Пути правосудия длинны, извилисты, дорогостоящи и временами заводят в тупик. Впрочем, в этом рассказе правосудие все же достигает своей цели. Но по дороге мы получаем кое-какие уроки.
Урок первый: доброту надо проявлять с умом. Урок второй: на всякую хитрую дырку найдется болт с резьбой.
Сэнди Натбридж стоял, опираясь на белую ограду частного тренировочного загона в Южной Каролине, и пытался раскусить скрытного и на первый взгляд неприметного человека, который вместе с ним приехал смотреть лошадь.
Человек (Джулз Реджинальд Харлоу) был англичанином, как и сам Сэнди Натбридж. Сэнди намеревался продать ему кобылу-двухлетку, выращенную в Южной Каролине. Сейчас кобылку гоняли быстрым галопом. Сидел на ней первоклассный конюх, которого Сэнди Натбридж приглашал, когда речь шла о сделках на сумму со многими нулями.
Сэнди многословно расписывал достоинства кобылки и ее родословную. Причем для разнообразия на сей раз все это было правдой. Жар, с которым он расхваливал точеную голову, добрые глаза и широкую грудь, был обоснованным. В настоящий момент кобылка вполне заслуживала всех расточаемых ей похвал. Ну а будущее одному богу известно.
Джулз Реджинальд Харлоу созерцал плавные движения кобылки и прислушивался к неподдельному энтузиазму в голосе барышника. Харлоу считал Сэнди Натбриджа неплохим знатоком своего дела, но предпочитал присмотреться к лошади самолично.
Конюх сделал по загону два круга: один шагом и рысью, второй – галопом. Теперь он натянул повод и рысью подъехал к двоим зрителям.
– Спасибо, Пит, – кивнул ему Натбридж.
– Да, спасибо вам, – сказал Джулз и обернулся к барышнику: – Если ветеринар подтвердит, что лошадь здорова, я ее возьму.
Мужчины ударили по рукам. Джулз Харлоу спокойно сел в темно-зеленый «Линкольн-Таун», стоявший у ворот загона, и уехал.
Сэнди Натбридж позвонил в агентство, на которое работал, и сообщил об успехе сделки. Его начальник, Рэй Уичелси, владелец агентства, очень ценил Сэнди Натбриджа. В основном как торговца, но и как человека тоже. Коренастая фигура Сэнди, жесткие седеющие волосы и респектабельный английский выговор внушали клиентам доверие к агентству и заставляли их раскошеливаться.
– Наш мистер Харлоу – из молчунов, – докладывал Сэнди Натбридж. – Я бы не сказал, что он так уж хорошо разбирается в лошадях. Мы с ним договорились насчет кобылки, но я не стал просить его положить задаток на депозит, потому что вы сказали этого не делать.
– Все правильно. Как он выглядит? Озадаченный Сэнди попытался описать клиента, как мог.
– Ну… невысокий такой. Лет около пятидесяти. Обыкновенный. Но с аристократическим английским выговором. В сером костюме, при галстуке. В толпе не выделяется.
– Наш мистер Харлоу, – произнес Рэй Уичелси спокойно, но с нажимом, – этот мистер Харлоу, которого вы только что описали, – крупный компьютерщик. Изобретатель. И крупный предприниматель. Я в этом почти уверен.
– Ну а нам-то что? – спросил Натбридж.
– А то, что он может позволить себе купить целый табун таких кобылок.
Скромный мистер Харлоу покупал великолепную двухлетку в подарок на свадьбу жизнерадостной вдовушке, которая избрала его своим третьим мужем. Первый и второй мужья помыкали ею, но зато, скончавшись, оставили ей по целому состоянию. Джулз Харлоу был богаче их обоих, но предпочитал, чтобы правила в доме жена. Вдовушка в нем души не чаяла.
Она прекрасно разбиралась в лошадях и проводила целые дни на ипподроме. До того, как Джулз встретился с ней, он весьма смутно представлял себе, что такое Кентуккийское дерби. Он проводил свои дни, конструируя и разрабатывая микросхемы. Джулз казался тихим, потому что был целиком погружен в свои мысли.
Когда эти двое впервые отобедали и переспали вместе, они обнаружили, что их интересы и характеры, на первый взгляд столь разные, странным образом сходятся. А время спаяло их союз намертво.
А тем временем в Англии матушка Сэнди Натбриджа радостно собирала вещи и безуспешно пыталась утихомирить двоих внучат, Боба и Миранду. Бобу было десять лет, Миранде восемь. Они с бабушкой ехали в Южную Каролину, чтобы провести две недели пасхальных каникул вместе с папой.
Сэнди Натбридж был в разводе и редко виделся со своими детьми. Предстоящий приезд детей и матери радовал его несказанно. Целых две недели! Сэнди попросил Рэя Уичелси, чтобы тот на это время освободил его от работы.
Он выслал своим деньги на дорогу: его матушка была вдовой и жила на скудную пенсию, а бывшая супруга Сэнди, которая снова вышла замуж, сказала, что, если он желает повидать детей, пусть сам и оплачивает дорогу. Сэнди поехал встречать детей в аэропорт. Детишки повисли у него на шее, и Сэнди понял, что деньги были потрачены не зря. Его мама, в новом платье, утирала слезы платочком, а ребята, никогда прежде не покидавшие Англии, глазели на бескрайние просторы Америки, изумленно разинув рот.
Сэнди Натбридж снимал двухкомнатную квартиру на четвертом этаже кондоминиума, стоявшего на берегу озера. Из окна открывался изумительный вид на яхты, лес, серо-голубую гладь озера и заходящее солнце. А всего в часе езды по хорошей дороге лежал край коневодов, где Сэнди сидел в офисе Рэя Уичелси, закинув ноги на стол и попивая кофе из одноразовых стаканчиков. Рэй Уичелси не платил ему жалованья – только комиссионные, и комиссионные Сэнди получал наличными.
Короче, жизнь Натбриджа полностью соответствовала стандартам умеренного процветания – жизнь достаточно честного торговца, не страдающего политическими амбициями.
Дети – и мать Сэнди, – конечно, устали от перелета через океан. Но тем не менее пришли в экстаз от «настоящего американского ужина», состоявшего из гамбургеров и жареной картошки. Дети впервые услышали выражение «захлопни варежку» и повторяли его с невинным удовольствием.
Это было во вторник. В среду утром, когда подошло время завтрака, Сэнди Натбридж накинул поверх пижамы тонкий халат и, оставив свое семейство поглощать незнакомые им прежде кукурузные хлопья, как всегда, спустился вниз, в холл кондоминиума, купить в киоске-автомате свежую газету.
