Часть первая

Вокруг пустыня. Жаждою томим,

Я словно разлучен с собой самим.

Мой рот молчит, душа моя нема,

Но боль горит и говорит сама.

И мироздание вместить смогло

Все, что во мне сверкало, билось, жгло —

И тайное мое открылось вдруг,

Собравшись в солнца раскаленный круг.

Как будто кто-то развернул в тиши

Священный свиток — тайнопись души.

Его никто не смог бы прочитать,

Когда б любовь не сорвала печать.

Был запечатан плотью тайный свет,

Но тает плоть — и тайн у духа нет.

Все мирозданье — говорящий дух,

И книга жизни льется миру вслух.

Ибн аль-Фарид[1]«Большая касыда»

На площади казнили семерых узников бухарского зиндана[2]. Их привели со связанными руками, босых, полунагих, на них были надеты только доходящие до колен шаровары. Палач перерезал каждому горло длинным искривленным ножом, который используют для заклания баранов. Когда заключенный падал на землю и из его шеи лилась кровь, остальные ждали своей участи. Один из осужденных умер не сразу, и еще несколько минут, хрипя, бился в судорогах. Как сказали в толпе, родственники ничего не заплатили палачу, и поэтому вместо мгновенной смерти он получил долгую и мучительную.

В толпе говорили, что кто-то из преступников совершил убийство, кто-то преступил заповеди Корана, а кто-то впал в немилость эмира. Среди узников был и бедный таджик, чья красавица-дочь понравилась одному из влиятельных чиновников Бухары. Когда чиновник сообщил отцу девушки, что хотел бы поместить ее в гарем эмира, отец взмолился: «О, поверь, благороднейший из благородных, она недостойна эмира». А на следующий день жители кишлака узнали, что прекрасная дочь бедного таджика сбежала. И тогда отца красавицы и всё его многочисленное семейство бросили в зиндан.

Толпе сообщили, что на днях будет совершена торжественная казнь бека. Как знатному лицу ему будет отрублена голова. По слухам, бек не смог принести эмиру достаточно податей.

Трупы казненных, которых не успели выкупить родственники, еще долго лежали в лужах крови на центральной площади священного города.

А потом и самого Еркина бросили в страшный зиндан. Как он, маленький мальчик-кочевник из далеких северных степей, оказался в смрадном душном подземелье, прикованный тяжелой цепью к другим заключенным?

[1] Ибн аль-Фарид — арабский поэт-суфий (1181–1235 гг.), перевод с арабского З. Миркиной

[2] Зиндан — подземная тюрьма в Средней Азии.

Глава 1. В лабиринте событий и бухарских улиц

После нескольких дней, проведенных в жару и бреду, немного оправившись от болезни, Еркин начал вспоминать, как попал в Бухару и за что его заточили в зиндан. Мальчику было поручено доставить мудрецу по имени Чистый сердцем старинную скрижаль.

Перед еще воспаленными болезнью глазами Еркина пронеслись первые дни, которые он провел в Бухаре. Как шёл по городу с широко раскрытыми глазами. И казалось, что находился в волшебном сне, так потрясла его красота и величие Бухары. За ним терпеливо семенил манул. Мальчик пообещал животному, что вечером тот получит полную до краев чашу изюма.

Медресе, в котором Еркин должен был найти мудреца, находилось у большого водоема. Мальчик долго плутал по лабиринту узких улиц, пока не вышел на площадь большую и просторную, как сама степь. У грязной лужи сидел нищий в пестром халате, сшитым из тысячи разноцветных лоскутков. Его черную бороду немного тронула седина, а ясные глаза улыбались.

— Ас-саляму алейкум, — приветствовал его Еркин.

— Ва-алейкум ас-салям, — ответил нищий.

— Я ищу медресе, которое находится недалеко от водоема.

— Это наверное там, где стоят сразу два медресе и древняя ханака[1], — медленно произнес нищий, почесывая голову. — Недалеко отсюда. Иди все время прямо, пока не увидишь большой пруд — хауз[2]. А рядом отражаясь в воде стоит медресе.

— Благодарю, — сказал Еркин. — У меня две лепешки, могу вам отдать.

— Давай лучше позавтракаем вместе, — ответил нищий. — Тебе одна лепешка, а мне вторая.

Отведав лепешку, нищий стал рассказывать Еркину про Бухару:

— Ты, судя по всему, пришел издалека. В этом городе всегда встречаешь много путешественников. Одни приезжают сюда в поисках обогащения, другие в поисках знаний. А были и такие, кто приходил в Бухару, чтобы разрушать и грабить. Но зло недолговечно, и, как видишь, город, сумев сохранить величие древности, до сих пор живет и процветает. Здесь творили великие поэты и мудрецы, и, кажется, воздух наполнен дыханием и мудростью и согрет благочестивым огнем их душ. Но, увы, в стенах города, впрочем, как и за их пределами, царствуют несправедливость и жадность чиновников и правителей.

Еркин внимательно слушал нищего, подивившись его мудрости.

— Вы еще не старый. Почему не работаете?

Нищий улыбнулся и ответил не сразу:

— Жизнь — уже работа. А на кусок хлеба всегда подадут добрые люди. Большего мне не нужно.

Мальчик удивился словам нищего. А тот продолжал:

— Если желаешь, могу проводить тебя до медресе. Может, и я найду что-то для себя в тени тутовых деревьев — и мне из милости вынесут крепкий бодрящий чай из ближайшей чайханы.

Доведя Еркина до глубокого пруда, рядом с которым возвышались два медресе и ханака, нищий сказал:

— Не знаю, надолго ли ты задержишься в этом городе. Я сам когда-то много путешествовал и понял, что все города похожи один на другой. И если ищешь истину, обходи их стороной. В городах только суета.

Еркин попрощался с нищим. У входа в медресе мальчик спросил у старца в белой чалме с серебристой длинной бородой:

— Я ищу мудреца по имени Чистый Сердцем. Скажите, пожалуйста, как к нему пройти.

Старец задумался, а потом сказал:

— О юный ученик, мудреца здесь давно нет. Около полгода назад он отправился в далекие земли. А куда именно тебе может сказать только мудрый Рустам ибн Джалил. Но он будет через три дня.

Еркин опечалился. Что же ему теперь делать? Ведь он обещал отдать скрижаль лично в руки мудреца. Выходит, теперь придется искать мудреца в других краях.

Погруженный в свои мысли, мальчик бродил по городу, пока не набрел на базарную площадь. Такого обилия красок Еркин никогда не видел, а ароматы сладких фруктов и пряностей сводили с ума. Здесь были товары из самых далеких краев: белый, как снежные вершины, хрупкий фарфор и переливающийся на солнце шелк из Китая, золотая парча и ситец из Индии, разноцветные шерстяные шали из Кашмира, пестрые ковры из Персии, мечи из крепчайшей стали из Дамаска.

Не только богатыми товарами поразил Еркина рынок Бухары, здесь были и индийские фокусники, совершающие невообразимые чудеса. Один сухощавый старик с черным, как уголь, лицом глотал огненные шары, а другой индус прокалывал себе щеки длинными иглами.

От впечатлений у мальчика закружилась голова, и он решил отдохнуть под тенью высокого карагача[3], возможно, такого же древнего, как сама мечеть Калян[4]. Манул сел рядом, щуря глаза от горячего солнца, жалобно мурлыча, что давно уже во рту не было ни изюминки.

— Не хнычь, — успокаивал его Еркин.

Сжалившись над манулом, мальчик решил купить немного изюма. Он полез за пазуху и с ужасом понял, что кошелек, который дал ему карлик из крепости, пропал. Еркин побежал на базар, спрашивая у суетящихся рядом с прилавками людей, не видели ли они его кошелька. Те с удивлением смотрели на него, отрицательно качая головами.

Тут к мальчику подошел музыкант, который играл на рубабе[5]в чайхане.

— Что у тебя за странный кот? — спросил он Еркина. — Продай его мне.

— Это мой друг. Он не продается.

Вдруг у мальчика промелькнула мысль.