«Очень рад, что ты написала. Тоскую без тебя. Теперь немного легче, мама привезла твою карточку — есть на что посмотреть, а с получением письма совсем хорошо. Сегодня как будто ты у меня рядышком — на карточку смотрю, а через письмо разговариваю с тобой. Правда, количеством написанного ты меня не балуешь, но на первый раз и это хорошо.

Очень беспокоит меня твое недомогание. Не связано ли это с тем, что ты перетренировалась? Ведь злости к спорту у тебя хватает даже больше, чем нужно. Может быть, поднажала посильнее и побольше — переборщила? Ведь меры ты не знаешь — плаваешь, пока дух вон. А потом, воздух: наверно, маловато времени остается на гулянье. Я не так выразился — гулять сейчас тебе некогда, а вот дышать свежим воздухом надо обязательно. Час в день надо обязательно быть на воздухе…»

Василий заботился, чтобы дочь не только спортом занималась, но и хорошо училась:

«Линок! «Ревизора» ты разревизируй как полагается. Желаю тебе в этом деле успеха. Мне думается, что попасть на кинокартину (может быть, ее показывают в «повторном фильме») или постановку было бы очень полезно. Но смотри сама, быть может, это противоречит методе вашего школьного совета. Хотя когда мы учились, то так называемые культпоходы по проходимым темам процветали и, на мой взгляд, были очень полезны. Но все идет, все изменяется, и то, что было хорошо вчера, может быть, сегодня не рекомендуется? Во всяком случае, желаю тебе успеха — ни пуха, ни пера!»

И еще Василий в том письме просил Лину побольше заботиться о матери:

«Мама уезжает в Киев. Надо, во-первых, ее проводить. Не знаю, как ты думаешь, но, по-моему, пока меня нет дома, обязанности провожать и встречать маму должны вообще лечь на тебя. Не бабушку же просить об этом! Подумай сама — как приятно, что тебя встречают и провожают. Это значит, что тебя любят, заботятся о тебе и стараются, по мере возможности, облегчить заботы и хлопоты. Мать у нас гордая и упрямая. Она может нашуметь на тебя за такое проявление дочерней нежности, но, поверь мне, что это будет только внешне, для «порядка», а в душе она будет очень тронута и довольна. Многое я отдал бы за то, чтобы облегчить ей трудную сейчас жизнь, но это пока невозможно. Так что, прошу тебя, и за меня, и за себя будь с матерью ласковой и обязательно проводи ее в Киев и встреть, когда приедет, а мне напиши, как все это происходило и ворчала ли она. Только, чур, это между нами. Ты ей ни слова о том, что я тебя просил об этом, а я ей тоже ни слова. Молчок! Ты ведь вообще у меня не болтушка, так что я буду спокоен за этот «секрет»…

А вообще мамка наша издергалась и надо ее беречь. Сделать же это сейчас можешь только ты, так как являешься, кроме мамки, единственной в доме раб-силой, люб-силой, успокой-силой и т. д. и т. п. Надеюсь на тебя.

Пиши, родная моя. Каждая твоя весточка — праздник для меня».

А в следующем письме, 23 апреля, спрашивал:

«Как проводила мать? С каким настроением она поехала? Как ее здоровье? Прошла ее мирихмондия? Как думаешь встречать? Будет ли она звонить из Киева?..

Если мамка позвонит — передай от меня большой привет и поцелуи. Подбодри ее. Она беспокоится за свое судейство (в Киеве Капитолина должна была судить всесоюзные соревнования по плаванию. — Б. С.). Ничего. Пусть не беспокоится. С ее опытом бояться нечего.

Лина батьковна! Обязательно встреть мамку. Купи хоть каких-нибудь цветочков и преподнеси от нас с тобой. Сделай это обязательно, дорогая моя. Обязательно. Ты теперь стала настоящей хозяйкой…»

И тут же давал дочери подробные инструкции, как подготовить квартиру к приезду матери:

«Дома надо, по-моему, сделать так:

1. Навести такой блеск, чтобы у нее в глазах зарябило от чистоты.

2. Накрыть (приготовить заранее — ведь с вокзала вы вместе приедете) стол на 4 персоны: бабушка, мамка, ты и поставь мой прибор. Хоть меня и нет с вами, но пусть прибор стоит, как будто и я с вами. Конечно, никаких сверхъестественных яств не будет, но обыкновенный обед или ужин с такой сервировкой напомнит о другом мае, и, мне думается, это будет приятно мамке.

А вот какое твое мышление по этому вопросу, очень хотелось бы знать, так что опять придется тебе поднатужиться и написать. Примерно стол будет выглядеть так (только сделай скидку на критику, ведь мои художественные «способности» тебе известны) (далее следует рисунок стола. — Б. С.).

3. Самое главное, найди какой-нибудь мой снимок и «посади» его вместо меня.

Не кажется ли тебе, что слишком много задумано? Хватит ли у тебя терпения все это сделать? Смотри не оплошай.

Было бы очень здорово, если бы это письмо осталось между нами, и все то, что ты сделаешь, — это от тебя мамке, а я ни при чем, я ничего не знаю. Я-то тебя не выдам, а вот как ты — справишься ли, сумеешь ли все это сделать? Не слишком ли трудно? Но если справишься, то будешь просто молодец. В общем, ни пуха, ни пера тебе в этом предприятии».

Когда Василий инструктировал Лину, как встретить мать, как подготовить стол, он мысленно переносился на волю, в прежний домашний уют. В эти минуты сын Сталина словно вновь ощущал себя свободным человекам, хоть в мечтах на мгновение вырываясь из мрачного тюремного быта. И заодно пустился на маленькую хитрость: попросил дочь поставить на праздничный первомайский стол его прибор и фотографию, чтобы Капитолина думала — Лина помнит и ждет приемного отца.

Между тем в отношениях сына Сталина и его третьей жены все яснее обозначалась трещина. Капитолине явно не нравилось, что в тюрьме Василий встречался с Екатериной Тимошенко. Он пробовал официально оформить состоявшийся ранее развод со второй женой, чтобы узаконить свои отношения с Васильевой. 22 мая 56-го года сын Сталина писал Капитолине:

«Мать! Посылаю тебе записку на имя Полянского. Надо ее передать лично ему, с женой дела не имей. Он, очевидно, приезжает в Москву, а если нет, то узнай его адрес и пришли мне. Записку имей все время при себе и при первой возможности передай ему. Я буду делать это дело и другим путем, но через Полянского можно было бы сделать быстрее и без лишних разговоров. Есть еще один вариант — это сходить тебе самой в суд и взять копию приговора, но это надо делать, получив от меня просьбу о выдаче копии, так как тебе могут не дать. Обсудим этот вариант 10 июня, а просьбу в суд я приготовлю. Шли быстрее адрес Екатерины Тимошенко. Светлану ждать долго».

А вот текст записки Василия своему бывшему адъютанту:

«Полянскому — о прекращении брака.

Виктор Семенович! Надо сходить в суд. Попросить поднять архив и цереслать мне копию решения о разводе с Е. Тимошенко. Ты знаешь адрес и кто был председателем. Не поленись и сделай быстренько. Полученное запечатай в конверт на мое имя и передай К. Васильевой, а она передаст мне.

Если архив похерен или будет какая-либо неувязка и ты не получишь копию решения суда (что было бы очень печально. Надо постараться и получить), то пришли мне справку — сам вспомни: когда и кто председательствовал, а я тогда официально запрошу через соответствующих людей, но это делать не хочется. Самое лучшее — если бьь ты прислал копию приговора. До скорой встречи.

В. Сталин».

Возможно, в тот момент у Василия возникли какие-то надежды на пересмотр дела и освобождение из тюрьмы, потому и написал: «До скорой встречи». Однако надежды не оправдались, а брак с Капитолиной так и не был зарегистрирован. Между ней и Василием внезапно пробежала черная кошка.

Отчуждение возникало постепенно. 27 мая 1956 года Василий по-детски радовался, что жена купила ему сандалии, хоть и сомневалась, подойдут ли: