– Ах! – дружно произнесли мужчина со старухой.

Бамс!

Это костяная чаша выпала из рук бабушки.

Фарна открыла глаза. Они у неё были! Она видела. Она снова видела!

И только бабушка отметила одну странность. Раньше глаза Фарны были чёрными, как угольки, а теперь стали серыми, словно речная вода в хмурый осенний день.

– А теперь послушай меня, девочка, – не допускающим возражений тоном заявила Най-эква. – Я стара, как этот мир. Я помню время, когда ариев не было в этих местах. Я стала бессмертной раньше, чем были построены оба города богов. Я очень стара. И свою последнюю любовь я похоронила много веков назад. А мои дети умерли ещё раньше. Ты говорила невозможные вещи. Потому я и вернула тебе зрение. Убогих наказывать грешно. Но если… Это невозможно, но всё-таки…Если вдруг ты была права, то тебя надо наказать за дерзость и глупость. Ты позволила себе слишком многое. Ты посмела указывать бессмертной, что ей делать, а что нет. Так вот. Если ты права, то наказание будет таким. Ты будешь жить долго. Переживёшь всех смертных, кого знаешь сейчас. А если у меня родится сын и ему суждено стать богом, то ты ослепнешь опять в тот же день, когда он станет бессмертным. Так ты будешь знать, что твоё пророчество сбывается. А теперь прощай.

Последние слова прозвучали и богиня исчезла. Просто растворилась в воздухе. Была и р-раз – нет её.

Фарна отрешённо смотрела на кучу лисьих шкур, на которой только что сидела бессмертная. Из глаз девушки текли не кровавые, как прежде, а самые обычные слёзы. Фарна вспоминала, как началась для неё жизнь провидицы, а губы независимо от воспоминаний шептали страшные слова:

Солнце померкло,

земля тонет в море,

срываются с неба

светлые звезды,

пламя бушует,

питателя жизни

жар нестерпимый

до неба доходит[3].

__________________

[1] Най-эква – в мифологии манси – богиня, хозяйка огня. Представлялась Най-эква в виде «семиязычной» женщины в красном платье. В мифах Най-эква обычно требовала возмездия за нарушение традиционных запретов, связанных с огнём.

[2] Шева – мифологическое воплощение порчи у народов коми в виде различных животных и предметов (ящерицы, жука, мышонка, птички, червячка, личинки, волоса, узла из ниток и другое). В Ижмо-Печорском крае шеву называют «лишинкой», на Удоре – «икотка».

[3] Цитата из «Прорица́ния вёльвы» (др.-сканд. Völuspá) – одной из песен «Старшей Эдды», поэтического сборника древнеисландских песен.

* * *

2154 год до Р.Х., конец месяца лося по северному календарю (9 сентября)

* * *

Кушаг собрал последние инструменты в сумку и повесил эту меховую торбу на длинном ремне себе через плечо. Затем он встал перед очагом, оправил пояс на кожаной рубахе и, замерев на несколько мгновений, прочитал пару коротких мантр в честь бога огня Агни, постоял ещё немного и направился к выходу из чума. Налетевший ветерок запутался в пологе, закрывающем дверной проём и трепыхал его, пытаясь ворваться в тесноватое полутёмное помещение.

Кушаг не был красавцем, но и страшным его назвать тоже было нельзя. Так, серость какая-то. Ни ростом, ни силой, ни ловкостью боги его не наделили. Но добротой своей, как известно, они никого не оставляют. Вот и на Кушаге лежала печать их благодати. В роду Тыхзанага и на десять дней пути вокруг их стойбища не было более искусного ремесленника, чем Кушаг. С детства его руки способны были делать такое, чему завидовали лучшие мастера святилищ и раджей. Ему хватало ума и смекалки для изготовления любых самых сложных вещей, которые только мог измыслить заказчик. Но кроме этого у него всегда хватало терпения и выдержки, чтобы украсить своё изделие самым затейливым и изящным узором. За то и прозвали его Кушаг, что значило «работящий». Хотя последнее время его всё чаще почтительно называли Дадаг, то есть, «творец», что безмерно льстило самолюбию мастера. Потому и пригласили Кушага брахманы из соседнего святилища поработать у них недельку над изготовлением медной и золотой утвари, что предназначалась для грядущего праздника урожая.

Кушаг вышел из чума и огляделся. В нескольких от него шагах на корточках сидела небольшая светловолосая и черноглазая пигалица лет десяти и самозабвенно баюкала куколку, связанную из пары пучков соломы, а потом заботливо обряженную в игрушечное платьице. Куколка, разумеется, была без лица, ибо всем известно, что рисуя на кукольной голове рот, нос и (о, ужас!) глаза, человек вселяет в это убогое существо дух, который потом может оказаться весьма неприятным для своего создателя.

– Фарна! Это же семь несчастий на мою голову, а не небесная благодать!!! – проворчал мужчина. –Девице замуж пора, а она в куклы играет! Пошли, горе моё. Провожу тебя к матери и сёстрам. Они на полдни должны на пастбище прийти.

Кушаг поднял лицо к небу. Крепчающий ветер бросил ему в лицо пригоршню пыли. Мужчина зажмурился, тряхнув головой. Но мысли его обратились к солнцу.

«Скоро полдень, – подумал он, – Бабы соберутся на дойку коров и Фарне надо бы поспеть туда. Да и мне в святилище надо бы засветло добраться».

Семь дочерей было у Кушага. Из-за этого многие втихаря потешались над ним, мол что-то хорошее этот мастер может делать только руками, а вот остальными частями тела у него ничего путного не выходит. Фарна была его последним ребёнком. И все в роду знали, что это крайне необычная девочка. Родилась она в ночь зимнего солнцеворота, тогда как раз было полнолуние. И во рту у новорожденной белело два настоящих зуба. А всем известно, что с зубами родятся только тодыси. Тодысь, если вы ещё не в курсе, – это особо одарённый магией человек. Люди такие большая редкость. И с одним-то зубом они редко родятся, а тут сразу два! Потому род Тыхзанага берёг Фарну, как зеницу ока. Ежу понятно, что из такого ребёнка, когда у неё вырастут все коренные зубы, получится могущественный шаман, который будет опорой и защитой для всего племени. Причём тут зубы? Ну, это же просто. Вся сила шамана кроется в его зубах.

И, кстати, у ариев, к которым относился род Тыхзанага, тодысей вообще не было. Такие магически одарённые шаманы водились только у северных народов, которые молились доброму и простоватому Верхнему духу Ену и почитали его хитрого и злобного братца Омоля, ну и ещё 75 божков помельче. Почему именно столько? Да потому что их жилище на самой высокой горе Каменного Пояса Земли называлось Городом семидесяти семи богов. Впрочем, для ариев, живших в южных лесостепях и степях все 77 северных богов были глубоко безразличны. У них свой комплект богов имелся. И наличие тодысей в качестве связующего звена между людьми и богами в нём не предусматривалось. Эту роль выполняли свои ворожеи, колдуны и благородные брахманы. Но дело-то в том, что мать Фарны была как раз из тех далёких северных краёв. И только нелёгкая судьба три десятка лет назад вырвала её из родных лесов и занесла в арийский род Тыхзанага, который в то время кочевал в лесостепи недалеко от реки Огха (что значит «поток»), которую люди севера называли на свой манер – Йока («река»). Родственники назвали девушку ЭньГулю или в уменьшительно-ласкательном варианте Мада. И то и другое означало «голубка». Её неприятности закончились, когда она встретила Кушага. Тот без памяти влюбился в эту русоволосую красавицу и тут же предложил ей свой дом и своё сердце. На что ЭньГулю традиционно для своего племени ответила, что её печени этот парень угоден. Той же осенью бродячий брахман провёл церемонию бракосочетания и Энь Гулю стала зваться на арийский манер Ахшийна, что как вы понимаете, означало всё ту же «голубку».

Через два десятка лет родилась у Кушага и Ахшийны седьмая дочка. Увидев два зуба у новорождённой, папаша был крайне озадачен и обеспокоен, пока супруга не поведала ему про тодысей. Сразу после этого девочка получила имя Фарна, что значит «небесная благодать». Ну, когда эта самая благодать наступит, наверное, только боги из Золотого города знают. Большой пользы сейчас от будущей ворожеи не было. В силу она пока не вошла и умела лишь тонко чувствовать настроение других людей. Она легко распознавала говорит ли человек ложь или считает, что произносит слова правды. Очень часто ей удавалось угадать мысли собеседников. И в меру своих скромных способностей девочка уже пыталась манипулировать людьми, как это делают все дети мира. Порою она подлаживалась под собеседника, пыталась ему понравиться, а иногда пёрла вперёд, словно медведь-шатун, настаивая на своём. В общем, пока в силу не вошла, за ней глаз да глаз нужен. Такого мнения придерживались и все более или менее значимые личности рода Тыхзанага. Тайну магической одарённости в тесном коллективе родственников, разумеется, сохранить не удалось. Да и нужно ли? Родичи были несказанно рады, что у них в скором времени будет свой защитник от чужой волшбы, злого колдовства и потусторонних сил. А потому ребёнка, который превратится в сильную ворожею, нужно оберегать от всяких опасностей. Мало ли кто на неё покусится? Мало ли кому не захочется, чтобы возвысился род Тыхзанага?! А кому, как не родителям и сёстрам выступать в роли телохранителей? Потому все родичи и смотрели сквозь пальцы на самые грубые нарушения родовой дисциплины. Вот сейчас вместо того, чтобы в куклы играть, Фарна должна была бы вместе со старшими детьми поспевшие жёлуди в дальней дубраве собирать или, на худой конец, с самыми малыми детишками и старыми бабками – хворост в ближайшем лесу. Но нет. Без папы или мамы Фарну в лес не пускали.