В общем, беспокоиться о жене и сыне не стоит. Тем более, помочь я им пока не могу. А что я могу?
Я могу возвыситься там, где я есть. На первом этапе возвышения я должен овладеть собственными возможностями, потому что чем больше личная сила, тем более сильных союзников удастся привлечь. Так книга «О поиске равновесия» говорит, а она проверена веками практики и не врет.
Вот и буду возвышаться. Для начала надо попробовать кого-то убить – проверить свою некромантскую силу. Вон того паука за окном, например.
Я перехожу на магическое зрение и сосредотачиваюсь на маленьком охотнике, который еще не знает, что стал жертвой. Привычно разрываю мысленным жестом связь его духа и тела. Паук начинает судорожно шевелить лапками. Потом падает. Магия работает.
Облегчение. Позволяю себе немного поблаженствовать. Даже улыбка на лицо выползает.
Потом я перехожу к более сложной и неприятной задаче – начинаю тренировать руки, разминать пальцы. Они двигаются неуверенно, как будто забыли, как это делается. Я тренируюсь. Мне надо стать сильным и ловким. Или хотя бы вернуть способность тыкать на кнопки и писать.
* * *
В здании проснулась жизнь. По гулким лестницам и коридорам доносились шаги, отзвуки разговоров, гудение лифтов. Скоро послышались шаги и голоса и на моем этаже.
Я лежал неподвижно, прикрыв глаза. Дневной свет их резал.
В мою палату вошла девушка. Высокая, стройная, блондинка. Волосы длинные, обесцвечены. Глаза голубые. Кожа гладкая, здоровая, матово-белая. Лицо правильное, но некрасивое, пустое, не выражает никаких эмоций. Узкобедрая, длинноногая. Чуть косолапит при ходьбе и немного подворачивает правую ступню. Видимо, у нее плоскостопие и слабые связки. На коже между верхом тряпичного тапочка и краем штанишек медицинской формы видна вздувшаяся вена.
«Я не хочу иметь никаких дел с этой Барби» – почему-то решил я. Потому не подал виду, что в сознании, только лежал и наблюдал сквозь прикрытые веки.
Медсестра подошла ко мне. Проверила показания приборов. Стащила одеяло. Стала менять памперс, привычными профессиональными движениями, с безразличным лицом.
Не сразу я заметил, что что-то режет мне глаз при взгляде на нее. Потом понял – выражение лица. У нее их было как бы два – одно, высокомерно-спокойное, она носила, как витрину, а втрое, отражающее настоящее настроение, иногда проявлялось в мгновенных недовольных гримасах.
Девушка повернула мое тело на бок, проверила спину. Что-то там смазала, стало жечься, но потом наступило облегчение – исчезла ноющая боль. Потом сестра приподняла по очереди мои ноги и быстро осмотрела пятки. Там тоже что-то смазала. Затем накрыла одеялом, повернулась и вышла.
За все время она так и не посмотрела на мое лицо.
* * *
В Московской марке, в замке Планорт, Ланейла, регент при сыне-младенце, готовилась к сожжению тела мужа.
– Маркграфиня, у меня к тебе важный разговор, – в гостиную ее покоев вошел скелет, мертвый некромант Петор.
– Эри, – подозвала Ланейла ведьму.
Та встала у нее за спиной и привычно положила руку на плечо.
– Этот разговор не для чужих ушей, – предупредил мертвец.
– Всем выйти, – бросила молодая вдова слугам и фрейлинам. Ведьма осталась на месте, за ее плечом.
– Твой муж был чрезвычайно сильным некромантом. Никто из магов не сможет призвать его душу с изнанки. Никто, кроме маркграфа Русского.
– И?
– Мой господин предлагает призвать твоего мужа призраком, закрепить в этом мире, чтобы его душа не вселилась в кого-нибудь, а потом они с Бенеком решат, то ли оставить его призраком, то ли превратить его в скелет, как меня. Возможно даже со временем удастся дать ему новое живое тело.
– Если мой муж будет призван твоим господином, он попадет под его власть.
– Это так. Но другого пути нет. Или довериться моему господину, или душа переродится и потеряет память.
– Зачем это твоему господину? Получить власть над нашими землями?
– Нет, земли ему не нужны. Его интересует возможность возврата мертвеца. Мой господин тоже может умереть. И никто, кроме твоего мужа, не сможет его призвать. Твоего мужа, если он будет находиться в живом теле.
Рука ведьмы спокойно лежала на плече маркграфини, знаков не подавала. Мертвец не лгал.
Ланейла оценила варианты. Был некоторый риск, что Тимос Русский захочет за эту услугу подмять под себя их марку. Но этот риск окупался его помощью против других потенциальных противников. Вернуть любимого мужа или пытаться отстоять независимость для сына?
Независимость была не столь важна. Во-первых, ее всё равно хотели обменять на титул герцога, во-вторых – независимость есть, когда есть сила. А когда силы нет – и независимости быть не может. Возврат мужа резко усилит марку, даже если у него будут обязательства перед Тимосом Русским.
– Я согласна. Что нужно?
– Пошлите с голубем моему господину прядь волос покойного Бенека.
Заговорила Эрефа:
– С голубем такой ценный груз посылать опасно. Птица может выбиться из сил и замерзнуть в горах. Ее может перехватить другая ведьма. Хищник может убить, в конце концов.
– Призвать Бенека не сможет никто, кроме Тимоса. Силы не хватит. Если прядь потеряется – большого вреда не случится, можно будет просто послать еще одну.
– И всё же я настаиваю. Нашего господина убили люди из Гильдии, они могут обеспечить перехват наших голубиных посланий. Нужно посылать не с голубем, а с надежными людьми.
Мертвец задумчиво пощелкал нижней челюстью. Потом согласился.
Ланейла сама срезала с головы мужа прядь волос, перевязала ее ленточкой, уложила в медальон и наедине, не сказав никому ни слова, передала знаменосцу покойного маркграфа. Тот с небольшим конным отрядом на следующий день выехал через Алитанию в сторону Русской марки. Путь по зимним дорогам займет больше недели, зато продвижение отряда можно будет контролировать, обмениваясь сообщениями через посыльных-призраков.
Конечно, эта прядь была не единственной. Еще один образец волос остался в сокровищнице замка. На всякий случай.
Днем в присутствии гостей провели сожжение тела. Вдова на церемонии выглядела грустной, но спокойной и уверенной в себе.
* * *
Через час медсестра-Барби пришла в сопровождении молодого парня. Парень был одет в голубую медицинскую форму, а не белую, как медсестра. В руках он держал папку с листами, прижатыми под зажимом. Под его внешней уверенностью иногда проглядывало беспокойство и желание самоутверждения.
– Стабилен? – он почти не обращал внимания на меня.
– Да. Все показатели в норме.
Врач посмотрел на мониторах температуру, давление и прочие данные, занес их на свой опросный лист.
– Пролежни?
– Есть небольшие, обработала. На пятке самый сложный.
Врач глянул на пятку, послушал мою грудь стетоскопом.
– Хрипов в легких нет, – отметил с удовлетворением.
Поставил очередную пометку, подписал форму и ушел вместе с Барби, так и не посмотрев мне в глаза.
Когда они вышли, из-за двери донеслось:
– И долго он так будет лежать?
– Пока за него платят. Или пока не умрет от сепсиса или отказа органов.
* * *
Я задумался над услышанной фразой. Кто за меня платит? Родители? Вряд ли, они небогаты.
Современная медицина может поддерживать жизнь даже в трупе. Но лечение тяжелых больных – занятие дорогостоящее.
Врачи знают, что большинство людей готовы многое отдать за здоровье и жизнь своих близких. Их так воспитали. Людям десятилетиями внушают, что это правильно, отдать последнее, чтобы купить своим родителям еще пять лет жизни, что это и есть гуманность и любовь. Старики циничнее и богаче молодых, и многие из них готовы отдать свое имущество ради продления своей жизни, вместо того, чтобы оставлять деньги детям и внукам. Потому лечение старческих болезней – яркий пример общественной неразумности.
Чем богаче страна, тем большие средства тратят на лечение стариков. Это всё равно, что постоянно перебирать и ремонтировать старый, давно вышедший из производства, автомобиль. Любой опытный автовладелец знает – рано или поздно становится дешевле купить новую машину. Вместо одного дряхлеющего американца с болезнью Альцгеймера можно было бы спасти от смерти десятки африканских детей, умирающих от туберкулеза или малярии. Или сотню умирающих от голода. На исследования рака, деменции или способов восстановления эрекции тратятся деньги, во много раз большие, чем на болезни, ежегодно убивающие миллионы людей в бедных странах.
