Новичок на осле

Я научился ездить верхом, когда мне было пять лет. И моим первым учителем был осел.

Я ездил без седла, отчасти потому, что, по любимой теории отца, лучший метод научиться соблюдать равновесие – это скакать прямо на спине лошади, но главным образом потому, что никакое седло не подошло бы к высокой костлявой спине осла.

Когда мой старший брат увидел, как я с большим энтузиазмом, но без всякого стиля понуждаю это многострадальное животное перепрыгивать через невысокую перекладину, он предложил мне царское вознаграждение – шесть пенсов, если я перепрыгну забор верхом на осле. В то время я собирался покупать игрушечную ферму и все карманные деньги откладывал на нее. Естественно, такое предложение нельзя было оставить без внимания. Упрямо поворачивая голову осла к забору, я изо всех сил сдавил коленками его бока и пятками ударил по животу.

Осел взял старт, и моя голова очутилась у него под хвостом.

Когда брат наконец отдышался после смеха и вытер слезы, он нашел осла, к счастью, слишком ленивого, чтобы убежать далеко, и привел его ко мне. Мы повторили этот номер еще два раза, и стало очевидным, что брат может заболеть от смеха.

Как бы то ни было, после антракта, в котором я потирал ушибленные места, а брат поглаживал живот и щеки, болевшие от смеха, размазывал по щекам слезы и глубоко дышал, восстанавливая дыхание, мы с ослом попытались еще раз.

Брат считал, что его шесть пенсов в полной безопасности, но мне очень хотелось иметь ферму.

На этот раз, когда осел прыгнул, я удержался у него на спине, но мы приземлились по разные стороны забора.

Девятилетний брат, подбадривая нас криками, помахивал веткой над головой осла, и наконец осел и я вместе перепрыгнули забор, вместе приземлились, и рискованный номер был исполнен.

Брат торжественно вручил мне шесть пенсов, так я получил первый жокейский гонорар. С этого момента в глубине души я стал профессиональным наездником.

Осел был нашим постоянным компаньоном во время летних каникул. Девять месяцев в году он вел спокойное существование на ферме моего деда в Пемброукшире, но во время пасхальных, летних, а иногда и рождественских каникул два маленьких безжалостных сорванца вовлекали его в нежеланную бурную жизнь. Когда нам удавалось выпросить у соседа еще одного осла, мы совершали долгие путешествия по окрестным дорогам, сталкиваясь на пути с воображаемыми ужасными приключениями.

Поля фермы спускались к устью реки Кледдо, поднимались и кружили по холмам, простор, открывавшийся с их высоты, манил к исследованиям, и здесь легко удавалось скрыться от глаз взрослых, когда они с силой громкоговорителя звали нас, чтобы уложить спать.

Иногда мы запрягали ослов в небольшие двуколки и на круглом соседском поле устраивали захватывающие соревнования колесниц. Устрашающими криками и корзиной с морковкой мы умудрялись заставить ослов перейти на медленную рысь, но в конце каждой полумили даже они едва дышали, а мы просто падали с ног от напряжения.

Мы любили нашу ферму, дом матери, где она родилась.

Большой побеленный деревенский дом с массивными стенами шести футов толщиной прочно стоял на земле, со всех сторон увитый плющом. Я обычно в полный рост ложился на подоконник, выглядывая в амбразуру окна, и ноги у меня торчали посреди комнаты. Дом врос в землю, и, чтобы попасть в холл, приходилось спускаться по ступенькам вниз, а в спальни прямо снаружи вела короткая лестница, увитая глициниями, образующими над ней арку. К счастью, дом был гораздо старше, чем безобразная архитектурная мода, изуродовавшая ландшафт Уэльса в последние сто пятьдесят лет, он не подавлял окружающую природу нахальным оранжевым кирпичом, а благородно сливался с ней.

Уилли Томас, мой дед, твердо придерживался викторианских традиций. Он держал детей в ежовых рукавицах, даже когда они выросли и завели свои семьи. Свой взгляд на воспитание внуков он выражал очень кратко: «Их надо видеть, но не слышать». Вообще же он был добрым человеком и часто брал с собой брата и меня, когда объезжал на телеге ферму.

Мне он запомнился очень высоким, но это, наверно, потому, что я видел его ребенком: он умер, когда мне было десять лет. Но несомненно, в округе дед пользовался большой популярностью, к нему вечно приходили за советом соседи, и дом всегда гостеприимно встречал каждого и всегда был полон народа.

Моя бабушка, у которой постоянно в то время жил кто-то из ее пяти детей со своей семьей, удивительно спокойно управляла этим огромным хозяйством, все шло слаженно, как в хорошем отеле. Сколько же тяжелой работы приходилось ей проделать, чтобы получить такой результат: ведь в доме не было электричества, а поблизости магазинов.

Почти всю нашу еду давала ферма. Масло и сыр делали в своей маслодельне, и два раза в неделю просторная кухня наполнялась несравненным винным запахом пекущегося хлеба. Здесь же коптили ветчину, заготавливали на зиму фрукты и овощи и каждый месяц варили большую бочку хорошего пива для утоления жажды работников, которые за длинными, выскобленными добела столами ежедневно обедали на ферме.

Хотя меня постоянно манили запахи, тепло и дружелюбие кухни, но я там проводил мало времени. Ведь самые волнующие события происходили во дворе в захватывающем мире мужчин.

Больше всего меня, конечно, привлекала конюшня. Два-три раза в неделю дедушка ездил на охоту с собаками. Он справедливо гордился своими верховыми лошадьми, которых сам выращивал с большой заботой и успехом. Целые часы я проводил среди жеребят, играя и разговаривая с ними, и очень скоро научился определять, кто из них правильно развивается и станет хорошей лошадью.

Мне нечасто удавалось видеть охоту, потому что, хотя мы приезжали на ферму каждое Рождество, отец оставался там всего два-три дня. У моего брата, Дугласа, с детства была предрасположенность к туберкулезу легких, и он не мог жить в городе, поэтому его оставляли у бабушки. Как я завидовал его болезни, когда слушал планы будущей охоты, которую не увижу, потому что, прежде чем будет обглодана последняя косточка рождественской индейки, меня увезут в город.