Мигрантский лагерь в Нортеме в Западной Австралии называли «центром коммунистической деятельности»: сообщали, что одна русская женщина – «прокоммунистка», а другая когда-то работала учительницей в Советском Союзе, что, очевидно, расценивалось ровно так же. Доктор Петр Барановский – русский, работавший санитаром в Нортеме, – как доносили, «распевал в своей лачуге советские песни»[817]. Осведомители ASIO в лагерях исправно передавали все обличительные слухи и, вероятно, часто сами же их распускали. В доносе 1951 года о русских в Уоллангарре, поданном осведомителем (тоже с русским именем), назывались имена людей, возможно, симпатизировавших СССР и коммунистам; среди них фигурировал Константин Бенерацкий, прибывший в Австралию через Тубабао и выдававший себя за поляка, но, как сообщалось, ранее имевший советский паспорт. Информатор указывал, что Бенерацкий занимал «активно просоветскую» позицию и придерживался нежелательных взглядов на австралийскую политику (например, он будто бы говорил, что «за либералов могут голосовать одни только дураки»)[818].

В парламенте регулярно звучали вопросы о том, насколько проводимая проверка политической благонадежности предотвращает въезд в Австралию коммунистов вместе с потоком людей, прибывающих по программе массового переселения. Самым беспощадным критиком был политик Джек Лэнг, в прошлом лейборист, особенно донимавший и зливший Колуэлла своими вопросами. В октябре 1948 года Лэнг затронул тему опасности со стороны «подрывных элементов», прибывающих из Шанхая с правом на высадку; подразумевалось, что эти элементы – русские евреи и лица, симпатизирующие коммунистам[819]. В июне 1949 года Лэнг снова выразил беспокойство из-за иммигрантов из Шанхая, но на сей раз речь шла о группе русских, отправленных на Тубабао в рамках организованной IRO программы массового переселения и теперь начавших прибывать в Австралию; Лэнг заявлял, что у всех у них есть советские паспорта. (Заявление это вполне соответствовало действительности, но Колуэлл напрочь отмел его как лживое, а также всеми силами стремился утаить тот факт, что подавляющее большинство в этой группе составляли русские[820].) В том же месяце Лэнг представил обзор форм проникновения коммунизма в массы иммигрантов. Первым источником опасности был Шанхай, но теперь угроза исходила и из Европы – в первую очередь из Италии, где Коммунистическая партия была настоящей силой, но еще и со стороны «замаскированных коммунистов… въезжающих в Австралию под видом прибалтов – эстонцев, латышей и представителей других национальностей, живущих по соседству с Россией»[821].

Русские вообще были для ASIO подозрительной категорией с точки зрения госбезопасности. С 1951 года ASIO требовала от государственных учреждений, занимавшихся вопросами миграции (Отдела D), вести cпециальный индекс, куда следовало заносить данные «иностранцев, чье задержание в военное время было бы желательно по соображениям безопасности» – иными словами, бывших граждан тех стран, в которых у власти теперь находились коммунисты. Возглавляли этот список русские[822]. В категорию А попадали «лица, прибывшие в Австралию с 1 января 1948 года и имевшие паспорта, выданные или продленные правительствами враждебных стран или их представительствами, начиная с указанной даты»; категория С существовала для лиц, представлявших «особый интерес с точки зрения госбезопасности». В 1957 году в cпециальном индексе Нового Южного Уэльса русские составляли самую многочисленную группу и в категории А, и в категории С. Так, в категории А из общего числа 1 721 имен русских было 751. В категории С они занимали 38 строк в перечне из 194 имен. В это число, конечно, не входили те русские иммигранты, которые в своих въездных документах значились поляками, украинцами, югославами или лицами без гражданства. К категории С принадлежало по меньшей мере четверо таких людей (Лидия Мокрас, записанная чешкой, Ольга Нойман, записанная полькой, и записанные украинцами Анатолий Арсененков и Александр Дукин), так что, если считать и их, всего русских в этой категории было как минимум 42 человека[823].

В категорию «русские» в ASIO «не включались белые русские, являющиеся антикоммунистами»[824]. Из такой формулировки остается неясно, имелась ли в виду вся категория белых русских, или же только те из них, кто заведомо являлись антикоммунистами. Некоторый интерес к белым русским явно сохранялся, и в октябре 1951 года для наведения более точных справок о них в Сидней специально ездил представитель ASIO, поскольку возникли опасения, не происходит ли «массовое финансирование белых русских отдельными лицами [предположительно, из Китая]». (Был получен ответ, что никакой подобной деятельности не выявлено.) Однако после этого визита миграционная служба Нового Южного Уэльса сообщила, что, вопреки заявленной цели визита, представитель ASIO не пожелал говорить о белых русских в связи с особыми данными, а стал интересоваться только лицами, прибывшими с индивидуальными разрешениями на высадку. (В большинстве своем эти лица с правом на высадку были евреями, хотя среди них были и отдельные белые русские с сомнительным прошлым – обычно нацистские пособники[825].)

Впрочем, нельзя сказать, что белые русские обязательно оставались вне подозрений. В конце 1950 года в конфиденциальной докладной записке, адресованной Тасману Хейсу из министерства иммиграции, среди угроз для безопасности страны, которые должны осознавать сотрудники службы безопасности, проверяющие благонадежность мигрантов, глава ASIO полковник Спрай указывал, наряду с коммунистами, переселенцами из коммунистических стран и бывших деятелей нацистской партии, и белых русских[826].

Явными объектами подозрений были, разумеется, перемещенные лица – выходцы из СССР. В 1952 году Спрай осторожно поднял в министерстве иммиграции вопрос о постановке на учет всех бывших советских граждан, проживающих теперь в Австралии. Но Хейс отмечал, что будет трудно «уделять особое внимание отдельному классу людей, учитывая нашу ответственность в целом за ассимиляцию 700 тысяч послевоенных иммигрантов»[827], и предпринимать подобные меры не стали. Хейс наверняка сознавал колоссальную сложность такой задачи, ведь пришлось бы поднимать все записи, ранее сделанные австралийскими властями и IRO, да к тому же иммигранты, прибывавшие из Советского Союза через европейские лагеря перемещенных лиц, часто сообщали о себе заведомо ложные сведения.

Наибольшую тревогу службам безопасности внушали евреи, особенно те, кто родился в Советском Союзе или бывшей Российской империи и говорил по-русски. Подозрения не снимались даже с самых безобидных людей вроде мельбурнского предпринимателя Бертрама Липтона (Бориса Лифшица, родившегося в России в 1899 году, покинувшего страну в 1918 году, между мировыми войнами жившего в Бельгии и прибывшего в Австралию в 1940 году). В 1954 году, когда он и его жена подали заявления на натурализацию, выяснилось, что они значились в списке подлежащих проверке на благонадежность людей, и в личном деле Липтона была пометка: «Явных возражений с точки зрения безопасности нет, однако заявление поставлено на учет, потому что эти люди – выходцы из России»[828]. А вот против Северина Пейсаховича у ASIO возражения были: он был объектом внимания с 1948 года из-за своей деятельности в Еврейском движении за мир и Еврейском совете по борьбе с фашизмом и антисемитизмом, и его первое заявление на натурализацию было отклонено, хотя позже, в 1957 году, он все же получил гражданство Австралии[829].