Капитан приоткрыл глаза, приподнял бокал и поднес к лицу. Слегка качнул хрустальный бутон – и его содержимое омыло тонкие стенки сосуда. Аромат фруктового сада поплыл по кабинету, смешиваясь с запахом курительной смеси…

Вдохнуть этот бесподобный букет, пригубить напиток, неспешно покатать по ротовой полости. Ещё и ещё. Насладиться процессом впитывания волшебной жидкости прямо в слизистую оболочку. Поймать ускользающее послевкусие. Затянуться. Выпустить дым, закрыть глаза и откинуться на спинку кресла.

Завтра предстоит суетный день…

По мере того, как тяжёлые капли срывались вниз и разбивались о поверхность артефакта, стенки его приобретали все большую и большую прозрачность, А внутри этой каменной таблички начал проявляться светящийся молочно-белый сгусток. Пространство света вскоре заняло весь объем артефакта, а когда о поверхность камня ударилась очередная капля крови, в потолок помещения уперся сияющий столб физически ощутимого света.

И пространство каюты, размылось, поплыло клочьями и лоскутами оболочек поврежденной реальности. За вихрем этих мельтешащих обрывков все более четко обрисовывались стены. Ограниченная стенами площадь представляла собой октагон диаметром около двадцати метров. Стены были сложены из кубических блоков темного плотного камня, с гранью около восьми метров. Они поднимались ввысь, теряясь вверху во мраке. Внизу же, в самом центре зала лежал бронзовый поднос, на котором покоилась эта самая табличка. Как раз благодаря свету, которым она сейчас была наполнена и различались стены и каменный пол. Реальность стабилизировалась.

Нтанда, как была в комбинезоне и тапочках, так и стояла перед этим подносом, сжимая в правой руке стилет. Кровь из пореза на левой руке более не капала. Мало того, порез закрылся. Да и не до него было.

Взгляд девушки прикипел к артефакту. А с ним продолжались какие-то неспешные метаморфозы. Световой столб исчез, но на смену ему появился более сфокусированный луч – однако, не успев появиться, он тут же трансформировался в плоскость, подобную экрану, размерами примерно 2 метра на метр с небольшим. Повис этот экран прямо перед глазами незадачливой любительницы экспериментов с непрогнозируемыми последствиями. На экране начали появляться изображения. Они мгновенно сменяли друг друга, как будто кто-то очень быстро и небрежно листал огромный альбом с цветными иллюстрациями. Сознание девушки даже не успевало выхватить что-либо осмысленное из этого калейдоскопического мелькания цветных пятен и размытых силуэтов. Трудно сказать, насколько долго это продолжалось. Нтанда уже не совсем уверенно себя ощущала. Она погрузилась в какой-то странный транс, в котором была только она и эти мелькающие невнятные образы.

И вдруг все мгновенно прекратилось. Опять проявилось пространство каюты, И деревянная обшивка её стен заменила собой громадные камни из недавнего виденья. На столе стоял поднос, где в небольшой лужице крови отмокал артефакт. Голова просто раскалывалась от внезапно нахлынувшей боли.

Нтанда положила на стол стилет, который она так и сжимала в правой руке и бросила взгляд на хронометр, стоящий на столе. С момента, как она приступила к этому эксперименту, прошло чуть меньше, чем шесть часов. И тут, после всех этих чудес и странностей, у неё вдруг возникла мысль, потрясающая своей обыденностью и приземленностью – а не осталось ли на камбузе после обеда, который она таки пропустила, еще чего-нибудь, что можно было бы укусить? Ибо есть, вдруг захотелось, как перед смертью.

Прибрав следы своего эксперимента, она вызвала стюарда, попросила принести что-нибудь съедобное. Съедобное было доставлено оперативно и в достаточных количествах. Праздник желудка начался. Так, что там у нас, под этой крышечкой? Ага, острый мясной супчик. Так, копчёности, колбаска, что там еще плавает? Все? Так быстро? Ладно, а под этой крышечкой что? Ага, стейк с тушёными овощами. Хочу-хочу-хочу. Ну вот. Теперь очередь вот этих вот маленьких эклерчиков. Ну, какие ж они действительно маленькие то оказались, одно расстройство. Да и не много их было, если честно. Эх, как же все приятное и хорошее быстро заканчивается то.

Вот, не заметила сама, как и этот маленький праздник закончился. Только приятное чувство сытости осталось. Но оно тоже пройдет. А вообще, если по большому счёту, то всё пройдет, да. Кстати, и головная боль, которая мучила ее перед едой, тоже как-то незаметно рассосалась.

Поднялась на палубу, огляделась. Отец, как обычно, стоял у фальшборта и смотрел на струи забортной воды.

– Отец, кажется, у меня что-то начало получаться, – несмело сказала она, – дело с мёртвой точки сдвинулось.

– Замечательно, молодца, – Афолабе Молефе обернулся и задал вполне ожидаемый вопрос,– и что же тебе удалось сделать с этим булыжником? – и из формы вопроса следовало, что артефакт, на который первоначально возлагалось столько надежд, сильно утратил популярность и председатель правления гильдии «Черное золото» стал гораздо скромнее в своих желаниях.

– Я провела обряд активации этого, как ты выразился, булыжника, – она решила пока не акцентировать внимание на подробностях произошедшего, – в результате артефакт, как мне кажется, произвел загрузку какой-то информации в мое сознание. Какой именно, пока не поняла. Надо разбираться.

– А как ты поняла, что он загружал информацию? – он про себя сделал пометку, что ничего, собственно, пока не выяснено, и конкретный результат пока не достигнут, – и как ты думаешь извлекать эти данные уже теперь уже из своей головы?

–Как поняла? В процессе активации, у меня перед глазами мелькали какие-то картинки и образы. Мелькали с такой скоростью, что осознать ничего конкретного я не успевала. И продолжалось это почти шесть часов, – и, вспомнив о головной боли, она добавила – да, сразу после этого голова стала болеть невыносимо. Скорее всего, из-за того, что в нее теперь впрессованы большие объёмы не пойми чего. Притом без моего согласия, – выдав эту тираду, она даже губки надула, выражая тем самым свою обиду незнамо на кого, за такое не куртуазное с собой обращение.

– А что касается извлечения этих знаний, – она посмотрела на небо и на скользящие по нему облачка, – буду медитировать, ну и пытаться разобраться вообще, – она опять замялась, но мысль всё-таки завершила, – по-всякому.

– Картинки, говоришь, мелькали, – Афолабе задумался на секунду, потом, глянул на дочь и скомандовал, – а пойдем-ка ко мне, посмотрим кой на что.

Они спустились в его каюту, треть площади которой занимал письменный стол. Пока Нтанда стояла в дверях, ожидая того момента, когда её глаза адаптируются к полумраку каюты после солнечной палубы, отец извлек из одного из шкафов полотнище плотной бумаги, видимо для прочности и износостойкости ещё и наклеенной на ткань. Это была карта северных областей материка Бара.

Расстелив ее на столе, он подозвал Нтанду.

– А вот эти картинки ничего не напоминают тебе?

Нтанда сначала непонимающе смотрела на карту, потом в ее глазах мелькнула тень узнавания.

– Что-то подобное я, скорее всего, видела, вот только это была не карта, я видела все эти острова, как бы с большой, очень большой высоты. Сейчас так высоко, наверное, ни один аэростат не рискует подниматься. Только тут у тебя, мне кажется, не все, – она начала уже более осмысленно вглядываться на территории, изображенные на карте.

– Это самая точная карта, которая на сегодняшний день нам доступна,– сказал Афолабе, – покажи-ка, а лучше вот тебе карандаш, дорисуй недостающее. Сможешь?

– А давай, – Нтанда потянула руку за предлагаемым карандашом, – рисовать нас тоже, вроде как, учили.

И она деловито приступила к совершению географических открытий, то есть к изображению недостающего на карте, к северу от острова Холодных слез в архипелаге Полярной каракатицы, небольшого клочка суши. И гораздо севернее отметки, стоявшей на карте на восточном берегу этого острова.