— Я хочу быть с тобой. Я…
— Ты будешь. Но не таким путём. Позволь земле излечиться. Позволь мне излечиться вместе с ней.
— Ты не понимаешь, инсанис. Ты так много не понимаешь, — голос срывается на едва улавливаемый шёпот. — Я — чудовище. Я не могу… Мне нужно… Разве ты не видишь? Неужелитыне видишь?!
Руки спадают вниз безвольными плетями, он отворачивает голову в сторону, мечтая вжаться в стену и раствориться в ней. Он снова принимается терзать ногтями Метку, откидывая в сторону полы рубашки с алеющим пятном.
Её ладонь ложится поверх руки. Видар замирает, глядя в разноцветные радужки. Они отражали неистовую боль, вой, крик, страх… Они отражали его собственный взгляд.
— Не отнимай у нас ещё один шанс, Видар.
— Моя инсанис… моя ведьма… моя королева…
Он медленно облизывает губы, жадно впитывая каждое движение девушки вплоть до размеренного дыхания.
— Ты не чудовище, Видар. Ты — Кровавый Король. Нет такого случая, чтобы ты не нашёл выгоду для себя, для нас. Так сделай это. Найди выгоду.
— Эсфирь…
— Я люблю тебя, Видар…
— Нет… нет… не оставляй меня одного с этим чувством! Не смей!
Видар хочет потянуться к ней, но ведьма опережает. Он оставляет на потном лбу ледяной поцелуй, а затем растворяется, будто никогда и не было.
Король с силой ударяется затылком о стену, а затем, стиснув зубы до противного скрипа, излечивает себя — каждый шрам, скол, выемку от лунки ногтя. Раны затягиваются, а вместе с тем, и земля получает новый шанс на жизнь.
Он слышит судорожный выдох справа от себя. Медленно переводит взгляд на затаившихся друзей.
По щекам Изекиль текут слёзы.
Это зрелище заставляет Видара подорваться, но Баш и Фай опережают его, предлагая помощь.
— Всё хорошо, Изи. Я в норме, — и Видару хочется обнять её, при этом сильно ударив себя.
Такой он: хреновый король, друг, муж. Разочарование собственной семьи и страны. Потерявший веру. Любовь. Себя.
— С возвращением, брат, — Файялл похлопывает друга по плечу.
— Ты здорово нас напугал, — Себастьян дёргает уголком губы, пытаясь дружелюбно улыбнуться, но выходит ужасно.
Изекиль срывается вперёд, закрывая Видара в кольцо собственных рук. Она утыкается лбом в плечо, чувствуя, как он делает тоже самое. Рваное дыхание Видара паразитирует на коже шпионки. Файялл и Себастьян закрывают их обоих в ещё одно кольцо объятий, таких важных и нужных королю. Лишь бы он почувствовал себя живым, хотя бы на мгновение.
— Мы все знаем, что ты не тот, кем себя вообразил, — глухо шепчет Изекиль. — Твой народ знает, что ты всё делаешь ради них. Они поддерживают тебя. Мы поддерживаем тебя. И будем идти за тобой столько, сколько потребуется.
Видар в ответ лишь неловко ухмыляется, плотно сжимая губы. Перестань он себя контролировать — ничто не удержало бы от необдуманных слов и последствий.
— Завтра, — с губ Видара срывается одно единственное слово — охрипшее, кровавое, изломанное.
— Что? — Файялл отходит назад первым.
За ним — Себастьян. Изекиль же продолжает держать Видара, ей кажется, ослабь она хватку, то он сразу же повалится вниз, пробив свинцовым телом несколько этажей.
— КоронацияЭсфирь. Завтра.
Он не может найти сил и произнести «похороны». Он вообще ничего не может, кроме как слушать взволнованный стук сердца Изекиль и тонуть в собственной боли под его нервное биение.
42
«И сойдёшь с ума от того, что будут видеть твои глаза»
Библия, Второзаконие, 28:34
Солнечный свет не беспокоит Видара только по одной причине — он самолично опустил мрак на всю страну. Точно такой же, что царил в его душе.
Его грудь едва заметно вздымалась, но на самом деле он прилагал невероятные усилия, чтобы просто заставить себя дышать.
Видар скользит взглядом в сторону Паскаля Бэриморта — короля Пятой Тэрры, что стоял недалеко от него. Края королевского мундира трепал тёплый ветер, а сам король слепым взглядом гипнотизировал постамент для гроба перед склепом семьи Видара.
Холодная усмешка застревает в лицевых мускулах.
Паскаль выглядел убитым. Растерзанным. Мёртвым.
Видар знал, что ему пришлось пройти: вернувшись в родной дом — Паскаль едва не распрощался с рассудком. Как только королева-консорт Адель узнала о смерти мужа, она покончила с собой, сбросившись с одной из башен замка. Но Паскаль хоронил не двоих. Троих: любимого брата, его красавицу жену и… нерождённого племянника.
Сегодня молодой король, задыхаясь от боли, хоронил сестру. И только от его вида Видару становилось легче дышать. Эти эмоции были неправильными, эгоистичными, тёмными, но он ничего сделать с собой не мог. Осознание, что Паскаль испытывал адскую боль, такую же, как и он сам, убаюкивало, успокаивало. Как минимум одна живая душа чувствовала то же; так же разлагалась; вынуждалась вести за собой страну, а не лечь в могилу, позабыв о боли.
Видар, опираясь плечом на колонну, наблюдал за тем, как к кладбищу тянется вереница альвов, малварских ведьм и маржанов. Только Тьма не спешила появиться и справиться об успешном исполнении приказа.
— Я не смогу, Видар, — надломленный голос Паскаля служит королю раем для ушей. Дарует облегчение.
Он не один в своей разъедающей внутренности боли. Не один.
— Тебе придётся, — бесцветно отвечает он, отталкиваясь от колонны и разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.
В центре беседки стоял гроб. Не лелея особых надежд на скорейшее воскрешение (да и вообще воскрешение) Эсфирь, Видар сделал всё по-настоящему. Резные деревянные вензеля с инкрустированными изумрудами, россыпь чёрного турмалина в лилиях, тринадцать аккуратно-вырезанных воронов на крышке гроба, расправив крылья, кружили над сердцем, обвитым терновником. Над живым сердцем, что всегда было в её груди.
Видар слышит рваный выдох, сорвавшийся с губ Паскаля.
— Ты думаешь, она вернётся к нам?
И от этой надежды в голосе Паскаля, что зазвучал сеёинтонациями, Видару хочется перерезать собственную глотку.
— Я не знаю, — едва выдыхает он.
Три слова. Одна бездонная пропасть, в которую он сбросился, услышавеёпоследний выдох. Он до сих пор летел вниз со впечатляющей скоростью.
С того самого дня, как Румпельштильцхен объявил о возможности воскрешения с помощью камелий — Видар потерял себя от счастья. Время шло, но чуда так и не происходило. А всё, что делал Видар больше не казалось правильным. Все мысли стекались к тому, что она никогда больше не вернётся. Паскаль поддержал Старожила сразу же, но тогда он не думал, что сомнения Видара распространятся на него. Теперь же он кутался в них, словно в ватное одеяло лютой зимой.
— Но ты позволяешь похоронить её, — Кас с трудом сглатывает.
— Только потому, что я не допущу, чтобы эта сука забрала её ещё раз! — и хочется закричать, чтобы этот крик пролетел прямиком в мозг Тьмы, но Видар озвучивает совсем другое: — Потому что это правильно.
— Правильно, — Паскаль позволяет себе горькую усмешку. Он понимает истинные намерения Видара, и, честно признаться, сделал бы в точности так же, только ради защиты сестры. — Ты никогда не делаешь «правильно» просто так. В тебе тьмы и мрака больше, чем в самой Тьме, Видар.
— Отрицать не намерен, — Видар жёстко поджимает губы, чуть склоняя голову к левому плечу.
— Наслышан. Только Тьма любит чистые сердца. Это тебе на заметку, если когда-нибудь ты захочешь занять её место.
— Мы приходим из греха и рождаемся с криком на устах. Думаешь, свет — то, что волнует меня?
Видар чуть щурится, и Паскаль с замиранием сердца наблюдает за там, как он подходит к гробу. По сердцу идут трещины, когда Кас улавливает сколько боли заключено в каждом шаге короля, в каждом беззвучном вздохе. В первые в жизни, молодой король пытается скрыть жалость. Но та, проникнув в радужки — теперь паразитирует.
Кас всегда со скрытом смехом наблюдал за тем, как сестра пыталась отдалиться от родственной души, как кричала, что Видар — последняя нежить, на которую посмотрит её сердце. Только то самое сердце теперь билось в его груди, образовав меж ними сильнейшую магическую связь без участия родственной.
