– Ты будешь теперь земным ангелом? – спросила Нэя, охваченная стремлением покинуть это место поскорее, чтобы оказаться за стенами их земного жилья. – Руд, разве это ты?

– Это я, – он выпил её коктейль. Прикасаться к нетронутому бокалу Франка он не захотел, а заказывать себе что либо не имело и смысла. – Но ангелом я не буду. Сегодня уж точно. Да и потом вряд ли. – И он сразу под столом поднял подол её платья. Нет, он совсем не изменился. Она сжала колени, заливаясь счастливым смехом.

– Даже не знаю, сможешь ли ты меня выдержать сегодня. Я переполнен тем, что жажду тебе отдать, – и это было так похоже на него.

– Я выдержу, – ответила она.

– Да куда ты и денешься. У тебя разве есть выбор?

Он с любопытством озирался вокруг. Его ноздри нервически подрагивали, что было у него признаком сильного, как положительного, так и отрицательного напряжения чувств.

– Ты ешь, – Нэя заботливо пододвинула к нему свои нетронутые тарелки с закусками. – Доктор заказал на троих. Ты не голоден?

– Да я за все эти месяцы вообще утратил вкусовые ощущения. Что ни ем, всё как сено. Или я отвык от земной еды, или так скучал по тебе, что пока не попробую тебя, не смогу нормально функционировать во всём остальном. – Даже не смотря на всеохватную свою радость, Нэя отметила его грубую чувственность. Он раздвигал под столом её колени, суя туда нетерпеливую руку, и Нэя с лёгкой грустью, сожалением сравнивала его напор с нежностью и ласковой тонкостью доктора, так поспешно их покинувшего.

– Тебе нравится моё платье, милый? – спросила Нэя, – я как чувствовала, что увижу тебя сегодня. Я вложила в него всю свою любовь и тоску по тебе.

– Ты прекрасна, как всегда, как везде. Но я хочу только одного, стащить его с тебя поскорее. Мы идём? Здесь же скучно. Это стариковский ресторанчик, самый тишайший в городке. Ты знаешь о том, что я родился в этом городке? И тут живёт моя мать? Завтра навестим её. Или нет. Вряд ли я и захочу завтра вылезать из постели. Послезавтра, пожалуй.

– Ты всё же груб, – отметила она мягко, – мог бы и объясниться мне в любви.

– А я что делаю?

Дело было совсем не в его бритоголовости, если и его прекрасные волосы вдруг явили ей, что ничего в нём не изменилось. Даже в такую минуту после долгой разлуки он не нашёл нежных слов для неё.

Рудольф резко повернулся в сторону. Нэя проследила за его взглядом и увидела у стены за достаточно удалённым столиком женщину. Она была в узких брючках, белоснежной кофточке и не обращала на них ни малейшего внимания, разговаривая с некрупным мужчиной, который смеялся, сверкая издали зубами, казавшимися несоразмерными его узкому лицу. Или смех его был так неудержим, или рот огромен, так подумала Нэя. А о женщине то, что у неё слишком беспорядочно разбросаны завитушки её рыжих волос, сверкающих под мягким освещением потолка, от них шло сияние. Но красивая женщина была мало озабочена тем, чтобы придать своей причёске утончённый и более изящный вид. Она была небрежна, и это было уже отмеченным Нэей свойством многих земных женщин. Простота отношения к своей внешности, чего не могла ещё принять Нэя. Женщина не интересовалась окружающими ничуть, не повернула и головы, увлечённая зубастым спутником. И Нэе была заметна застывшая поза Рудольфа, лишённая восхищения этой женщиной, но вообще непонятная. Скорее, та пара была ему чем-то неприятна, потому что развернувшись к ним спиной, он сказал Нэе, – Пойдём, моя радость. Я хочу домой. А ты? Хочешь этого? Скучала?

– Да, – прошептала она ему в ответ, и они встали.

Нэя вдруг увидела, с каким интересом её изучали люди в зале. А та, рыжеволосая, застыла с ложечкой своего мороженого в губах. Рудольф, проходя мимо, подмигнул женщине, вдруг застывшей своими глазами в неведомой никому из окружающих, но ей зримой точке, и внешне она никак не отреагировала на молчаливое приветствие Рудольфа себе.

– Кто это? – спросила Нэя.

– Где? – спросил он, увлекая её на выход, – мало ли. Это же мой родной город. Просто знакомое лицо. А чьё? Забыл.

Они вышли на вечернюю улицу. Мягкий воздух обнял Нэю плотно и ласково за её оголённые плечи. Небо уже не было синим, но оставалось светлым, и этим своим оттенком, наплывами нежного перламутра облаков напомнило небо родной планеты, вызвав неожиданную щемящую грусть, уже повторную за вечер. У стены белого старого здания росло дерево с красными листьями, и Нэя встала от изумления, будто опять они были на Паралее.

– Даже здесь, – сказал он, – ты умудряешься быть не как все, – и обнял её за плечи. Но это странное и разочаровывающее ощущение от него не проходило. В чём была причина? В том, что он нисколько не производил впечатления соскучившегося, влюблённого мужчины, не смотря на свои несдержанные ласки в ресторанчике. Но почему?

– У вас там были женщины? На острове? В Центре реабилитации?

– Конечно. Сколько угодно. Техперсонал, врачи, да мало ли. И что? Ревнуешь? – Он отчего-то топтался у ресторанчика и не уходил. Нэя понимала, что ждёт. Но неуверенно, то порываясь уйти, то останавливаясь.

– Тебе нравится, что я теперь другой? Тебе ведь приятнее будет любить меня другого?

– Почему приятнее? – растерянность от отсутствия его вихревой радости при их встрече, как она об этом мечтала в долгие одинокие вечера, вызывала спазм от подступавших слёз.

– Я же мало похож на того, прежнего. Разве тебе не надоел прежний Рудольф? Будешь любить совсем другого мужчину.

– В чем и другого? Если ты совсем не изменился.

– Я изменился. И уже не буду таким, каким был там. Никогда.

– Мы кого-то ждём?

– Нет. А ты не хочешь погулять?

– Хочу. Но ты так проворно выскочил, что я думала, тебе не терпится домой, и я не съела столько всего вкусного. Не успела. Я голодная.

– Ты осталась всё такой же, маленькой, но большой лакомкой. Или ты расстроена из-за того, что ушёл доктор? Привыкла к нему? Я же вижу, что ты надула свои губки. Он к тебе не лез?

– Он не из таких.

– Он такой же, как и все. Просто старость делает его, что называется тепло-хладным. И целовать пальчики ему приятнее всего прочего. А прочего он просто боится. Вдруг оплошает? Он, кажется, уже и приблизился к ангельскому состоянию. Как Хагор.

– Перестань, Руди! Ты совсем не рад мне.

– Рад. Ты ещё увидишь, как я и рад. Но понимаешь, адаптация у меня очень болезненная. Я даже хуже соображаю от всего того, что навалилось. Сознание будто плющится. Будто вижу я сон. А ты как легко и удивительно быстро вписалась в земной пейзаж. Будто и жила тут всегда. И земная атмосфера делает тебя ещё воздушнее, ещё краше. Даже не верится, что такая женщина и моя. Франк – точно ангел, если мог так спокойно жить возле тебя все эти месяцы. Ты не замечала у него нимба над головой? Ну, я шучу.

– Ты знал ту женщину?

– Я не очень это понял. Я же говорю, как сплю. Но зачем она мне? Да и как она могла тут оказаться? Я же говорю, полу бредовые ощущения. А ты? Как будто мне чужая. Чего ты топорщишься? Чем я тебя не устраиваю? С первого же вечера. Я тебя испугал? Ты разочарована, увидев меня на фоне земного неба? В Паралее сравнить было не с кем?

– Нет. Всё не так. Но мне трудно принять тебя вот таким, с волосами, как будто это кто-то другой. И похудел ты, стал как Антон. Словно я буду изменять тебе, тому, к кому я привыкла, с кем-то и ещё. Это ведь ты? Рудольф?

– Я. Не волнуйся. – Он стал целовать её в губы, придерживая за спину. И в этот момент рыжеволосая женщина вышла со своим белозубым и весёлым спутником. Он уже не смеялся, и рот у него оказался не такой уж и большой. При виде самозабвенно целующейся парочки мужчина повёл свою спутницу в другую сторону. Она висла на нём, еле шла, но была ему послушна и ни разу не обернулась. Рудольф не мог этого видеть, а Нэя заметила их спины перед тем, как они свернули за угол белого, старинного очевидно, здания, возле которого и росло дерево с красной листвой.