я являюсь сейчас. И возвращаться в прежний наивный инфантилизм я не хочу.

Рита,– Тебе будет трудно жить с таким грузом в твоей сознательной активной памяти.

Антон, – Нет. Мне не трудно, мне необходимо жить с моей, какая она ни будь, памятью. Перезагрузка сделает меня биороботом.

Рита, – Твоя активная память всё равно сбросит лишние страдания в подсознание. Только процесс очищения займёт долгое время. Ты всё равно забудешь её. Но это будет стоить тебе больших нейро – энергетических затрат.

Антон, – Нет! Я не хочу ничего забывать. И её не хочу терять повторно, уже в своей памяти. А эти, как вы говорите, страдания, самая большая ценность для меня. Я всё хочу оставить, как есть.

Рита, – Арсений, ты не считаешь, что Антон Соболев очень наивный человек? Такое чувство, что он большой ребёнок. Он же был твоим младшим коллегой.

Арсений,– Нет. Не считаю. Антон – чистый и доверчивый парень, но мужественный и чрезвычайно выносливый. А поскольку он переживает на данный момент глубокую личную трагедию, не хочу я его обсуждать.