– Да ну, это вряд ли, – заметил Васильев, – от яблок не только тело, но и ум молодеет. Мудрость за долгое время накопленная, фьють, – он сделал жест рукой, – сама собой исчезнет-испариться. Всему, чему учился, придется учиться заново.  С другой стороны, если был ты дураком всю свою жизнь и дожил до старости, то какая тебе и другим вокруг тебя разница, ежели и дурость твоя на десять лет помолодеет? Да, за деньги не переживайте, – добавил он, вновь принимая строгий и серьезный вид – снабдим вас в необходимом количестве! Только, чур, не шиковать особо. Средства казенные, любят счет и бережливость.

– Что ж и архитектору нужно будет заново учиться? – не унимался Мухомор.

– Архитектор давно умный, лет десять, а может и того больше. И все чертежи его у нас сохранились. Посмотрит на них, сразу все поймет. Мудрость – не селедка, ежели однажды постиг ты ее, уже не протухнет. Ученый человек любую книгу разберет, хоть по водопроводным наукам, хоть по сапожным. Я это так понимаю…

Пока Иван рассуждал с Мухомором, Всеслав разглядывал карту. Латырь-остров с молодильными яблоками отделяли от Холмогоров дремучие леса и широкие поля. Дорогая прямоезжая извивалась между них словно горох между плетней.

– Путь до Ирея не ближний свет, – заметил Мухомор.

– Да и работенка не из легких, – подхватил Всеслав, – вдвоем тяжело нам будет управиться.

– Возьмите с собой еще народу, – ответил Васильев, – столько сколько потребуется. Насчет количества человек оговорок не было.

Аггев сын кивнул.

– Добро, быть по сему.

Еще помолчали. Дьяк снова ткнул пальцем в карту.

– На полдороге придете в Медыню. Тамошний князь, хоть и самодур, и угнетатель, а все же Холмогорам союзник. У него смените коней, наберете провизии. Верительные грамоты подготовлены, – из рукава он выудил еще один свиток и передал Аггеву сыну. – Питание на подножном корму. Ничего? Да, я думаю, ничего страшного, с голоду не помрете, чай не дети малые, добудете себе пропитание, а коням – трава, да листья с дерев, этого добра везде хватает. И вот еще что…, – он покрутил ус, пригладил его к щеке, сказал небрежно, глядя куда-то в сторону. – С нечистью, если на пути встретится, не связывайтесь. Станут вас бесы и враги рода человеческого дразнить и подзуживать, вы им не отвечайте. Ехайте себе и ехайте, словно бы вам дела до них нет, они и отстанут. Ну, все поняли, молодцы?

– Так точно, все, – громовым голосом ответил Всеслав. – На нечисть внимания не обращать, в разговоры не вступать, от сношений уклоняться, с пути законного не сходить, еду отыскивать по возможности.

А Мухомор в душе порадовался, он давно хотел испытать себя в борьбе с каким-нибудь лешим или чертом, однако же в Холмогорах возможности все никак не представлялось.

– Ну с богом, – сказал Иван, сворачивая карту и вручая ее Всеславу, – На вас, голубчики мои, вся надежда. Как вернетесь, сразу ко мне на двор. Не мешкая! И помните: дело государственной важности!

Проводив дьяка, отроки заходили по всем комнатам и стали думать, что делать дальше. Требовалось собрать команду надежных людей. Всеслав решил, что сам займется этим. Семи человек, считая с ним, будет вполне достаточно. Выступать, положил он, надо как можно скорее, не откладывая! Прямо на следующий день, на рассвете.

Мухомор ему не перечил, завтра так завтра, никаких важных дел ни на завтра, ни на послезавтра, ни даже на неделю вперед намечено у него не было; объявил, что доверяет Всеславу, кого бы тот не выбрал с ними в дорогу, и отправился к себе, собираться.

Всеслав покрутился еще в столовой, походил, размышляя и стараясь сдержать пылающий в груди огонь. Он был горд, что доверие начальства возложило ответственное поручение на него! Как там сказал дьяк? «Дело государственной важности!» Точно каленым железом выжег.

Разумеется с собой брать надо самых надежных людей, – рассуждал Всеслав, шагая к казармам, – таких, на которых всюду и везде можно положиться. Много ли наберется верных сердец? Ну, положим, один уже есть. Мухомор – товарищ с самого детства. А кто еще? Искрен? Да, можно и его. Он хоть и укладывает тщательно волосы и обливается розовой водой, словно кисейная барышня, но ратное дело знает лучше многих. Дубыню с Горыней? Уж их-то обязательно! Сразу два человека прибавилось к отряду. А ну как откажутся братья, кого взять на замену? Да нет, врешь, от похода в Ирей они не отступятся. Сам бы он ни за что не отказался от поездки к морю Алатырскому, даром что не курорт там, а край неведомый и оттого, наверное, грозный и опасный, но одновременно и притягательный… Так! Четверо уже. Кто станет пятым? Вавила? Нет, Вавила на прошлой неделе сломал руку, когда упражнялся в фехтовании… С кем же он рубился? Не с Мухомором ли? Да, точно, с ним самым. Защищаясь от атакующего и отходя назад, Вавила оступился и со всего маху ударился оземь, словно Финист Ясный Сокол, но не грудью, а широченной спиной. Его правая рука, в которой был зажат деревянный палаш, и подломилась. Горемыка взвыл от боли! Кто ж его Финистом тогда назвал? – Всеслав задумался и почти сразу вспомнил. – Перемысл вот кто! У него на всякий случай выражение меткое припасено. Пожалуй, решил Всеслав, позову и Перемысла.

Седьмого участника он так и не сыскал, и решил, что имя придет само по себе, в тот самый момент, когда меньше всего думаешь.

***

Искрена Всеслав нашел на заднем крыльце, который иные называли балконом, вероятно из-за того, что оно выдавалось наружу и было окружено перилами с толстыми низенькими колоннами. Крыльцо было приделано к казарменному зданию с изнанки, то есть с заднего фасада, выходившего на поля и огороды. Облокотившись на перила и свесив верхнюю половину тулова, Искрен беседовал с кем-то стоящим внизу.

Не иначе как с девицей толкует, – подумал Всеслав и прислушался.

И, действительно, слышался женский голос.

– Ты меня, душа моя, не бойся! – говорил он ей негромко и держа за руку, – я нарочно пришел сюда, чтобы поговорить с тобой наедине. А то набегут сейчас, анафемы, и слова не дадут вымолвить, то одно им, то другое.

Крадучись, стараясь остаться незамеченным и не вспугнуть голубков, Всеслав обошел крыльцо и выглянул, ему хотелось узнать, что у Искрена за подруга, красавица или так себе. То была смуглая прелестница, чернобровая поленица, из девиц, что наравне с юношами служат в городской дружине.

«Может быть, и правда, что ты нарочно пришел на меня поглядеть, – думала про себя поленица, – да только у тебя таких, как я, беда сколько. Сама, кажется, знаешь, что дело добром не кончится, а сил недостает не бегать на свидания».

– А, вот ты где! – воскликнул Всеслав, обнаруживая себя и выходя из тени на свет божий, – А я тебя везде ищу.

Девица отдернула руку и покраснела, Искрен расплылся в улыбке.

– Что ж меня искать, клянусь богом, вот он я, весь тут. Я в этот час всегда с Машенькой на заднем крыльце, правда, милая? Стоим тут, птичек слушаем, ароматы сладкие грудями вдыхаем, на гусей любуемся.

Навстречу с луга бойко шли гуси и молодые нежные как пух гусята.

– Дело до тебя есть, – сказал Всеслав и сделал знак глазами, чтоб Искрен спровадил Машеньку. Говорить при ней ему не хотелось. Лучше обойтись без ненужных свидетелей.

Тот понимающе кивнул.

– А что, милая, – обратился он к девице, ища и не находя ее руку, – не заждались ли тебя подружки?

Машенька посмотрела на Искрена, потом на гусей, показала на них и звонко захохотала.

– Хап… хап… хап… – частили гуси, вытягивая шеи и кося глазами на девицу.

– Гуси-гуси, га-га-га! – воскликнула Машенька и протянула свои тонкие белые пальцы к гусятам.

Гусята заволновались, сбились в кучу, одни наступили на других, и все вместе побежали к родителям. Гусыня расставила крылья, согнула шею и с грозным шипением двинулась на Машеньку.

Машенька пискнула и бросилась наутек. Гусыня за ней. Машенька оглянулась, вскрикнула громче, в ее глазах застыл ужас. Казалось, что за ней гонится тысяча чертей.