Ребенок барахтался у самого берега, цеплялся за траву. Совсем малыш, определить его возраст точнее Эдуард не мог, понял только, что мальчик. Подхватил худенькое тельце, перенес подальше от воды. Потом скинул с себя ветровку, начал срывать свитер. В свитере от волнения и спешки подзастрял, а когда все же стянул, то увидел, что малыш проворно дает от него деру на карачках. Уже почти на дорожку выполз, а заметив погоню, попытался спрятаться под скамейкой. Все это он проделывал совершенно беззвучно.

– Эй, ты чего, дурачок? Зачем бежишь? – пробормотал Редкий, заглядывая под скамью, но отпрянул, когда ребенок оскалил мелкие и редкие – через один – зубы и злобно зарычал ему в лицо.

Редкий рассердился на себя, зашел с другой стороны скамейки и довольно ловко вытащил мальчишку за его тыльную часть, после чего спеленал с ног до макушки в свитер. Успел только заметить, как ему показалось, грязь на плече, попытался смахнуть, не сумел. И еще что-то висело у ребенка на шее, но приглядываться Эдик не стал, уж больно агрессивно вел себя найденыш, так и клацал зубами в опасной близости от его уха и щеки.

Чуть успокоившись и крепко прижимая к себе малыша, Редкий постарался выровнять дыхание, чтобы слышать, что происходит вокруг. Кто бы ни принес ребенка и каким бы путем ни воспользовался для отхода, сейчас он уже должен покидать территорию парка. Его схватят, и все закончится.

Но было тихо.

Он сел на траву, чтобы уж окончательно прийти в себя и вспомнить инструкции. Найденыш больше не рычал и вообще не подавал признаков жизни. Эдуард испугался, не задохнулся ли малыш, и осторожно освободил его голову и шею. Снова бросилось в глаза что-то темное, словно прилипшее к коже ребенка.

– Ты вроде запачкался, пока выползал, – прошептал, осторожно касаясь его плеча, Редкий. – Дай, дядя сотрет… а, нет, не сотрет, прости.

Он уже сообразил, что грязь на самом деле была крупным и выпуклым родимым пятном, сползающим с плеча на левую руку и частично на грудь. Формой оно напоминало бумеранг.

– Прости, – повторил Эдуард, будто малыш и впрямь мог обидеться. – И не тушуйся, пацан, ты же пацан. Ничем тебе дядя не помог, только испачкал. – Он снял с лица мальчика пару жестких курчавых волосков, удивился – у мальчика волосы были темные и шелковистые, – неосознанно сунул в нагрудный карман. – Так, а тут у тебя что за штуковина?

Штуковина на шее мальчика оказалась нелепой соской, вырезанной целиком из дерева и покрытой следами зубов. Ребенок, было притихший, снова зарычал и забился, когда Эдуард потянул соску к себе, чтобы хорошенько рассмотреть. Большие темные глазенки, похожие на перезрелые вишни, воинственно сверкали – похоже, своим единственным имуществом малыш дорожил.

– Эх, бедолага ты, – прошептал парень, оставляя соску в покое. – Ладно, хорошо все будет. К людям сейчас пойдем.

И, решив больше не ждать сигнала, он прижал малыша к груди и побрел по безмолвному парку в сторону дворца.

– Соберитесь и постарайтесь в деталях описать, кого именно вы видели на берегу?

Руководитель всей операции больше не прятался в тень, наоборот, в маленьком кабинете горел и верхний свет, и настольная лампа с одним рожком на гибком основании. Человек, назвавший себя так торопливо, что Эдику послышалось слово «миксер», лампу эту постоянно крутил в руках, то и дело наставляя себе в лицо. Теперь стало видно, что под несуразной прической он прячет остатки уха, срезанного как-то наискосок. Человек выглядел сильно раздосадованным, Редкому казалось, что он борется с искушением направить свет прямо ему в глаза и допросить по всей строгости. И Эдик был рад, что в кабинете у стены приткнулся Кинебомба, который, может, заступится в таком случае за приятеля. Хотя не факт.

– Я не знаю, кого видел, – подчеркнуто устало повторил в который раз Эдуард. – Я даже не уверен, зверь это был или человек. В первый раз вообще не разглядел, он в тумане мимо прошел. А во второй раз несся прямо на меня, я случайно на него упал…

– Ну, если даже упали, наверное, поняли, зверь или человек перед вами?

– Да ничего я не понял, – сердито помотал головой парень. – Если человек, то маленький, типа карлик. Если животное, то большое. Когда мы столкнулись, мои руки запутались в его шерсти.

Человек вдруг вскочил и куда-то вышел. Эдуард хотел заговорить с Антоном, спросить, почему не задержали злоумышленника. И куда унесли малыша. И сняты ли уже все посты… в общем, вопросов было столько, что он в результате и выбрать между ними не успел, как человек с искалеченным ухом уже вернулся.

– Это шерсть овечья, – коротко сообщил «миксер», глядя в пространство между Антоном и Эдуардом.

– Ага, по размерам могла быть овца. Но, стоп, не могла же она ребенка?..

– Овцы там точно не было, – прервал его мужчина, откровенно злясь. – Уж овцу мы не пропустили бы.

– А как же?..

– Вы вырвали клок из овчины. Это могла быть одежда, ну по расположению-то?

– Не знаю, – пробормотал Редкий. – Если одежда, то где тогда его голова была? Или это капюшон такой, из овчины? Может, было два карлика под шкурой или очень большая собака, ею накрытая. И мокрая, воняла. Я только не понял, как она… как это несло ребенка. И откуда взялось.

– Мелодию насвистеть можете? – тоном полной безнадежности спросил человек.

Эдик покачал головой и ощутил, как мурашки снова побежали от затылка по позвоночнику.

– Я ее вначале помнил, а потом отвлекся, и как-то из головы прочь. Но я потом вспомню, буду под руками диктофон держать.

– А была ли мелодия? Может, тот, под шкурой, просто дышал тяжело или ребенок скулил?

– Была, – заверил Редкий. – Тихая, но жуткая какая-то… даже не знаю, как объяснить.

– Инструменты какие исполняли? Или ее голос выводил?

Эдик зябко поежился:

– Не понял я, правда. Как будто… ну как если бы птица говорящая мелодию заучила. Неправильно как-то. Неестественно. А почему вы все-таки его не поймали?

«Миксер» вроде как собрался вспылить, но вместо этого лишь покачал головой. И провел пятерней по волосам, машинально зачесывая их набок.

– А на камерах?

– Ничего на камерах. – Вдруг стало ясно, что человек с половиной уха устал еще больше, чем он. – Но это наша проблема, э-э-э, Эдуард. Вы со своей задачей справились отлично, позаботились о ребенке и даже почти схватили злоумышленника. – Кривая улыбка дала понять, что так он шутит. – А теперь отправляйтесь домой отдыхать.

– А что дальше будете делать? – встрепенулся Эдик.

С детства он при любой вариации фразы «иди спать» моментально делался бодрым и полным сил.

– Ну попытаемся схватить его на следующую ночь, если он свои скверные делишки в вашем парке еще не закончил.

– Мой пост останется прежним?

Человек вдруг перегнулся через стол и неловко ребром ладони похлопал Редкого по плечу.

– Давай, дружок, дуй домой, ты и сам пока не понял, как сильно вымотался. На следующую ночь мы найдем свежих людей, да побольше, чтобы закрыть все прорехи.

– Я тоже могу! – запротестовал Эдуард, пораженный в самое сердце такой несправедливостью. Его, единственного, кто хоть что-то сделал этой ночью, в пренебрежительном тоне отправляли восвояси. – До вечера еще много времени, успею отоспаться.

Но человек непреклонно мотнул головой, так что подпрыгнул старательный начес над остатком уха, словно птичье крыло.

– Иди уже, герой. Людей мы найдем, это не проблема. Теперь не проблема. В эту ночь у нас был один шанс из ста, что вообще хоть что-то произойдет. А если совсем уж честно, то никто, кроме нескольких энтузиастов (Быстрый взгляд в сторону Кинебомбы.), всерьез не верил, что этот тип подбросит еще одного ребенка и снова к озеру. Даже я не верил. Но теперь – спасибо тебе – мы хоть немного представляем, с чем имеем дело. Следовательно, и людей теперь будет больше, как в самом парке, так и по периметру. И камер больше, чтобы ни одно чертово создание, как бы оно ни выглядело, мимо не проскочило. А еще…