Мира с франками ожидали в ближайшее время. Их король отступился от города Лурсии, захваченной его сторонниками из мятежных эспанцев. Зная, что за измену ждёт жестокое наказание, бунтовщики защищались отчаянно, подставив под удар горожан, далеко не все из которых стремились стать подданными франкского короля. По обычаям войны и приказу командования, город был отдан на разграбление, но полковник дон Эстебан де Суэда, возглавлявший успешный штурм, категорически запретил насилие над безоружными обывателями.

Схваченные изменники были повешены, городская казна и имущество зачинщиков бунта конфискованы, а назначенные репарации собраны в том же порядке, что обычный налог. Сумма, полученная королевской казной, возможно, оказалась больше, чем вышла бы при грабежах, но командующий армией, герцог Альда, настаивавший на суровом наказании города, был в ярости. Ни один из офицеров полка дона Эстебана не был награждён ни повышением, ни деньгами, и те из них, кто рассчитывал поправить свои дела, открыто высказывали недовольство.

Вечером после известия об отказе награждать офицеров лейтенант Рамирес, возвращаясь с дежурства в дом, где квартировал, застал капитана Аседо дель Соль за бутылкой вина. Глаза дона Алехандро были уже мутными, и он угрюмо сказал:

– А, лейтенант! Вы восхищались великодушием нашего полковника. Что теперь скажете?

– То же самое, – твёрдо ответил лейтенант. – Эспанский город остался не разграблен эспанскими же солдатами – это достаточная награда.

– Да, конечно… Полковник благороден и безупречен! Подтвердил репутацию своего рода и, когда унаследует замок и титул, вернётся домой грудь колесом. Для лурсийцев он герой и спаситель, прошу заметить – он, а не мы с вами.

– Зачем вы принижаете…

– Я принижаю? В чём я не прав? Дон Эстебан – наследник богатой и знатной семьи, барон де Суэда – и титул, и должность, ему легко быть великодушным. Но вы, лейтенант! Вы можете позволить себе больше думать о лурсийской черни, чем о благополучии своей прекрасной жены?

Лейтенант, теряя терпение, хотел уйти, но дон Алехандро встал, распрямил спину, правда, ему пришлось сразу опереться кулаками на стол, и насмешливо продолжал:

– Вы, почти голодранец, посмели жениться на красивейшей девушке с пустячным приданым, и на что при вашей благородной бедности будет потрачена её красота?

В душе Алонсо Рамиреса вспыхнул гнев, но он ещё был способен сдержаться и холодно произнёс:

– На что вы намекаете?

– Только на то, что происходит со всеми красивыми женщинами, с бедными – в первую очередь, – с мерзкой улыбочкой, с какой говорят о доступных особах, пояснил дон Алехандро.

Потеряв голову, лейтенант ударил кулаком в ухмыляющееся лицо человека, посмевшего задеть честь его Тереситы. Наверное, из-за своей мощи капитан, хотя был изрядно пьян, смог устоять на ногах. Угрюмо глядя на оскорбителя, насмешник сумел взять себя в руки и продолжить:

– Годы забирают красоту даже лучших из женщин, бедность – первая им помощница. А вы, лейтенант, что подумали?

Поняв, что выставил себя полным болваном, лейтенант ответил ровным голосом:

– Дон Алехандро, прошу меня извинить, и я готов дать удовлетворение, когда вам будет угодно.

– Поединки запрещены, да и… – глаза капитана, ненадолго вспыхнувшие, вновь помутнели, он хотел махнуть рукой, но в последний момент передумал и нанёс ответный удар. Кулак у него был тяжёлый, но, видимо, сеньор дель Соль не хотел всерьёз повредить человеку, над которым посмеялся и при этом сделал его виноватым. – Будем считать, что мы поквитались.

– Вам лучше отправиться спать, капитан.

– Учите меня ещё! – дон Алехандро возвысил голос, но потом тяжело сел на свой стул. – Я скоро выйду в отставку… На военной службе ловить больше нечего.

– Удачи вам, капитан!

– И вам, лейтенант, и вашей достойной супруге. С вашим упрямством вам только на удачу и можно рассчитывать.

Воспоминаний как вспыхнули, так и растворились. Пожилой идальго зажёг свечу и предложил гостю:

– Не хотите ли выпить на ночь травяной отвар? У нас в Хетафе есть такая привычка для лучшего сна. Хотя если рано встаёшь, то и без отвара спишь, как убитый. Но, может быть, ночевать в таверне будет не так удобно, как вы привыкли.

– Охотно.

На сей раз угощение – сваренные в мёде сливы – поставила на стол дочь хозяина, она же разлила по кружкам отвар и села с мужчинами. Держалась Инес приветливо, но без кокетства, а дон Стефано всё ещё переживал услышанные впервые за много лет тёплые слова об отце, сказанные без напускной любезности искренним и порядочным человеком.

Почувствовав, что гость будет рад услышать больше воспоминаний, пожилой идальго поведал некоторые детали давнишней ссоры:

– Мы с доном Алехандро завели старый спор о том, стоит ли жестоко наказывать жителей взбунтовавшегося города, или следует проявить милосердие. Не мы его начали, не нам его было и завершать – решает всё равно командир. Но мы, представьте себе, доспорились до пары кулачных ударов.

– Вы подрались с моим отцом? – чуть не заикаясь, спросил дон Стефано.

Подобные разговоры были мало того, что непривычны – немыслимы! Но идальго говорил с дружелюбной улыбкой, нимало не заботясь о дворянских условностях.

– Причём не на шпагах! – отставной офицер засмеялся. – Успели позлиться, наговорить лишнего, а я попался на его колкость. Дон Алехандро, светлая ему память, ловко поймал меня на слове, и мне пришлось извиниться. Там мы остыли и… – идальго сделал небольшую паузу, вновь глядя в прошлое, – пожелали друг другу удачи.

Помолчав некоторое время, дон Стефано с чувством произнёс:

– Благодарю за рассказ, идальго.

– Я тоже благодарю вас за повод вспомнить прошлое. Стемнело уже, вам лучше идти устраиваться на ночлег.

Кабальеро спохватился, что не успел расспросить сеньора Рамиреса о налоговых льготах, но сейчас они мало его беспокоили. Впрочем, дело есть дело.

– Я, пожалуй, задержусь на денёк. Вы позволите навестить вас ещё и завтра?

– Вечером. С утра я в поле.

– Жаль, что дворянам приходится пахать землю, как…

– Греческим царям, которыми образованные сеньоры всегда восхищаются.

Дон Стефано опешил. Он, конечно, знал античную мифологию, но никогда не размышлял о низменных привычках древних героев. Не найдя что ответить, встал, собираясь откланяться.

Поднялись и хозяева. Идальго был на полголовы ниже дона Стефано, а сеньорита – среднего для женщины роста – рядом с внушительной фигурой кабальеро казалась миниатюрной. При прощании он подумал: «Трудно, конечно, решить, насколько семнадцатилетняя девушка похожа на пожилого отца, но лоб она наверняка унаследовала от него, и глядят оба одинаково спокойно и весело».

Рассказ об отце сильно сбил кабальеро с его обычно делового настроя и приглушил сладострастие, распалённое прекрасной Инес. Долго ворочаясь перед сном на жёсткой кровати в простой комнате убогой таверны, дон Стефано впервые за долгое время вспоминал покойных родителей. Между ними никогда не было ладу. Отец ворчал: «Твоя мать думает, что купила меня с потрохами». А мать зло бросала: «Твой никчёмный отец если не напился, то проигрался, чаще – и то, и другое». Надежды отца на военную карьеру не оправдались. Получив чин капитана – в большей степени благодаря своему происхождению и богатству родителей, чем заслугами, – дон Алехандро не смог подняться выше, а, промотавшись, решил поправить дела женитьбой на внучке купившего дворянство торговца, которая оказалась женщиной требовательной и сварливой. Оба разочаровались в своём браке. Сеньор дель Соль отдыхал от домашних неурядиц на попойках и за карточным столом, а супруга вечно его попрекала. Впрочем, сеньора, пока позволяло здоровье, твёрдой рукой управляла поместьем, иначе долги дона Алехандро могли довести до передачи родовых земель под опеку короны, что случалось редко и считалось позором. Возможно, у сослуживцев остались о покойном капитане не самые лестные воспоминания, поэтому его сыну почтенные офицеры почти ничего не рассказывали, ограничиваясь формальным: «Помню, служили в…»