Не дожидаясь, пока Пыльный Ворон договорит, Джек одним рывком стащил его с покрывшегося ржавой патиной крюка, осторожно сунул подмышку (так, чтобы это никоим образом не могло обидеть вежливую птицу), подхватил свободной рукой свой дорожный чемодан и поспешил к лестничному пролету, на ходу неосторожно запнувшись о валявшуюся на полу шляпу.

Если бы Джек был достаточно внимателен (или, быть может, не так сильно увлечен своим новым приятелем), то мог бы заметить, что на смятых полях старого котелка, некстати ткнувшегося ему в ноги, изнутри была пришита именная тканевая бирка.

«Оливер Питерс Мл.», – вот что было на ней написано.

И это означало, что забытая шляпа принадлежала некоему Оливеру Питерсу младшему. Удивительно, но именно так звали отца мальчика, которого он не видел уже много лет.

Однако Джек не обратил на перевернутую шляпу ровным счетом никакого внимания. Он тащился вверх по деревянным ступеням, освещенным бегающим сиянием множества желтых свечей, и безостановочно чихал. А после раз за разом убеждал не перестающего извиняться Пыльного Ворона в том, что он в полном порядке и чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было.

Вот почему Джек не мог заметить того, что происходило с забытым котелком далее.

Когда в коридоре второго этажа не стало совсем никого – ни самого мальчика, ни птичьего чучела, мятые поля шляпы подернулись едва заметными волнами, словно кто-то невидимый пытался расправить их, дергая вверх-вниз. А затем головной убор, покачнувшись, описал круг по сумрачному коридору, и сам собой покатился к занавешенному окну.

Достигнув края вылинявшей портьеры, котелок задергался в яростном приступе, будто раненное животное в предсмертной агонии. На дне шляпы, еще недавно бывшем совершенно пустым, заклокотала темно-бурая жидкость. Она пенилась и пузырилась, как вскипающая в чайнике вода. И вскоре начала переливаться за фетровые бортики котелка, окрашивая деревянные половицы в цвет несвежей, застоявшейся крови.

И тут случилось что-то совсем уж невообразимое. Шляпа принялась медленно подниматься в воздухе, продолжая истекать затхлой кровью. Перевернулась где-то под самым потолком и замерла.

Темно-багряные струи все ниспадали и ниспадали вниз, частично окрашивая собой бестелесную фигуру, застывшую у окна. Как будто проявляя кровавыми чернилами ее призрачную оболочку. И вскоре в странном силуэте, прячущемся в темноте, куда почти не доставал свет желтых свечей, можно было узнать человеческую фигуру.

Но все это длилось недолго – едва движущийся кровавый поток коснулся досок, освещенных золотистым сиянием, и кровоточащая шляпа, и ее незримый обладатель исчезли.

В волглом каменном коридоре второго этажа вновь воцарился гнетущий покой.

Джек в смятении замер у большой арки, за которой пестрили многочисленные двери. И все они были совершенно разными: деревянными, железными, низкими, высокими, алыми, сизыми, черными и снежно-белыми. На некоторых виднелись странные узоры, другие были оклеены чем попало, третьи же выглядели так, словно не единожды страдали от пожара. На одних поблескивали именные таблички, на других остались лишь следы от гвоздей, которыми, очевидно, некогда их приколачивали.

– Да уж, здесь есть из чего выбирать, – подумал Джек вслух, опуская на пол тяжелый чемодан. – Глаза так и разбегаются по сторонам!

– Весьма похоже на жизнь, верно, мой маленький друг? – загадочно прокаркало чучело. – Столько вариантов, но лишь один из них предназначен для вас.

– Дедушка Оливер сказал, что я могу занять любую комнату, – немного подумав, ответил мальчик.

– Это так, – согласился Пыльный Ворон. – Однако если вы займете не свою, юный Джек, то можете помешать тому, для кого она была предназначена.

Джек помолчал, почесав холодный нос. Он пытался обдумать смысл слов мертвой птицы, но, как и прежде, у него мало что выходило. Рассуждения Пыльного Ворона все еще казались чрезмерно витиеватыми и пространными.

– Но как понять, на какой именно двери мне следует остановить свой выбор?

– Все станет очевидным, – прохрипела птица. – Как только вы окажетесь рядом с ней. Поэтому не спеши, маленький друг: лучше потратить время на поиск своего, чем всю жизнь на горькие сожаления.

Джек поднял со слегка поскрипывавших половых досок дорожный чемодан, сделал глубокий вдох и решительно шагнул в полутьму.

«Наверное, сегодня мне ни за что с этим не управиться», – меланхолично размышлял он, стараясь не выдавать своих чувств.

Ему вовсе не хотелось, чтобы новый приятель счел его малодушным ничтожеством, готовым опустить руки перед малейшим препятствием. Даже если это и было правдой.

Отчаяние мальчика легко было понять – коридор третьего этажа, такой же бесконечно длинный и узкий, как и тот, через который он следовал вместе с Матильдой двумя этажами ниже, сплошь состоял из разномастных дверей. Казалось сущим безумием отыскать среди этого множества пестрых прямоугольников ту самую дверь. Да и возможно ли это вообще?

Чтобы хоть как-то взбодриться и настроиться на нужный лад, Джек решил сперва обойти все двери, которые здесь только были. И, если ничего не выйдет с первого раза, он попробует еще. В крайнем случае, если отыскать нужную дверь у него так и не получится, он всегда может попросить мудрого совета у Пыльного Ворона. Птичье чучело явно знало об этом месте куда больше, чем говорило – в этом мальчик был совершенно уверен.

Немного воспряв духом, он зашагал по узкому проходу, стараясь не слишком спешить.

Джек исправно вертел головой то в одну, то в другую сторону, пытаясь обнаружить какие-либо тайные знаки, которые могли бы указать ему на нужную комнату. Но ничего такого не случалось – это было просто великое множество вычурных дверей, и любая из них, как думал про себя мальчик, вполне могла оказаться подходящей.

Он все брел, брел и брел вперед, а узкий коридор все не кончался и не кончался.

В нем было тихо и холодно как в саркофаге. Лишь изредка мертвое безмолвие нарушал едва различимый звук падающих на половицы восковых капель. В этом месте, как и в остальных уголках Дома поющих стен, для освещения использовались длинные желтые свечи в медных канделябрах, печально накренившие свои пылающие головы книзу.

Двери мелькали одна за другой, и вскоре Джек ощутил давящую усталость. Впереди уже виднелся каменный тупик, в который упирался коридор третьего этажа, а мальчику все не везло. В глазах рябило от бесконечного круговорота ярких красок и всевозможных текстур, да так сильно, что в какой-то момент к горлу Джека подкатила предательская тошнота.

Он устал, был чертовски голоден, растерян и, к тому же, изрядно продрог. Намокшие шерстяные брюки при каждом шаге облепляли его худые ноги, заставляя безостановочно морщиться от холода, а в коричневых осенних ботинках противно хлюпала дождевая вода.

Больше всего на свете Джеку сейчас хотелось ввалиться в первую попавшуюся комнату, сменить носки и выпить горячего чаю с молоком.

– Не отчаивайся, маленький друг, – утешающе прохрипел голос, когда впереди замаячила глухая стена.

Коридор третьего этажа кончился. Оставалось всего две двери по правую сторону – единственные комнаты, мимо которых мальчик не успел еще пройти.

В носу у Джека противно защипало. Но на этот раз не от пыли, а от разочарования и обиды. Очевидно, ему и в самом деле придется таскаться по этому злополучному этажу всю ночь в глупой надежде на то, что в конечном итоге на него снизойдет какое-нибудь озарение.

Опустошенно выдохнув, он замедлил шаг. Затем остановился у предпоследней комнаты. Опустил на пол чемодан, казавшийся ему теперь невыносимо тяжелым. Подрагивающими руками водрузил сверху пыльное чучело. И бездумно уставился на ярко-розовую дверь, разрисованную толстыми детскими фломастерами.

На ее поверхности кувыркались, потягивались и всячески дурачились неумело нарисованные коты. Они были настолько нелепыми, лишенными всяких логических пропорций, и такими толстыми, что мальчик невольно улыбнулся. А затем поднял глаза повыше и обомлел.