– Надо найти всё об этой группе и ее руководительнице, – Морозова заглянула в буклет и прочитала имя: – Людмиле Тимофеевне Петровой. Завтра навестим ее.

Дома Анну встретила натянутая тишина. Обычно к ее приходу квартиру заполнял шум телевизора и запах ужина, но сегодня не было ни того, ни другого. Кухня и гостиная пустовали. Анна заглянула в комнату дочери. Лиза сидела за столом в наушниках и не слышала, как вошла мать. Девочка что-то писала в дневнике. Стол был завален учебниками и тетрадками, кружками, сувенирами и игрушками поп-ит разных цветов и форм. А еще фантиками от конфет. Глаза Морозовой расширились, тело пронзило тревогой и гневом.

– Что это такое? – закричала она, вытащив наушник из уха дочери.

Лиза подпрыгнула и задрожала. Вначале девочка ничего не могла понять, но потом перевела взгляд на свой стол. Поднесла руку к губам и перестала дышать.

Она молча схватила фантики и побежала к мусорному ведру на кухне. Как будто это поможет вернуть все назад. Как будто мама забудет, что видела. Как будто Лиза ответственная умная девочка и не делает глупостей.

Анна заставила дочь измерить сахар. Он оказался гораздо выше нормы. Лиза, плача, сделала укол инсулина и заперлась в комнате, крикнув, что не хочет видеть мать.

А той и самой хотелось плакать. Она бы отдала все на свете, чтобы день, когда дочери поставили непоправимый диагноз “сахарный диабет 1 типа”, никогда не наступил. Но время не повернуть вспять, и нужно учиться жить с диагнозом. Три года прошло, но легче не становилось. Станет ли?

Женщина сидела на одинокой кухне за пустым столом и только через полчаса вспомнила, что Германа нет дома. Это было странно. Она набрала его номер и слушала тянущиеся, как резинка, гудки. Муж не ответил, а через пару минут прислал смс: “Задержался на работе, буду через час”.

Обычно не задерживался. Анна решила не беспокоиться и принять ванну. Нужна передышка: мысли, вопросы без ответов и волнения раздирали ее на части.

Проходя по коридору, заметила на полу какую-то бумажку. Это оказался чек из цветочного магазина на внушительную сумму. Она задумалась, перебирая в голове дни рождения всех знакомых женщин: общих друзей, родственниц. Никого не вспомнила. Наверное, для коллеги. Может, поэтому и задержался, что у них праздник? Анна выкинула чек и сомнительные мысли.

4 сентября 2015 года

Меня продолжает мутить по утрам. Иногда и в течение дня. Все время хочется спать. Месячные так и не начались. Я судорожно вспоминала, когда были последние. Но не вспомнила. Я вообще не следила за ними, потому что даже сама мысль забеременеть сейчас казалась абсурдной. Да и у нас был лишь эпизод на кухне… Неужели?

Сегодня купила тест, но пока не решилась сделать. Слишком много мыслей. Они копошатся, как куча мерзких тараканов в террариуме.

На прошлой неделе обсуждали с психологом книги. Сама не верю, но уже прочитала обе. Мы весь час говорили о тайных знаниях, как их получить и что они дают. Людмила, кажется, хорошо разбирается в этом. У нее есть ответы на все вопросы. Я спросила, разве может быть причина для того, что случилось со мной?

– Представь рисунок сакуры, японской вишни. Это важный символ японской культуры. Как думаешь, почему столько художников и поэтов используют ее в своих произведениях? А миллионы туристов слетаются полюбоваться цветением?

Я не нашла другого ответа, кроме того, что это красиво. Но решила промолчать.

– Ветку сакуры обычно изображают изогнутыми, ломаными линиями. Такая ветвь символизирует жизнь человека. Того, кто пережил болезненные, ужасные удары судьбы и остался верен себе и своим принципам. Его душа нашла силы снова расцвести, как цветок, несмотря на глубокие, почти смертельные раны.

Дома я поискала картины сакуры известных художников и поняла, о чем говорила психолог. Черные, кривые ветки дерева пугают и печалят, но розовые, нежные лепестки дарят надежду и радость.

Смогу ли и я расцвести? Забыть. Восстать. Обрести.

Сделаю тест завтра, перед сеансом терапии.

В офис группы “Кубок истины” следователи заявились без предупреждения. Дверь открыл тот же мужчина, что выступал вчера перед спектаклем. Сотрудники полиции показали удостоверения и попросили поговорить с главным. Бородач удалился, оставив их на пороге. До Морозовой донеслись крики попугая. Она молча переглянулась с помощником. Мужчина вернулся:

– Людмила Тимофеевна готова принять вас.

Комната мало походила на кабинет психолога, хоть стены и были увешаны дипломами и сертификатами местного и международного уровней. Пахло благовониями и шарлатанством. В полутьме на шикарном, словно трон, кресле сидела женщина в деловом костюме. Она вежливо поздоровалась глубоким бархатным голосом и пригласила следователей присесть. Представилась Людмилой Тимофеевной Петровой, психологом и организатором группы поддержки и театра независимых актеров.

– Мы вчера были на вашем спектакле, – начала Морозова.

– Очень интересно, – добавил Зотов. Скрыть ироничный тон не получилось, и психолог нахмурилась.

– Спасибо, – она сделала вид, что не заметила насмешки.

– Мы расследуем смерть одной женщины. Эмилии Мышковой. Насколько знаем, она состояла в вашей группе? – Анна положила снимок жертвы на стол.

– Смерть? Она умерла? – Психолог подняла брови и ахнула.

– Да, тело нашли в реке.

– Какое несчастье. – Людмила, не смотря на фотографию, встала и прошлась по кабинету. – Да, Эмилия ходила ко мне на консультации несколько лет и стала активно участвовать в деятельности группы и театра. Все шло хорошо, у нас были успехи, но в последний месяц она перестала появляться. Я думала, она уехала заграницу.

– Почему вы так решили? – Морозова внимательно следила за стоящей у окна женщиной. Та все время поправляла тонкие волосы, печально смотря вниз на улицу.

– Ее бывший муж живет, вроде бы, в Швейцарии. Она хотела вернуться к нему, ведь у них общая дочь. Думала, они помирились, и она уехала.

– Вы когда-нибудь видели дочь Эмилии?

– Конечно, она брала девочку с собой на репетиции. Прекрасный послушный ребенок.

– Она пропала. – Морозова старалась не упустить ни одной детали в лице и жестах Петровой.

– Пропала? – переспросила та и поднесла руку к губам.

– Да. Может быть, вы знаете, где могла бы быть девочка?

Психолог грустно покачала головой.

– Даже не знаю. Но надеюсь, вы как можно скорее найдете ее.

– Делаем все, что в наших силах, – вставил Зотов.

– Так когда, вы говорите, видели Эмилию в последний раз?

– Точно не помню. Сейчас проверю журнал. – Психолог подошла к столу и выдвинула ящик. Пролистала ежедневник. – Последний сеанс был в мае, 28-го числа. В июне у нас проходил ежегодный летний тренинг, Эмилия отказалась участвовать. И с тех пор не давала о себе знать.

– А что за летний тренинг?

– Групповая терапия на свежем воздухе. Две недели занятий и отдыха от рутины, – четко и без запинки выдала психолог, словно заученные для рекламы фразы.

– Скажите, Людмила Тимофеевна, мы можем поговорить с другими участниками группы? Может, они что-то знают?

– Конечно, если они не против.

Женщина покопалась в нижнем ящике и достала папку.

– Здесь контакты всех, кто когда-либо участвовал в моих групповых тренингах.

Список был внушительный. Следователи поблагодарили психолога и покинули квартиру. Морозову еще долго преследовал запах ванили и ладана, от которых ее снова затошнило, как на спектакле предыдущим вечером.

5 сентября 2015 года

Пять минут в туалете наедине с тестом показались вечностью. Не знаю, какой результат ждала. Но сердце давно выстукивало ответ.

Первый порыв – позвонить Марку. Но он не любит, когда его отвлекают от работы.

Ни с кем из подруг обсуждать не хотелось. Да и остались ли подруги? Последние полгода я пропускала все мероприятия и праздники. Уверена, меня позабыли.