Но как она могла проникнуть внутрь? «Наверняка в доме водятся мыши, — решила она, — а уж если мыши могут забраться в дом, значит, и я смогу». Балкис пробежала вдоль стены, повернула за угол и наконец учуяла запах. Вот только пахло не мышами, а крысами! Азарт охотницы овладел кошкой, страстное желание отплатить Антонию за его доброту — хотя бы такой малостью.

Запах привел Балкис к щели между двумя досками в нижней части стены. Щель была узкая, но все же протиснуться в нее было можно, тем более что в доме кошку ожидало тепло и общество людей. Она легла на живот, просунула в щель мордочку и стала проталкиваться внутрь. Вскоре ей удалось протиснуть внутрь голову.

Это была удача, но Балкис стало не по себе. Ведь она могла застрять в этой дыре — ни туда, ни сюда. Однако она удвоила усилия и, превозмогая боль, протиснула в щель плечи, а потом, продолжая извиваться, наконец забралась в дом. Она думала о том, что в человеческом обличье ей бы ни за что не пролезть в такое узкое отверстие — она бы разве что руку могла в него просунуть.

Оказавшись в доме, кошка встала на все четыре лапки, помахала хвостом и подождала, пока глаза привыкнут к темноте.

Вот она! Крыса — всего-то в два раза меньше самой Балкис. Она была хорошо видна в свете, проникавшем в щелочку между двумя плохо пригнанными половицам. Увидев кошку, крыса попятилась назад и оскалилась, обнажив мерзкие желтые зубы. У Балкис часто забилось сердце. Она вдруг забыла и о холоде, и об усталости. Она присела, подняла хвост, приготовилась к прыжку.

Крыса в отчаянии бросилась на нее. Балкис высоко подпрыгнула, развернулась в полете, приземлилась на спину крысы, впилась зубами в ее шею, выпустила когти. Крыса взвизгнула, начала метаться, попыталась развернуться, но Балкис встряхнула ее и несколько раз подряд ударила головой о стену. Наконец крыса затихла и обмякла.

Пение и смех все звучали и заглушили шум и возню кошки и крысы.

Балкис отпустила крысу, отскочила назад и стала внимательно наблюдать за злобным грызуном — не проявит ли крыса признаков жизни. Крыса лежала неподвижно. Балкис подождала еще немного, думая о том, что грызун может и притворяться, но крыса не пошевелилась. Тогда Балкис развернулась и побежала по простенку. Если бы кошка действительно хотела поохотиться, она бы задержалась до тех пор, пока не убедилась бы, что крыса действительно мертва, но она не была голодна, поскольку сравнительно недавно съела целую миску объедков — подношение Антония. Больше всего на свете Балкис сейчас хотелось увидеть своего любимца в кругу семьи.

Балкис бежала и принюхивалась. Крысиный запах вел ее, и вот наконец она отыскала отверстие и выглянула в комнату. Отец семейства восседал на почетном месте — на большом стуле у очага. Его рыжая, подернутая сединой борода спускалась чуть не до самого пуза. Он сидел, положив руки на колени, и кивал головой в такт пению. Одет он был только в рубаху и штаны — не слишком чистые. В такой же затрапезной одежде были и его сыновья, рассевшиеся полукругом напротив папаши. Самый старший, Барадур, сидел лицом к отцу и ближе других братьев к огню. По обе стороны от него сидели Кемаль и Филипп, а чуть дальше — еще один брат, которого Балкис раньше не видела и не знала его имени. Дальше всех от очага сидел Антоний — самый младший, наименьший в семейной иерархии.

Балкис нахмурилась. Ей не понравилось такое отношение к ее другу.

Но вот пение вдруг сменилось речитативом. Старший брат заговорил нараспев, а остальные братья умолкли. Балкис поняла, что до этого они пели хором, а теперь настало время солирования.

— Поднял Рустам свой меч стальной… — пропел Барадур.

— Всю мощь свою в удар вложил, — подхватил Кемаль.

— И колдуна он вмиг сразил… — сверкнув глазами, выкрикнул Антоний.

— Заткнись, Антоний! — рявкнул Барадур.

— Когда же ты научишься правилам? — процедил сквозь зубы Кемаль.

— Но у меня была рифма!

— Ты должен ждать своей очереди, и ты это отлично знаешь, — строго проговорил отец. — Перед тобой должен спеть Моти. А уж потом ты рифмуй последнюю строчку с предыдущей.

Антоний вздохнул и обреченно кивнул.

— Ну, на чем мы остановились? — спросил отец. — Кемаль, повтори свою строчку.

— «Всю мощь свою в удар вложил», — послушно повторил Кемаль.

Филипп, средний брат, свирепо сдвинул брови.

— Вот видишь, Антоний? — обиженно пробурчал он. — Из-за тебя я забыл свою рифму!

— Придумай новую, да поскорее, — поторопил его отец.

— Он был силен в лихом бою, — выдавил Филипп.

Моти, следующий по возрасту после Филиппа, протянул:

— Воздел он меч над головой…

Антоний, до которого наконец дошла очередь, выпалил:

— Седобородого убил!

— Если ты получше срифмовать не мог, не стоило влезать без очереди, — фыркнул Барадур.

А Балкис показалось, что рифма очень даже неплохая.

— Ну ты даешь, Антоний! — хихикнул Моти. — И при чем тут седая борода? Не в ней же дело! Просто это был колдун, маг, вот и все!

— Зато у меня есть отличная строчка, с которой можно начать новое пятистишие, — с надеждой проговорил Антоний.

Тут все остальные так дружно завопили «нет», что Балкис в страхе отскочила подальше от отверстия крысиной норы. А Антоний не огорчился, и Балкис поняла, что ему не впервой слышать этот хор.

— Слушай, Антоний, ну когда же ты научишься не влезать без очереди?

Отец кивнул:

— Ты самый младший, и тебе положено петь последнюю строчку.

Балкис подумала: «А если бы они слагали шестистишия?» — но тут же поняла, что это невозможно, потому что сыновей всего пять. Антоний в этом смысле был обречен.

— Ты сможешь начать новый стих, когда закончишь последний из стансов — как всегда, — сурово проговорил отец.

Антоний вздохнул.

— Но последним стихом ничего нового не скажешь, — сказал он и поднял руку, дабы предупредить возражения. — Знаю, знаю — в старых песнях никогда нет ничего нового.

Балкис следила за лицом Антония. Было заметно, что в нем зреет дух противоречия, что он жаждет новых песен, но Антоний смирился.

— Начинай новый куплет, мой старший сын, — обратился отец к Барадуру.

Барадур пропел: