Яков не выдержал унижения и мук собственной совести, пошел на проволоку и погиб от пули эсэсовца-часового. А ведь мог бы дождаться в лагере конца войны. Офицеров и генералов в плену кормили скудно, но хватало, чтобы не умереть с голоду. Вот пленных советских солдат порой совсем не кормили, и число жертв среди них исчислялось миллионами. Интересно, как встретил бы Иосиф Виссарионович вернувшегося из германского плена сына? Думаю, в фильтрационный лагерь, как сотни тысяч других выживших пленников, все-таки не отправил бы, но и звездой Героя не наградил бы. Ушел бы Яков из армии в запас и тихо работал где-нибудь инженером. Но гордый грузин был весь в отца и не мог пережить позор плена.
Иосиф Виссарионович еще в годы войны был в курсе, как ведет себя в лагере его старший сын. Маршал Георгий Константинович Жуков вспоминал, как в начале марта 1945 года на «ближней» даче Верховный главнокомандующий, еще не зная о гибели сына, говорил, что Яков в плену держится хорошо, но что немцы его живым не выпустят: «Во время прогулки И. В. Сталин неожиданно стал рассказывать мне о своем детстве.
Так за разговором прошло не менее часа. Потом сказал:
— Идемте пить чай, нам нужно кое о чем поговорить.
На обратном пути я спросил:
— Товарищ Сталин, давно хотел узнать о вашем сыне Якове. Нет ли сведений о его судьбе?
На этот вопрос он ответил не сразу. Пройдя добрую сотню шагов, он сказал каким-то приглушенным голосом:
— Не выбраться Якову из плена. Расстреляют его фашисты. По наведенным справкам, держат они его изолированно от других военнопленных и агитируют за измену Родине.
Помолчав минуту, твердо добавил:
— Нет, Яков предпочтет любую смерть измене Родине.
Чувствовалось, он глубоко переживает за сына. Сидя за столом, И. В. Сталин долго молчал, не притрагиваясь к еде.
Потом, как бы продолжая свои размышления, с горечью произнес:
— Какая тяжелая война! Сколько она унесла жизней наших людей. Видимо, у нас мало останется семей, у которых не погибли близкие…»
Вероятно, размышления о сыне были навеяны донесением наркома внутренних дел Л. П. Берии, поступившим как раз в марте 45-го: «В конце января с. г. Первым Белорусским фронтом (которым как раз и командовал Жуков. — Б. С.) была освобождена из немецкого лагеря группа югославских офицеров. Среди освобожденных — генерал югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее. В лагере «Х-с» г. Любек содержался старший лейтенант Джугашвили Яков, а также сын бывшего премьер-министра Франции Леона Блюма — капитан Роберт Блюм и другие. Джугашвили и Блюм содержались в одной камере. Стефанович раз 15 заходил к Джугашвили, предлагал материальную помощь, но тот отказывался, вел себя независимо и гордо. Не вставал перед немецкими офицерами, подвергаясь за это карцеру. Газетные сплетни обо мне — ложь, говорил Джугашвили. Был уверен в победе СССР. Написал мне (разумеется, Стефановичу, а не Берии. — Б. С.) свой адрес в Москве: ул. Грановского, д. 3, кв. 84».
Впервые же о смерти Якова отец, по утверждению Светланы Аллилуевой, узнал летом 1945 года. Он сказал дочери: «Яшу расстреляли немцы. Я получил письмо от бельгийского офицера, принца, что ли, с соболезнованием, — он был очевидцем… Их всех освободили американцы…» Светлана вспоминает, что в тот момент отцу «было тяжко, он не хотел долго задерживаться на этой теме».
Дочь Сталина приводит и другие свидетельства о гибели старшего брата: «Валентина Васильевна Истомина (Валечка), бывшая в то время экономкой у отца, рассказывала мне позже, что такое же известие о Яшиной гибели услышал К. Е. Ворошилов на одном из фронтов в Германии, в самом конце войны. Он не знал, как сказать об этом отцу, и страдал сам — Яшу все знали и любили…
Может быть, слишком поздно, когда Яша уже погиб, отец почувствовал к нему какое-то тепло и осознал несправедливость своего отношения к нему… Яша перенес почти четыре года плена (на самом деле — меньше двух лет. — Б. С.), который, наверное, был для него ужаснее, чем для кого-либо другого… Он был тихим, молчаливым героем, чей подвиг был так же незаметен, честен и бескорыстен, как и вся его жизнь.
Я видела недавно во французском журнале статью шотландского офицера, якобы очевидца гибели Яши… В этой статье — похожи на правду две вещи: фото Яши, худого, изможденного, в солдатской шинели, безусловно, не подделка; и тот приведенный автором факт, что отец тогда ответил отрицательно на официальный вопрос корреспондентов о том, находится ли в плену его сын. Это значит, что он сделал вид, что не знает этого, — и тем самым, следовательно, бросил Яшу на произвол судьбы… Это весьма похоже на отца — отказываться от своих, забывать их, как будто бы их не было… Впрочем, мы предали точно так же всех своих пленных…
Во всяком случае, жизнь Яши всегда была честной и порядочной. Он был скромен, ему претило всякое упоминание о том, чей он сын… И он честно и последовательно избегал любых привилегий для своей персоны, да у него их никогда и не было».
О Василии Сталине такого не скажешь. Чем-чем, а избытком скромности он никогда не страдал, всегда помнил, чей он сын, и хотел, чтобы окружающие это тоже помнили. И эксцессов на жизненном пути Василия хватало. Грешил он рукоприкладством. А вот представить Якова, бьющего подчиненного по лицу, просто невозможно. Вместе с тем Василий был человеком добрым (пока не выпьет) и подлости людям не делал. Он был в чем-то талантливее и, как личность, крупнее старшего брата, но в то же время был куда беспокойнее и бесшабашнее Якова.
Вполне возможно, что информатором, сообщавшим в Москву о старшем лейтенанте Джугашвили, был другой старший лейтенант, находившийся вместе с ним в Заксенхаузене, — подлинный или мнимый родственник Молотова, в рапорте Серова названный Кокориным. Сейчас я хочу сделать небольшое отступление и рассказать подробнее об этом человеке. В немецкой и англо-американской литературе его называют племянником заместителя председателя Совнаркома и наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, в годы войны — второго человека в руководстве страны после Сталина. Этого человека считают одним из самых удачливых германских агентов, ходивших в советский тыл. Однако внимательное изучение его истории привело меня к неожиданному выводу. Тот, кто выдавал себя за племянника Молотова и носил в германской разведке кличку «Игорь», в действительности был двойным советским агентом, первоначально засланным как раз с целью выяснить судьбу старшего лейтенанта Якова Джугашвили. Берия, отправляя его на задание, вполне мог предполагать, что племянника Молотова немцы поместят в какой-то особый лагерь для высокопоставленных пленников, где агент, скорее всего, и встретится с сыном Сталина.
История того, кого Яков Джугашвили знал под фамилией Кокорин, если судить по книгам отставного английского разведчика, грека по национальности, Эдварда Кукриджа (его настоящее имя — Эдвард Спиро) и американского журналиста Чарльза Уайтинга, посвященным бывшему начальнику отдела «Иностранные армии — Восток» и главе Федеральной разведывательной службы Западной Германии Рейнхарду Гелену, была следующей.
В своей сильно беллетризованной книге Уайтинг переносит нас в далекий август 1944 года. Место действия — Белоруссия. Действующие лица — агенты немецкой разведки «Игорь» и «Грегор». Их историю и боевые подвиги на ниве служения Гелену Кукридж и Уайтинг описывают довольно подробно.
«Игорь» — это Василий Антонович Скрябин, родившийся 13 мая 1920 года в Нижнем Новгороде. Родителей его, по утверждению Кукриджа, звали Петр Давыдович и Мария Иосифовна. Тут сразу возникает неразрешимая пока загадка, почему будущий немецкий агент носил отчество, отличное от имени отца. Кукридж вообще смело утверждает, что Василий Антонович Скрябин был ни больше ни меньше, как родной племянник Вячеслава Михайловича Молотова, чья настоящая фамилия была Скрябин. Правда, Кукридж не объясняет, каким именно образом Петр Давыдович Скрябин ухитрился стать родным братом Вячеслава Михайловича Скрябина. Уайтинг не решается на столь сенсационное предположение и никак не обозначает связь своего героя с Молотовым. В чем сходятся Кукридж и Уайтинг, так это в том, что родители Василия Антоновича были репрессированы «за контрреволюционную деятельность», вследствие чего советскую власть он сильно невзлюбил.