Почти все комнаты на вилле Франчезе были увешаны снимками Алисии Ченчи. Девушки, которую я никогда не видел.

Алисия на скачках по всему миру. Богатая девушка Алисия с шелковой кожей и солнцем в крови (как писали имеющие воображение газетчики) – горячая, яркая и временами опаляющая.

Я мало понимал в скачках, но о ней я слышал, об этой обворожительной девушке из европейского спорта, которая и вправду могла скакать – тут надо вообще газет не читать, чтобы не слышать о ней. В ней было что-то, привлекавшее этих писак, особенно в Англии, где она часто выступала. Да и в Италии всякий раз, как о ней упоминали, я слышал в голосе говорившего искреннее восхищение. В голосе каждого, кроме разве что ее сестры Иларии, чья реакция на похищение была неоднозначной.

На фотографиях крупным планом Алисия была не особенно красива – худенькая, с мелкими чертами лица, темноглазая, с короткими прилегающими к голове кудряшками. Ее сестра, чей снимок висел рядом в серебряной рамке, казалась более женственной, более дружелюбной, более милой. Однако в жизни в Иларии ничего такого особо не наблюдалось, тем более сейчас, при таких ужасных обстоятельствах. Никогда не угадаешь, как человека изменит несчастье.

Она и ее тетка Луиза все еще спали, когда мы с Ченчи вернулись на виллу. Все было тихо и спокойно. Ченчи пошел прямо в библиотеку и налил себе большой стакан бренди, показав мне, чтобы я тоже налил себе. Я присоединился к нему, подумав, что напиться в семь утра можно ничуть не хуже, чем в любое другое время.

– Простите, – сказал он. – Понимаю, что это не ваша вина. Карабинеры… они делают что хотят.

Я понял, что он вспоминает, как яростно набросился на меня, когда мы в последний раз сидели в этих же самых креслах. Я небрежно отмахнулся и позволил бренди протечь в горло, согреть желудок. Сменяющие друг друга чувства теснились в моей груди. Может, это и неправильно, но самое старое на свете успокоительное по-прежнему оставалось самым эффективным.

– Думаете, мы вернем ее? – спросил Ченчи. – Вы правда так думаете?

– Да, – кивнул я. – Они не стали бы начинать с нуля, если бы намеревались убить ее. Они не желают причинить ей вреда, как я все время вам и говорил. Они хотят одного… чтобы вы поверили в то, что они убьют ее. Да, я действительно думаю, что это добрый знак, раз им все еще хватает выдержки торговаться, – и это при том, что двоих из них взяли карабинеры.

Ченчи окинул меня пустым взглядом.

– Я и забыл об этом.

Я-то не забыл, но осада и засада отложились у меня в голове в виде воспоминаний, а не как отчет. Всю ночь я думал, не было ли у этих двоих рации, и не узнал ли ОН о провале в тот же самый миг, как все случилось, а не потом, когда его подельщики вместе с деньгами не появились.

Я подумал: будь я на ЕГО месте, я бы очень обеспокоился за этих двоих – необязательно за их жизни, но из-за того, что они слишком много знают. Они могли знать, где находится Алисия. Они могли знать, кто спланировал всю операцию. Они просто обязаны были знать, где предполагалось передать деньги. Может, они и просто наемники, но им достаточно доверяют, чтобы послать за деньгами. Они могли быть и полноправными партнерами в этом деле. Хотя я сомневался. В бандах похитителей обычно есть своя иерархия, как и во всех остальных организациях. Так или иначе, эти двое попали бы в руки карабинеров живыми или мертвыми. Сами они грозили, что, если их не отпустят, Алисия умрет, но, возможно, ОН ничего подобного Ченчи не говорил. Не означало ли это, что ЕГО в первую очередь беспокоят деньги? Деньги от Ченчи ОН наверняка получит, а вот добиться освобождения своих соучастников вряд ли сможет, потому сейчас он занят именно выбиванием денег, а не их судьбой… Или это просто говорит о том, что у него нет рации, чтобы держать контакт со своими подельщиками, которые угрожали скорее для проформы? Или ОН по рации убедил их забаррикадироваться и постоянно угрожать, связав карабинеров достаточно надолго, чтобы ОН сумел перевезти Алисию в другое место, так что теперь уже все равно, заговорят его соучастники или нет – они просто ничего не будут знать.

– О чем вы размышляете? – спросил Ченчи.

– О надежде, – ответил я и подумал, что похитители, засевшие в квартире, наверное, все-таки не имеют с НИМ никакой связи по рации, поскольку они ни разу не упомянули ЕГО в течение того часа, когда я прослушивал их разговоры с помощью «жучка». Но ОН мог догадаться о «жучках»… если ОН не дурак… и, может, ОН велел им отключиться, дав первые инструкции.

Будь я на ЕГО месте, я держал бы связь с этими двумя с того самого момента, как они отправились на дело. Но существует не так уж много радиочастот, и вероятность того, что тебя подслушают, высока. Но ведь есть коды и условные фразы… Хотя как обговорить условную фразу, которая сигнализировала бы о том, что отовсюду полезли карабинеры и что пришлось пристрелить парня, принесшего выкуп?

Если бы они не забрали выкуп вместе с маячком, они, возможно, смогли бы улизнуть. Если бы им не так отчаянно хотелось забрать выкуп, они не застрелили бы водителя, привезшего его.

Карабинеры действовали тупо, но похитители были ничуть не лучше, и, пока ОН не решит в конце концов прикрыть эту лавочку, надежда есть. Я по-прежнему считал, что надежда эта достаточно слабая. Но вряд ли кто осмелится сказать об этом отцу жертвы.

Слезы в конце концов побежали-таки по щекам Ченчи. Наверное, от бренди. Он плакал молча, не пытаясь смахнуть или скрыть слезы. Многие мужчины доходили до такого состояния куда быстрее его. Насколько я знал из своей практики, большинство родителей похищенных быстро ломались. Через гнев, тревогу и скорбь, через ощущение вины, надежду и боль, через все эти стадии они приходили к одному и тому же. Я повидал столько людей в отчаянии, что иногда смеющееся лицо просто потрясало меня.

Сидевший напротив меня Паоло Ченчи ни разу в моем присутствии не улыбнулся. Поначалу он пытался придать своему лицу приятное выражение, но, как только он привык к моему присутствию, маска сползла, и теперь передо мной сидел человек, чувства, силу и безрассудство которого я знал. Городской житель, светский человек, удачливый в бизнесе, мудро смотревший на меня с портрета в библиотеке, был чужим.

В нашу первую встречу ему не понравилось, что я слишком молод. Теперь он вроде бы привык ко мне. Его вопль о помощи достиг нашего офиса, когда еще не прошло и дня после исчезновения Алисии, и уже на следующий вечер я стоял у него на пороге. Однако сорок девять часов такого кошмара могут показаться целой жизнью, и после облегчения, которое он испытал при встрече со мной, он уже не был столь придирчив. Сейчас он смирился бы и с четырехруким синим карликом, а не только с худощавым типом в пять футов десять дюймов ростом, с обычными каштановыми волосами и усталыми серыми глазами. Но, в конце концов, он платил мне, а если бы я ему действительно стоял поперек горла, он легко мог от меня избавиться.

Когда Ченчи в первый раз позвонил в нашу контору, он был краток и прям. «Мою дочь похитили. Я позвонил Томазо Линарди из Миланской кожевенной компании спросить совета. Он назвал мне ваше имя… он сказал, что именно ваша фирма вернула его домой в целости и сохранности и помогла полиции выследить похитителей. Мне нужна ваша помощь. Пожалуйста, приезжайте».

Томазо Линарди, владелец Миланской кожевенной компании, сам был два года назад похищен ради выкупа, и неудивительно, что Паоло Ченчи его знал, поскольку Ченчи и сам занимался кожевенным бизнесом. Половина итальянской обуви, импортируемой в Англию, сказал он мне, проходит через его фирму на стадии некроеной кожи.

У этих двоих, между прочим, нашлось еще кое-что общее, хотя и не столь прочно их связывающее, а именно: интерес к лошадям. Ченчи интересовался этим, конечно же, из-за Алисии, а Линарди из-за того, что владел основной долей капитала ипподрома. Этот холдинг в фешенебельном, доходном куске плоской земли был той частью его собственности, которую пришлось продать, чтобы собрать выкуп за него самого, что он, к горю своему, и обнаружил по освобождении. В его случае удалось вернуть только малую часть выкупа в миллион фунтов, хотя спустя месяц почти всех похитителей арестовали. Семь миллионов, которые за него требовали поначалу, означали бы еще и потерю почти всего его бизнеса, так что он в конце концов успокоился, смирился и остался весьма благодарен «Либерти Маркет» и потому порекомендовал нас другому пострадавшему.