В глазах окружающих Марина Карасёва была умненькой, хорошенькой, прилежной и ответственной. Главный редактор глянцевого журнала, где она работала, особо ценил её за умение так распахнуть свои большие, наивные, кукольные глаза, что интервьюенты начинали рассказывать то, о чём раньше не говорили, иногда затрагивая темы совсем уже личные.

Марина Карасёва цинично этим пользовалась и ни в какие откровения собеседников не верила. Она полагала, что мужчины, дающие ей интервью, из кожи вон лезут, чтобы произвести на неё впечатление. Не потому что она всем так уж нравится, а из автоматической привычки врать наивным девочкам.

На последнем интервью популярный красавец-актёр Ремизов поделился с ней историей про "завиток", которую никогда прежде не рассказывал. Это была история о том, как Ремизов познакомился со своей любимой и единственной женой Оксаной, родившей ему четверых детей и якобы ради семьи завязавшей с актёрской карьерой. На самом деле, как думала Марина, всё было немного не так: актёрские данные у Оксаны были средние, и она продолжала рожать, чтобы оправдать материнством отсутствие ролей. Но Оксану Марина не винила, это была невинная женская хитрость, сродни защитной окраске у животных. С самим же Ремизовым дело обстояло сложнее: он врал цинично.

Сидя рядом с женой на роскошном диване в гостиной своего загородного дома, держа её за руку, улыбаясь самой искренней улыбкой из своего актёрского репертуара, он говорил:

– Оксанка у меня одна на всю жизнь. Как встретил её, так понял, что мне никто больше не нужен.

– А как вы встретились? – спросила Марина.

Ремизов повернулся к жене и, посмотрев на неё, сказал:

– Вообще-то, мы эту историю никому не рассказываем.

Марина поняла этот взгляд. Этим взглядом Ремизов как будто говорил жене: "Не волнуйся, я надёжно охраняю нашу личную жизнь от посягательств. Я твоя скала, твой нерушимый бастион. Как ты скажешь, так и будет". Оксана в ответ на этот взгляд довольно улыбнулась и посмотрела на Марину с некоторым превосходством. "Что, съела? – говорил этот взгляд. – Этого мужчину хотят все, а он делает то, что я ему скажу".

Но Марину таким было не прошибить. Она распахнула бездонные наивные глаза, и Оксане тут же стало неловко.

– Я думаю, – с некоторой мечтательностью в голосе произнесла Марина, – что между вами должно было произойти какое-то чудо.

Она сказала это так, что у Оксаны тут же появилось ощущение, что Маленький Принц просит нарисовать барашка, а она жестокосердно отказывает. Оксана заёрзала и сказала:

– Ну да. Было чудо…

Она бросила на мужа полный неуверенности взгляд и спросила:

– Может быть, расскажем?

– Тебе решать, – великодушно ответил он и небрежно пожал плечом. Марина уже слышала эту интонацию и видела этот жест в Ремизовских фильмах. Заряд обаяния в этом был невероятный и был наотмашь даже с экрана, а сейчас, в непосредственной близости, у Марины и вовсе по спине побежали мурашки. Глаза Оксаны подёрнулись мечтательной дымкой, она сжала руку мужа и сказала:

– Мы познакомились на съёмках. Я только-только начинала, мне первый раз дали роль… Ну как – роль? Одну строчку текста. А Володя уже был звездой.

– И вы были в него влюблены?

– Нет, – Оксана засмеялась. – Я не была фанаткой в этом смысле слова. Я за ним не бегала, под окнами не вздыхала, нет. Конечно, я видела его фильмы, и, конечно, он был мне симпатичен, но я даже не думала никогда, что у нас с ним могут быть личные отношения. Я его как обычного человека и не воспринимала.

– Значит, это он к вам подошёл? – спросила Марина.

– Нет! – засмеялась Оксана. – Вообще никто ни к кому не подходил!

– Там очень забавно вышло, – включился Ремизов. "Привык солировать", – подумала Оксана. Но для интервью это было очень даже хорошо, ведь именно Ремизова зрители хотели видеть в первую очередь.

– Мы начали снимать новую сцену, – продолжил Ремизов, – стоим, ждём мотора. Оксана спиной ко мне стоит, и я совершенно даже не представляю, что там за человек – я лица не вижу. То есть, видел, конечно перед съёмкой, но внимания не обратил. А на ней шапочка синяя, обтягивающая, волос не видно, и только один завиток выбился и лежит на шее. А солнце было яркое такое, и на этом завитке – разноцветные искры. И я глаз оторвать не мог. Я как будто сразу влюбился.

– То есть, получается, что вы влюбились не в человека, а в завиток?

– А чёрт его знает! – с растерянной улыбкой ответил Ремизов, но тут же нашёлся с ответом: – Хотя нет. Я влюбился в человека. В ощущение от человека, понимаете? В её запах, в свет, который от неё исходил. Я понимаю, это звучит пафосно…

– Нет, ничуть! – воскликнула Марина.

– …но так оно и было, хотите верьте, а хотите – нет.

– И что было дальше?

– Дальше? Я стоял, как загипнотизированный. Смотрел на неё, смотрел. Говорят, команду "мотор" дали – я не услышал. А потом протянул руку и потрогал завиток.

– Ага, – сказала Оксана, – команду "мотор" точно дали. Я приготовилась, жду реплику, и вдруг чувствую, как будто по мне кто-то ползёт. А я этих ползучек боюсь до дрожи.

– А это я, – пояснил Ремизов, – легко-легко, едва касаясь, по завитку провёл кончиком пальца.

Марине от этого рассказа стало ужасно весело.

– И что вы сделали? – спросила она Оксану.

– Я завизжала, – ответила Оксана. – Вот так.

Совершенно неожиданно для Марины Оксана завизжала изо всех сил и стала махать руками, как будто пыталась стряхнуть с шеи невидимого жука. Ремизов засмеялся, поймал её, обнял, и поцеловал в висок. Оксана тоже расхохоталась. Марина представила, как это будет выглядеть в монтаже – романтично до невозможности. Просмотры обеспечены, значит, можно будет выбить у главного прибавку или, как минимум, премию.

– Вы не представляете, как на нас орали, – отсмеявшись, продолжил Ремизов. – Главное, Оксанка ничего не поняла. Повернулась ко мне, глаза огромные, испуганные. Ну я извинился, конечно, перед ней и перед съёмочной группой. Продолжили. А я всё думаю: как я её найду после съёмок? И всё пытаюсь ей шепнуть, чтобы она никуда не уходила: у меня-то по плану ещё одна сцена!

– А я не слышу! Понимаю, что он что-то хочет мне сказать, но не понимаю, что, – Оксана веселилась, рассказывая, и Марина невольно заражалась её весельем. Она даже подумала, что, возможно, Оксана не так плоха как актриса: обаятельна, красива, заразительно смеётся, интересно интонирует, умеет правильно повернуться к камере, знает цену своим высоким скулам, ярким карим глазам и пышным каштановым волосам. Они сидели в загородном доме Ремизовых на широкой веранде, в окружении вазонов с цветами и авторской деревянной мебели, фактурной настолько, что Марине всё время по-детски хотелось потрогать её руками. Всё это было настолько притягательно, что Марина невольно начала очаровываться. Но тут же одёрнула себя, вспомнив, что всё это только обман и бутафория.

– А я понимаю, – смеясь, рассказывал дальше Ремизов, – что если она ускользнёт, то я её, конечно, найду через ассистента по актёрам, но тогда вся группа будет в курсе!

– И что же, вы не дождались? – азартно спросила Оксану Марина.

– Дождалась, – тихо сказала Оксана. – Сама не знаю, почему. Стояла за гримвагеном и ждала до темноты. Они эту сцену столько раз переснимали! Я думала, это никогда не кончится.

– Конечно, переснимали! Потому что я про сцену думать не мог! Я всё пытался понять, услышала она меня, или нет. А если услышала и ждёт, как же я её узнаю: я ж не помню ничего, кроме шапочки и этого завитка! А вдруг она снимет шапочку?!

– Сняла? – спросила Марина.

– Сняла, – кивнула Оксана.

– И он вас не узнал?

– Узнал. Сразу.

– Я её с тех пор кожей чувствую. Все двадцать лет.