– Плохая из тебя актриса, – вздыхаю и отхожу, пока исходящий от неё чёртов запах ванили не свёл меня с ума.

– Думаю, вам уже пора…

– А ты не думай, голова болеть будет, – бросаю через плечо и приближаюсь к выходу из кухни.

«Тридцать вторая, мы берём» – снова раздаётся, но уже чётче и ближе.

Выхожу в коридор, включаю свет и осматриваю каждый миллиметр.

«Поспешите, ребята, уже есть раненые, скорую уже отправили» – отвечает диспетчер, и я понимаю, что звук раздаётся из того самого шкафа в конце коридора.

Значит, рацию спрятать успела, а отключить не додумалась. В два шага оказываюсь у глянцевых дверец, но Комарова тут же прибегает и прислоняется спиной к шкафу.

– Вы не имеете права, у вас нет постановления, – выпаливает, едва дыша.

– Я и есть постановление, – отталкиваю её и, схватившись за ручки, открываю двери. – Нихрена себе, – присвистываю, реально охренев.

Шкаф оказывается совсем не забитым одеждой, а входом во вторую комнату. Ну, шпионка, даёт. Перешагнув порог, я захожу в помещение, где горит синий свет настенной лампы в виде облака, и охреневаю ещё больше.

Здесь настоящее шпионское логово: большой рабочий стол, на котором стоят два компьютерных монитора, на стенах куча фотографий и разноцветные бумажки с какими-то заметками, на тянущихся от одной стены к другой ниточках, так же висят снимки. И не просто снимки, а улики: трупы, лужи крови, места преступления, орудия убийств. И это я только по одной ниточке прошёлся.

«Авария на Дальневосточном проспекте» – снова раздаётся, и, повернув голову, я нахожу не рацию, а целое устройство для приёма и передачи радиоволн.

– Комарова, нам пора поговорить, – поворачиваюсь к девчонке, вжавшейся в стену.

Кругами хожу по комнате, не переставая удивляться, и ждать, когда Холмс в юбке начнёт говорить, чего она не торопится сделать. В голове десятки вариантов какого чёрта здесь происходит, но самый волнующий меня вопрос – на кого она работает?

Если пройтись вдоль левой стены, можно подумать, что на Косова, потому что здесь запечатлены люди Мамаева. Но на правой стене уже люди Косова, а значит Комарова не работает ни на одного из них. Есть третья сторона? Может, кто-то заказал этих двоих ей? Нет, она ведь всё выкладывает в этом своём блоге.

Всё, запутался конкретно, и мой профессионализм бессилен.

– Я жду, Комарова, – с укором в голосе проговариваю и бесцеремонно сажусь в её рабочее кресло.

– А может не будем? – прокашлявшись, она подходит ко мне и, потянувшись, выключает мониторы компьютера. – Может, договоримся? – на меня смотрит, ресницами своими длинными хлопает.

– Интересно, как? – вопросительно выгибаю бровь.

– Бумажками с изображением мёртвых президентов, – выдаёт, чем напоминает, что она блондинка.

– Взятку предлагаешь, – не спрашиваю, констатирую.

– Да нет, благодарность за поход в кафе, – совершенно серьёзным тоном произносит.

– Статья двести девяносто, до двенадцати лет лишения свободы, а если пришить тебе и вот это всё, – кручу пальцем, обозначая комнату. – Плюс проникновение…

– Нет такой статьи, – перебивает, но губы нервно прикусывает, чем на секунду отвлекает меня от всех мыслей.

– Так, – слишком резко встаю на ноги. – Голову мне не морочь, быстро рассказала всё, иначе в участок поедем, – спешно проговариваю, наступая на неё.

– Товарищ милиционер… – пытается что-то сказать, но я хватаю её за плечи и заставляю присесть на двухместный диван, имеющийся в этой комнате, сам прикатываю рабочее кресло и сажусь напротив неё.

– Внимательно тебя слушаю, – наклоняюсь, опершись головой на скрещенные руки.

– Как вы меня нашли? – спрашивает со вздохом.

– Я из полиции, забыла? – ухмыляюсь одними уголками губ.

– Забудешь тут, – бубнит, опустив взгляд. – Я не об этом, а о том, как вы поняли, что блог мой?

– А на месте преступления больше никаких посторонних с фотоаппаратами не было, Комарова. На кого ты работаешь? – задаю вопрос и вижу недоумение на её лице.

– С чего вы взяли, что я на кого-то работаю? – смотрит на меня и брови хмурит.

– Зачем молодой блондинке заниматься вот этим всем? – киваю на ниточки с фотографиями.

– А чем, по-вашему, молодые «блондинки» занимаются? – лицо каменное, но в тоне проскальзывает обида.

– По клубам ходят в поисках самцов, – пожимаю плечами я.

– Вам, товарищ полицейский, не идёт быть козлом, – выплёвывает, уже не скрывая обиды.

– Статья триста девятнадцать УК РФ – оскорбление представителя власти…

– Хватит меня в эти статьи лицом тыкать, я прекрасно знаю весь уголовный кодекс, – со злостью проговаривает, и я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Она как котёнок, у которого лакомство забрали, и он обижается.

– В твоих же интересах самой всё рассказать, – спокойно говорю, меняя тактику.

– Да что рассказать? – дурочку включает.

– Какого хрена твой дом – это секретная штаб-квартира? – на автомате повышаю голос, уже теряя терпение.

– Моя квартира, что хочу, то и устраиваю здесь, – обижено фыркает и, скрестив руки на груди, откидывается на спинку дивана.

– Я знаю тебя неделю, но ты уже заработала себе несколько статей, не делай себе хуже, – мирным тоном обращаюсь к ней.

– Вы всё равно меня посадите, и всё это, – указывает на свои фотографии. – Изымете и в свой участок понесёте. Я знаю, как бывает, позовёте сюда экспертов, они всё осмотрят, меня виноватой во всём сделаете, и буду свои недолгие годы за решёткой проводить, – сказано это всё быстро, с обидой и злостью.

– А если пообещаю, что никого не позову, ничего тебе не предъявлю, а просто послушаю и уйду? – а вот этого я не планировал, просто в эти синие глаза напротив посмотрел, и фраза сама с губ слетела.

Нехорошо, ой, нехорошо, Белов.

– Поверю, только если в письменном виде и с вашей подписью, – моментально глаза загорелись.

– Давай, ты не будешь наглеть, – серьёзно смотрю на Комарову, а она губы обиженно надувает. – Я даю тебе слово, а я слово всегда держу.

– Ладно, – вздыхает. – Но знайте, я подготовилась к быстрому уничтожению всего, что у меня есть, – указательным пальцем перед моим лицом машет.

Не знаю, чем она думает.

– Учёл, – с серьёзным лицом киваю.

– В общем, так, – хлопает себя по коленям, встает на ноги, приближается к правой стене, и тычет пальчиком в одну из фотографий.

Варя

Когда художника спрашивают о его картинах, он может часами описывать и с обожанием рассказывать, как он начал писать, чем вдохновился, и сколько радости ему приносит то, что в итоге получилось. Так же и я, увлеклась и рот не закрывается, оживлённо повествуя товарищу полицейскому, как я до этого докатилась.

– Это первая фотография и, собственно, начало моего расследования, – тычу пальцем в случайный кадр, который запечатлел то, что не должно было попасть на камеру. – История со старыми заброшенными зданиями была правдивой, просто уже неактуальна, – смущённо добавляю, не рискуя смотреть в глаза следователя Белова.

– А я уж думал, что меня обвели вокруг пальца, – усмехается мужчина. – И кто это? – кивает на картинку, где двое парней обмениваются «посылками».

– Это – человек Косова, – увлечённо отвечаю. – На данном снимке сделка: у нас товар, у вас… деньги. Тогда я не поняла, что происходит, но потом выяснила, что это наркотики, которые распространяет Косов. Ещё я выяснила, что у Мамаева и Косова один и тот же производитель, поэтому у них война между собой – товар один, но разные способы распространения, и каждый хочет больше покупателей, потому что денег больше.

– Давай пропустим общедоступную информацию и перейдём к скрытой, – с улыбкой проговаривает товарищ следователь. – Как ты в это влезла?

– Ну я же говорю, эти парни случайно попали в объектив моей камеры, – отвечаю тоном, будто и так всё понятно. – Смотри, на этих коробках, – показываю на вещь в руках одного из парней, – надпись: «Кос леденец», естественно, я поискала в интернете, и нашла статью, где сказано, что в городе появился новый вид наркотических веществ. В отличие от Мамаева, Косов выделяет много средств, если можно так сказать, на рекламу.