– Нет у меня ничего, – усмехнулся Сашка, поднимаясь на ноги. Его обыскали, отняли флягу и погнали к дороге.

Под вечер их привели в большое село на берегу длинного узкого озера.

На той стороне манил своей близостью лес. Огромная площадь была забита военнопленными. В центре угадывался остов деревянной церкви, которую сожгли или раскатали. Отдельно, под охраной, на куче скарба расположились гражданские. Видно было, как дети жмутся к матерям, а у ручных тележек торчат столбиками старики в широкополых шляпах.

– Этих-то зачем под конвоем держат? – удивился Сашка.

Вновь прибывших выстроили в одну шеренгу. В сопровождении помощников подошёл высокий щеголеватый офицер, в перчатках и с тросточкой.

– Пенсне не хватает, – вспомнил Сашка карикатуру в журнале. Офицер пошёл вдоль строя. Иногда он останавливался и произносил несколько отрывистых картавых фраз.

– Что за язык собачий, ни одного слова не разберёшь.

– Коммунистов и командиров ищут, – словно прочитав его мысли, подсказал сосед.

– У них на лбу написано?

– У некоторых написано.

Скоро офицер подошёл к ним. Цепким взглядом он осмотрел Сашку, словно оценивая, и резко выбросил вперёд палку

– Юде.

Постоял немного, убрал палку и, сложив пальцы пистолетиком, снова ткнул в его сторону

– Юде.

Как из-под земли появились автоматчики и выдернули Сашку из строя. До него с трудом дошло произошедшее.

– Какого черта! Русский я, русский!

Но офицер уже шагал дальше. Сашку почти волоком протащили через площадь и втолкнули к гражданским, наградив напоследок увесистым пинком под зад. Он по инерции пробежал шага три и упал на четвереньки, но тут же вскочил и, сжав кулаки, бросился к обидчикам. На плечах у него повис высокий худой старик, он отбросил его как куль с мякиной и упёрся грудью в ствол винтовки. Здоровенный рыжий немец в мышиной форме с закатанными рукавами, насмешливо смотрел на него сверху вниз. Сашка постоял немного и, развернувшись, пошёл назад. Вслед раздался издевательский хохот.

– Смейтесь, гады! Доберусь я до вас.

Старик, задержавший его, поднялся и отряхивал от пыли штаны и пиджак. Сашка чуть тронул его за плечо.

– Прости, отец.

Он никогда не относился к евреям враждебно, но сейчас бесился от несправедливости и унижения.

Чуть успокоившись, Сашка осмотрелся. Такого оборота он не ожидал. Пока есть силы надо бежать, иначе покалечат или вовсе пристрелят. Он вспомнил бесцветные глаза рыжего. Такому человека убить, раз плюнуть.

Среди гражданских он заметил несколько человек в форме и ободрился. "Одна голова хорошо, а две – банда"– вспомнил он поговорку своего приятеля. На большом фибровом чемодане, вытянув ногу, сидел командир в зелёной фуражке пограничника и с одной "шпалой" в петлице.

– Товарищ капитан!

Сашка привычно вскинул руку к виску. Пограничник поднял серое от пыли и усталости лицо.

– Не козыряй, к пустой голове руку не прикладывают. Что тебе боец?

Говорил он с трудом. Штанина выше колена была разорвана и запачкана засохшей кровью. Через дыру виднелась чёрная рана. Подошел вездесущий старик и отодвинул Сашку в сторону. Он поковырял рану пальцем и что-то крикнул на незнакомом языке. Подбежала молодая женщина с пузатым жёлтым саквояжем. Старик стал извлекать из него крючки, пинцеты, пузырьки и баночки. Сашка, не любивший медицинских процедур, отвернулся.

Жара спала, но солнце ещё высоко висело над лесом. Часа два до заката. Сколько за это время произойдёт? Хотелось пить. Он подобрал с земли камушек, обдул и положил в рот. Старый способ заглушить жажду. Площадь между тем ожила. Затарахтели мотоциклы, немцы засуетились, забегали, раздавая удары прикладами налево и направо, стали строить колонны. К ним тоже подтянулись человек десять фашистов с собаками. Заплакали дети. Капитан, чуть покачиваясь, стоял на одной ноге. Сашка, не задумываясь, подставил ему плечо.

– Куда нас, товарищ капитан? Вечер скоро.

– Далеко не погонят. Рядом успокоят.

На Сашку словно кипятком плеснули.

– А дети? Детей куда?

– Дети тоже евреи.

– Какие дети евреи? Дети, они и есть дети.

Он отказывался верить услышанному.

Их отделили от военнопленных и повели по пыльной сельской улице. Собаки без умолку лаяли и рвались с поводков, дёргая и мотая хозяев из стороны в сторону. У своих домов стояли женщины, скрестив, словно в ознобе, руки на груди. Мальчишки перебегали от ограды к ограде, но подойти ближе не решались. Капитан тяжело опирался на Сашкино плечо и стонал. С ногой у него было совсем плохо, и они начали отставать. Немец, замыкавший колонну, ругался и толкал их в спину дулом винтовки. Кое-как выбрались за околицу и остановились у большого, крытого тёсом, амбара. Свежая белая щепа валялась на траве, пахло смолой и лесом. Амбар срубили недавно, видно перед самой войной. Узкие, в одно бревно, окна-бойницы расположились под самой крышей.

– Взрослый не пролезет, – отметил Сашка.

Ещё одно окно находилось на фронтоне, над воротами.

На углу, под навесом, четыре солдата играли в карты. Пятый, встав на колени, варил что-то в котелке на костерке. Завидев прибывших, неохотно поднялись, сняли огромный запор и распахнули ворота. Один из них вырвал у подростка чемодан, отбросил его в сторону, а мальчика затолкал внутрь. Его примеру последовали остальные немцы. Поднялся страшный гвалт: кричали женщины, плакали дети, орали охранники. Девочка лет шести никак не могла расстаться с тряпичной куклой, но её отняли и бросили овчарке. Собака на лету поймала игрушку, прижала к земле лапами и стала рвать зубами. Девочка с ужасом смотрела, как от тряпичного тельца отрывают целые куски. По щекам её катились слёзы. Мама прикрыла ей глаза ладонью и увела в амбар. За ней последовали и Сашка с капитаном. Он усадил раненого на земляной пол рядом со знакомым стариком, и отошёл перевести дух подальше, к торцевой стене. Его душила злоба.

– Дайте только выбраться!

В том, что он выберется, Сашка не сомневался ни минуты. Слишком много у него накопилось претензий к гитлеровцам за один день. Ненависть захлёстывала его до потемнения в глазах, до спазмов в животе.

– Нелюди!

Он вспомнил глаза девочки, с каким ужасом она наблюдала растерзание любимой куклы. Руки его дрожали. Он несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул. Пока остатки света ещё сочатся в амбразуры окон, нужно хорошенько осмотреться. Потолка не было. Забраться на балку и попробовать разобрать тёс на крыше. Плотники вряд ли вбивали гвоздь в каждую доску, а, хорошо подогнав, пришили поперечиной к стропилам. Можно выдавить доску из заднего фронтона, но там стоять негде, хотя, если связать из обмоток подобие люльки и зацепиться за прожилины…

Размышляя, он не заметил подползшего капитана.

– Думаешь, как сбежать из этой сараюшки?

– А о чём ещё думать?

– Есть планы?

– Попробую через крышу.

– Доски скрипеть будут. Лучше подкоп. Нижние венцы промазаны варом и опираются на вкопанные столбы. Сплошного фундамента нет.

– Так и лопаты нет, ногтями не выкопаешь.

Сашка вспомнил лопату, которой отбивался на высотке. Её бы сейчас. Капитан взял Сашкину руку и вложил в неё нож. Настоящий, тяжёлый, с широким лезвием и костяной ручкой.

– Откуда он у Вас? Вас не обыскивали?

– Ножны я потерял и сунул нож в сапог. При обыске немец не захотел в крови испачкаться и в сапогах смотреть не стал.

Сашка несколько раз ударил в землю рядом, отгрёб разрыхлённый грунт.

– От угла с метр отступи, наверняка не ошибёшься.

Капитан привалился к стене и замолчал. Совсем стемнело. Слышно стало, как за стеной разговаривают немцы, гремят котелками, переругиваются. Иногда они делали обход. Выдавала их губная гармошка Хорошо, что собак увели.

Сашка принялся за дело. Мешали многочисленные корни. Словно живые верёвки они пронизывали землю. Он резал их ножом, рвал руками, но их не становилось меньше. И всё-таки лаз расширялся.