– До рассвета успею.
Сашка присел отдохнуть. Подполз капитан.
– Что у тебя?
– Нормально. С улицы ветерком тянет.
– Землю не разбрасывай, Я потом замаскирую лаз.
– Как замаскируете? Вместе уйдём.
– Отходился я.
– Товарищ капитан! До озера сто метров, я Вас дотащу. Переплывём и в лес.
– Гангрена у меня. Лес не спасёт.
Сашка чуть не заплакал от боли.
– Копай не теряй время.
– Там ещё два красноармейца и парнишка. Позвать надо.
– Они не пойдут. Я с ними говорил.
– Почему?
– Ты не еврей, не поймёшь.
Сашка выбрался из амбара перед рассветом. Над озером висел густой туман. Он снял ботинки и связал их шнурками, обмотки продел через темляк ножа и повязал их как кушак на пояс. Вода была прохладная, но окунувшись, Сашка уже не чувствовал этого. Плавать ему, выросшему на Волге, было так же привычно, как ходить. Берег оказался ближе, чем он думал. Пробравшись сквозь густые заросли лозняка, Сашка вновь оказался…на берегу. Что за ерунда? Прошёлся влево, вправо – вода. «Остров», – догадался он. Он уже собрался плыть, но, вдруг, послышались голоса. Разговаривали по-немецки. Сашка попятился и спрятался в кустах. Ждать пришлось долго. Встало солнце, и туман рассеялся. На берегу, в ста метрах от него, под деревьями стояли танки. Немцы спереди, немцы сзади. Сашка осторожно обследовал свои владения. Крошечный островок сплошь зарос кустарником. Вряд ли кто сюда сунется, если искать не будут. Хорошо был виден амбар, который он покинул ночью. Не далеко ушёл. Сашка снял нож с кушака и лёг в кусты.
Проснулся он от рёва моторов. Танки, выплёвывая клубы дыма и швыряясь грязью, уползали от озера в лес. Там, наверное, была дорога. На противоположной стороне стояли две крестьянские повозки с лошадями. Мужики и бабы что-то делали, часто наклоняясь: то ли собирали, то ли копали. Лошадей не выпрягали, значит, ненадолго. Ворот отсюда не было видно. Может, угнали всех? Но гоняют с собаками, Сашка бы услышал.
Он опять стал наблюдать за лесом. Сто метров, не терпелось оказаться подальше от проклятого места. Он задремал.
Разбудил его детский плач. Не плач обиженного или капризного ребёнка, а многоголосый плач смертельно напуганных детей. У амбара немецкие солдаты строили в линию евреев. Местные крестьяне, погрузившись на подводы, пытались уехать, но автоматчики перехватили лошадей под уздцы.
Загрохотали пулемёты и плач оборвался. Прозвучали одиночные выстрелы. Наступила тишина.
КОЛЬКА
Колька вставил в АК магазин и передёрнул затвор. Похлопал себя по разгрузке. Вот гадство, последний! Он осторожно выглянул из-за огромного валуна. Перед ним метров на пятьдесят простиралось плато, усеянное мелкими камнями, за которыми не мог спрятаться человек. Пять-семь трупов в восточных одеждах валялись на солнцепёке.
– Самые нетерпеливые, – хмыкнул Колька. С военной точки зрения его позиция неприступна – сзади скала, спереди – ровная площадка. Но эта позиция была и ловушкой. Куда деваться, когда кончатся патроны? Думать об этом не хотелось.
Об их маршруте знали только в штабе. Ушли на рассвете тихо, без шума и пыли. Два дня карабкались по горам, не выходя на связь. И всё-таки их ждали. Слишком умело была организована засада. Два пулемёта ударили одновременно, кинжально, без вариантов. Уцелевшие покатились вниз, огрызаясь и отстреливаясь вслепую. Колька рванулся вперёд и оказался в мёртвой зоне. Обдирая ладони и ломая ногти, выбрался на ровное место. Первой же очередью уложил пулемётчика. Второго не было видно из-за гряды, и Колька, чуть отскочив, навесно послал в ту сторону пару гранат из подствольника. Попал или нет, но и эта зараза заткнулась. Духи, охреневшие от такой выходки, быстро очухались и с воем погнали его по горам. Колька прятался в камнях, забивался в расщелины, но они находили его, выколупывали огнём и гнали дальше, пока он не упёрся в скалу.
Колька снял рюкзак и пошарил в боковых карманах. Достал горсть патронов и поднял с земли пустой рожок. Двенадцать, четырнадцать, шестнадцать. Не густо, но жить можно, хоть и не долго. Он снова выглянул. Духи что-то затевали. Видно было, как они бегают между камнями, наверное, договариваясь. ЭСВЭДЭшки нет, поучил бы на брюхе ползать. Колька потянулся к рюкзаку. Хотелось есть. Только сейчас он заметил, что рюкзак пробит в нескольких местах пулями. Из одной дыры медленно вытекало сгущённое молоко.
– Суки! Без сладкого оставили.
Он откинул верхний клапан, достал флягу с водой, порылся в поисках галет. В руки попался рулончик долларов. Летёха дал ещё весной, когда на караван ходили.
– На фига они мне? – хотел отказаться Колька.
– Бери, на гражданке пригодятся. Не век же тебе воевать.
– А я ничего другого и не умею,– пожал Колька плечами. Это была правда.
До призыва он окончил ПТУ и три месяца проработал токарем на заводе. Жутко ему не понравилось. Весь день стоять у станка и точить ерунду, у которой и названия не было – изделие номер семь. Друзья по детдому разлетелись кто куда, в основном по лагерям. Девчонки повыскакивали замуж. Возвращаться было некуда, и Колька, не задумываясь подмахнул договор на сверх срок.
– Слушай, друг. Не стреляй. Разговаривать буду.
Колька глянул, что за друг у него объявился. На открытом месте стоял абориген в полосатом халате и высокой белой чалме. Чистый Насреддин, только вместо посоха в руке сжимал штурмовую винтовку.
– Ты хороший воин. Айда к нам. Много денег давать будем.
– Мне и здесь платят прилично.
– Девушку тебе выберем хорошую. Две девушки.
– Страшные они у вас, зря что ли морды платками занавешивают?
– Зачем страшные? Красивую найдём.
Темнит, азиат. Не агитировать он вышел. Колька глянул по сторонам. Всё, вроде, тихо.
– Азамат с тобой драться хочет. Ты брата его убил.
– На кулаках что ли?
– Зачем кулаки? У тебя кинжал есть?
– Есть. Я им карандаши чиню.
Колька потянул из ножен нож с косо посаженным лезвием. Американский, каких-то там котиков. Дембель подарил на радостях, до сих пор, наверное, жалеет. Побросал его из руки в руку. Удобный, хоть для левой, хоть для правой. Про такие схватки он слышал. Одна загвоздка: живых свидетелей за пять лет не встречал.
– Слышишь, друг. А что будет, если я вашего джигита мало-мало зарежу?
На той стороне задумались. Видно, такой вариант не рассматривался.
– Ты нам не нужен. Иди куда хочешь. Аллахом клянусь.
– Видел я вашего аллаха, когда вы сало жрали.
Колька опять поиграл ножом. Капризничать не приходилось.
– Слушай, тунгус, у тебя мама есть?
Колька откровенно хамил, накручивая себя перед боем.
– Есть мама. Как не быть?
Очень просто. У Кольки не было ни отца, ни матери. Имя дали нянечки в доме малютки. Чтобы не заморачиваться, дали отчество и фамилию. Николай Николаевич Николаев. Носите, не стаптывайте.
– Поклянись здоровьем матери, что отпустите живым.
Несколько минут там совещались. Наконец Насреддин провозгласил:
– Клянусь.
– Выставляй бойца.
Он отстегнул гранату и сунул её в карман куртки. Духам про неё знать не обязательно. Собрав свой нехитрый скарб, вышел из укрытия. Азамат ждал его, ощерив бородатую морду и размахивая метровым кинжалом.
– Здоровенный бугай, – оценил Колька противника, – Да мне с ним не канат перетягивать.
Он опустил рюкзак, положил сверху взведённый калаш и достал "пёрышко". Сблизившись, пошёл по кругу в одну сторону, потом в другую. Посмотрим, как он двигается.
Двигался бородатый хорошо. Прыгнул вперёд, и Колька с трудом увернулся от вспоровшего воздух клинка. По спине пробежали мурашки. Духи вылезли из щелей и одобрительным гулом поддерживали своего воина.
– Этот балаган пора прекращать. Смеяться никто не будет.
Ускользнув от очередной атаки, Колька сам сделал выпад. Азамат чуть развернулся для замаха, и Колька, нырнув под руку, ткнул его в грудь снизу. Нож, не задев рёбер, вонзился по самую рукоятку. Он выдернул его и, отскочив, вытер об рукав, хотя на лезвии не было ни капли крови. Бородатый рухнул на землю.
