С руководством Музеем Уйлоа вышла довольно запутанная история. Ульвен обмолвился на Лиенне, что, вернувшись на Тиатару, сам возглавит Музей, когда покинет пост ректора. Сначала должность предложили Илассиа – одной из двух главных наследниц Ульвена, магистру биоэтики и штатному преподавателю университета. Но Илассиа отказалась: сначала она очень медленно приходила в себя после гибели мужа, затем писала книгу об отце («Профессор Лаон Саонс – основоположник уйлоанистики») – ничем другим заниматься она не хотела. Директором стал молодой историк-уйлоанист Уйлан Аллар, ученик профессора Лаона Саонса. Однако он подал в отставку после того, как императрица Иссоа отказала ему в разрешении ознакомиться с «Книгой церемониала», поскольку Уйлан Аллар не являлся ни принцем, ни иерофантом. Оспаривать волю императрицы Аллар не осмелился и предпочел увольнение.
В итоге пост директора Музея Уйлоа получил не кто иной, как Вайлен Кеннай – кузен Ульвена, неудавшийся космолингвист, не дошедший до защиты магистерской (Ульвен отказался поставить на титульный лист свое имя в качестве научного руководителя, сочтя работу слабой и зарекшийся с тех пор брать в свой класс близких родственников). По прошествии многих лет Вайлен Кеннай, уже будучи отцом семейства зрелого возраста, вдруг решил стать историком, экстерном закончил университет, написал довольно среднюю, но приемлемую диссертацию по истории уйлоанской общины на Тиатаре – и получил престижную должность. Затем он добился от Иссоа посвящения в иерофанты. И ему, как родственнику семьи Киофар, императрица позволила приобщиться к «Книге церемониала». Впрочем, насколько я знаю, Вайлен Кеннай взглянул на рукопись пару раз из чистого любопытства, а углубляться в нее не стал. Настоящим уйлоанистом он не так и не сделался, наукой занимался лишь ради поддержания своего реноме, ни одной монографии до сих пор не опубликовал, а статьи его касались всегда очень частных вопросов и редко содержали действительно новую информацию. Администратором, впрочем, он оказался довольно умелым. Ректорат Тиамуна не имел никаких претензий к Музею Уйлоа: продолжается каталогизация обширных коллекций, издается ежегодник «Уйлоанские древности», проводятся конференции, семинары, экскурсии для студентов и школьников, обновляются текущие выставки. Однако меня туда приглашают нечасто. Иногда и вообще «забывают» позвать, а потом удивляются, как такое могло получиться. Впрочем, вся информация о мероприятиях имеется на сайте университета, каждый может выбрать интересное для себя.
Директор Вайлен Кеннай на общих собраниях и совещаниях в ректорате держится со мной уважительно, но весьма отстраненно. Он, едва ли не единственный из уйлоанцев, избегает называть меня «госпожа Хранительница», предпочитая обращение «госпожа профессор Цветанова-Флорес» или «уважаемая коллега». Вероятно, его до сих пор задевает мой статус ближайшего друга семьи Киофар: сам Вайлен появляется в доме Иссоа и Эллафа лишь по торжественным случаям, а я могу бывать там, когда захочу, без повода и приглашения. И, конечно, он не забыл, что Ульвен считал его профессионально несостоятельным, а мною, напротив, гордился как лучшей своей ученицей. Ну, не всем же дано становиться космолингвистами! Это скорее призвание, чем ремесло.
Институтом истории Тиатары заведует бывший коллега Ульвена по ректорству – профессор Уиссхаиньщщ с планеты Аис. Он историк цивилизаций, и его назначение выглядит совершенно естественным. Однако посвященные знают, что на самом деле он – куратор Тиатары от Межгалактического альянса. Как почетный ректор в отставке, он по-прежнему вхож в ректорат, где имеются средства межгалактической связи. А должность директора крупного научного центра его совершенно устраивает. Профессор Уиссхаиньщщ полагает, что историю следует понимать широко, и поэтому присоединил к своему институту еще и экологов, и планетологов, и палеонтологов. Исследовательское учреждение в Миарре стало филиалом Института истории Тиатары и получило название Институт биологии Тиатары, во избежание путаницы. Недовольные, знаю, роптали, но со временем страсти утихли, а от сотрудничества все только выиграли.
На недавних выборах ректоров Тиамуна победили Эктор Жиро из Института биологии Тиатары (отец моего приятеля Альфа, который тоже теперь профессор), и физик Гаррх Бархханг, окуданец, которого я помню со времен Межгалактического конгресса. Поскольку оба новоизбранных ректора не вполне хорошо разбираются в истории цивилизаций и в уйлоанистике, то очередную межгалактическую научную конференцию по взаимодействию разных культур на Тиатаре («Тиатара: опыт сотрудничства») организуют Колледж космолингвистики, исторический факультет Тиамуна, Музей Уйлоа и Институт истории Тиатары.
Я тоже включена в оргкомитет. Отвертеться не получилось. У меня за плечами опыт двух межгалактических конгрессов, я признанный мастер синхронного перевода, уникальный полиглот, отличный переговорщик, дочь известного дипломата, ученица великого космолингвиста – бла-бла-бла, тра-ля-ла, устоять невозможно, возражать бесполезно: «Профессор Цветанова-Флорес, не скромничайте!»… Ладно, уговорили, берусь!
Снова – секция перевода, синхрон и команда подопечных студентов.
Из-за этого мне иногда приходится летать в Тиамун. Когда есть такая возможность, я беру с собой девочек. Лауре и Валерии скоро будет двенадцать, им пора решать, чем они хотят заниматься в дальнейшем. Языками они владеют, но к космолингвистике у них душа не лежит; они не пылают от вожделения, узнав о каком-нибудь заковыристом языке неизвестной планеты, и не блаженствуют при звуках чьей-нибудь изумительно своеобразной фонетики.
Лауре нравится возиться с детишками, а Валерия рвется в пилоты, но Карл убеждает ее, что для девушки эта профессия чревата плохими последствиями. «Например?» – пристает она к нему. «Непоправимый ущерб для здоровья». – «Пап, не городи чепухи! Ты здоров? И дедушка Макс – здоров? Чем я хуже?» – «Ты женщина, Валли». – «А женщина – не человек?»… Объяснить ей подробности я пока не берусь. Мои дочери знают, что они зачаты в пробирке, но почему по-иному у нас не вышло, я с ними не осуждала. Лауре мы лишь недавно открыли печальную истину: вынашивала ее моя мама, которая родами и умерла. Нам казалось, что сообщать это маленькой девочке означало бы нанести ей непоправимую травму. Она и так получилась другой, чем сестра – более чуткой, серьезной и вдумчивой.
Отпустив их гулять по кампусу и выдав денег на лакомства, я занялась своими делами. Заседали мы в Институте истории Тиатары и улаживали сугубо технические вопросы, о которых нет смысла писать.
Потом все понемногу начали расходиться, а я вдруг решила остаться и поговорить с профессором Уиссхаиньщщем с глазу на глаз.
У нас с ним отношения почти столь же давние, как и с моим учителем, только складывались они поначалу конфликтно. Будучи второкурсницей, я даже осмелилась против него взбунтоваться, и Ульвен с трудом помирил нас – он вынужден был открыть мне истинный статус своего коллеги, для которого преподавание служило прикрытием его межгалактической миссии. И хотя профессор Уиссхаиньщщ не раз проявлял ко мне интерес и даже некоторую благосклонность, не могу сказать, что он пользовался моей взаимностью. Насколько я доверяла учителю, настолько побаивалась Уиссхаиньщща. Да, Ульвен постоянно внушал мне: его коллега – никакое не инфернальное существо, а типичный уроженец планеты Аис, но я-то знала и помнила, что аисяне порой бывают другими. На вид они все кошмарны, однако никто из них, кроме Уиссхаиньщща, не воспринимался мною как порождение тьмы. При этом он никому из нас ничего плохого не делал, тут я должна судить справедливо. Кураторы, как мне объяснил Ульвен, вообще не вмешиваются во внутренние дела опекаемых ими планет, кроме как в экстренных ситуациях.
В последний раз я с ним говорила в ту ночь, когда на меня обрушилось ясновидческое прозрение: мой учитель погиб. Я сама связалась с Уиссхаиньщщем и спросила его, могло ли такое случиться, и почему эта весть долетела ко мне во сне прежде, чем ее донесли межгалактические ретрансляторы (а это делается не мгновенно и даже не очень быстро). Ту беседу с «ночным со-ректором» я припоминаю теперь очень смутно. Я находилась в состоянии транса, как древняя пифия. У меня колотилось сердце, тряслись все конечности, ноги заледенели, язык выговаривал нечто немыслимое – а в экране виднелся безглазый бесформенный призрак, вещавший глубоким механическим басом и называвший меня не по имени, а «госпожа Хранительница». Ни сочувствия, ни сострадания ожидать от него не следовало. Мой учитель, когда со мною случались несчастья, первым делом спрашивал, чем он может помочь. Уиссхаиньщщ лишь с философским спокойствием констатировал: да, феномен мысленной связи между мной и Ульвеном – исключительный, но при этом реальный, поэтому прилетевшая ко мне во сне информация заслуживает быть воспринятой как гипотетически верная. Через несколько дней он прислал сообщение с подтверждением моих самых страшных предчувствий. Это произошло в перерыве между моими занятиями со студентами. Не знаю, как я тогда довела семинар до конца. Возвратилась в дом семьи Киофар и слегла в лихорадке.
