Эдуард не нашелся, что сказать, а Кинебомба добавил совсем уж безжизненным голосом:

– И еще, один из ночных сторожей, когда уже снимался с поста, кое-что обнаружил в кустах. Пять деревянных бусин, нанизанных на кожаный шнурок. На таком же висели и соска, и погремушка. Но шнурок порвался, и бусины остались в траве.

– Где же это было?

– В паре шагов от озера и примерно посередине между теми местами, где ты нашел мальчишек. Одно хорошо: из озера ребенок точно выбрался. Вот только куда подевался, неизвестно.

Антон помолчал и добавил, будто одним махом гвоздь по самую макушку вбил:

– Но я его найду. Хоть сдохну, а найду.

Вика Фомина закончила с уроками, последняя тетрадь – алгебра – легла поверх прочих на правом краю стола. А потом все тетрадки из стопки, одна за другой, начали перекочевывать влево. Каждая работа тщательно просматривалась от начала и до конца, выверялся каждый знак, каждая цифра. Под конец девочка взяла дневник, убедилась, что не упустила ничего. Открыла страничку, на которой были вписаны предметы и имена учителей, начала проверять себя – всех ли запомнила. Попеременно закрывая столбцы линейкой, бормотала себе под нос, пока не смогла проговорить без запинки от начала до конца весь список.

Наконец, устало выдохнув, она откинулась на спинку удобного офисного кресла: все было идеально. За первую неделю в новой школе она не запомнила ни одной фамилии одноклассников, ни с кем не сдружилась, зато успела завоевать определенный авторитет у учителей. Что ей одноклассники? От них никакого проку. Это учителя станут хвалить ее на родительских собраниях, отправлять на олимпиады и, главное, при любом удобном случае говорить родителям, как они довольны Викторией, как гордятся и счастливы, что в их школе учится теперь такое сокровище!

От подступающих слез заныло в висках. Господи, ну кого она пытается обмануть! Родителям плевать на ее успехи, а значит, все старания напрасны. И зря она делает каждое задание по три раза: сперва на черновике, потом в специальной тетради, копии рабочей, чтобы тщательно все рассчитать, чтобы ни одна буква не заехала за поля, не случился неловкий перенос. Напрасно рвется отвечать и всеми способами пытается понравиться учителям.

Виктория зажала глаза ладонями и посидела так, пока слезы не отступили прочь. Потом сделала несколько глубоких вздохов, собрала волю в кулак и только после этого отправилась в родительскую комнату.

Мать, красивая даже в своем болезненном состоянии, лежала высоко на подушках, по горло закутанная в одеяло, и смотрела в потолок пустым, равнодушным взглядом. Она вздрогнула, когда дочь появилась на пороге, словно меньше всего на свете ожидала ее увидеть.

– Мамочка, я тебя не разбудила? – спросила девочка заранее виноватым голосом.

– Нет, я не спала, – прозвучал в ответ прохладный, ровный ответ. – Ты что-то хотела?

– Хотела спросить, может, тебе нужно что-то?

– Нет, благодарю. Но я помню, что ты дома, и позову в случае необходимости.

Поскольку дочь не уходила, женщина, кинув на нее нетерпеливый взгляд, задала вопрос сама:

– Ты уже сделала все уроки?

– Да, мам. Знаешь, в этой школе не очень много задают, здесь какая-то новаторская система и…

– Расскажешь как-нибудь нам с отцом за ужином, – перебил ее равнодушный голос. – Но если уже все сделано, то я хочу, чтобы ты сходила на прогулку, пока не стемнело. Ты ведь толком не видела еще город?

Вика только плечами пожала. Когда ей особенно гулять, если они совсем недавно переехали и все силы уходили на то, чтобы утвердиться в новой школе. Сегодня было воскресенье – и только поэтому ей удалось управиться до обеда.

– А ведь это твой родной город, и это хороший городок, старинный, чистенький. – Голос матери чуть потеплел, и Вика расцвела от радости. Губы дрогнули, готовясь в любой момент сложиться в счастливую улыбку. – А в центре есть детское кафе, называется вроде «Белоснежка» или «Золушка». Там отличное меню для детей и подростков, мы с тобой бывали там прежде. Хотя это было давно, ты едва ли помнишь.

Под конец теплоту в голосе матери сменила горечь, и у Вики противно затряслись ноги от напряжения. Женщина пару раз глубоко вдохнула через рот, словно борясь со спазмом горла.

– Ты могла бы там поесть, и отцу не пришлось бы после работы готовить еще и на тебя.

– Я сама могу приготовить на всех! – В подтверждение своих слов девочка дернулась всем телом в сторону кухни.

– Не надо! – Голос прозвучал зло и раздраженно, женщина сама испугалась своего срыва. И продолжала говорить, тщательно себя контролируя, почти ласково: – Ты знаешь, я не люблю, когда шумят за стеной. У тебя частенько все валится из рук, а мне хотелось бы поспать, пока отец не вернулся. Так что иди, пожалуйста, на улицу. У тебя есть деньги?

– Да, мам.

– Если мало, то зайди к отцу на работу, возьми еще. Да, и попроси, чтобы он сегодня не задерживался, скажи, у меня есть к нему разговор. Все, Виктория, иди.

И Вика пошла. Есть не хотелось и гулять не хотелось, но поручение есть поручение. В своей комнате она сменила домашнюю майку и шорты на уличные футболку и джинсы, в рюкзак запихнула легкую ветровку – дни стояли жаркие, словно лето и не думало кончаться, и лишь после захода солнца сентябрь временами напоминал о себе.

Зубная клиника отца занимала часть первого этажа дома, в котором они теперь проживали. И Вика иногда гадала, не слышат ли те, чьи квартиры над самой клиникой, жуткий вой бормашин, стоны взрослых и вопли детей. Но отец уверял, что звукоизоляция на высоте, поскольку он лично все проконтролировал, чтобы не иметь дел с обозленными соседями. К тому же всем жильцам дома в клинике «Сияние» полагались хорошие скидки.

Виктория не случайно рассуждала о судьбах жильцов – эти звуки у нее самой вызывали ужас, и в клинику она заглянула со всеми предосторожностями. Но все было в порядке, в просторном холле пахло свежими яблоками, а за матовыми дверями кабинетов белоснежные призраки склонились над врачебными креслами. Если какие-то звуки и слышались, то лишь ласковое воркование докторов. Ждущие своей очереди на удобных диванчиках цвета молодой зелени листали журналы и выглядели вполне умиротворенными.

Отец, руководитель клиники, тоже вполне мог находиться в одном из лечебных кабинетов, в такие моменты отвлекать его категорически запрещалось, и Вика просто скинула бы ему на телефон эсэмэску с просьбой матери. Но холеная женщина-администратор за стойкой регистрации, тепло улыбнувшись девочке, тут же указала пальцем в сторону кабинета в торце коридора, давая понять, что она может пройти. В тот момент Вика и приняла внезапное решение, о котором пока старалась даже не думать, чтобы не испугаться и не дать задний ход.

Отец в тщательно отутюженном халате стоял в углу у сейфа, что-то искал в папках и не сразу услышал, как открывается дверь в кабинет. Когда же хлопнула, возвращаясь в исконное положение, металлическая ручка, он вздрогнул, обернулся – и моментально словно бы натянул на усталое к исходу дня лицо маску ласкового радушия.

– Заходи, заходи, Снежка! Как тебе тут? Простор, а? Не то что в Питере?

Отец всегда в ее обществе говорил много и как-то дробно, так что Вика всякий раз представляла горстку мелких камешков, уносимых потоком, как они перекатываются и стукаются друг о друга. А Снежкой он звал ее из-за светлых, почти белых волос. Снежкой, Снежинкой, Снежаной – и никогда просто Викой. Мать изредка и словно нехотя называла по имени – всегда только Виктория.

– Я тут уже была, – напомнила она тихим голосом.

– А-а… о… конечно, была. Ну мы тут подремонтировали старые стены, красоту навели, не так ли? А как мама? – вдруг напрягся он, голос сразу изменился, исчезла дробность. – Ей не стало хуже?