— Робин, я надеюсь, ты услышал мою сегодняшнюю просьбу касательно тех двоих? — его лицо резко переменилось. Я не понимаю, что именно оно означало. Это не были чувства злости или огорчения. Однако, говорил он требовательно и чётко.

Я промолчал, пристально исследуя каждую деталь его внешности: немного отросшие каштановые волосы, густые хмурые брови и светло-карие глаза, настойчиво смотрящие прямо в мою душу. Он был выше меня этак головы на полторы, как и Фрауке. Мы с ней примерно одного роста, она лишь на немножко выше меня, чем регулярно потыкает. Чтобы отвязаться от его настойчивости, я лишь кивнул и в знак согласия что-то промычал. Он совсем не глупый парень, поэтому его выражение лица не переменилось. Даже наоборот, наблюдая за мной и отцом вслед мне показалось, что он был расстроен или огорчён. Прости, Саша, но я лишь пешка, которая не способна противостоять более влиятельным людям.

Дядя Йозеф отвёз меня домой к моим опекунам. Я был по-прежнему полон благодарности к семье Шмитт за их гостеприимство и вкуснейшую еду. Поистине, каждый раз, проведённый с ними, был сплошным удовольствием. Нас встретила тётушка Марта, дружелюбно улыбаясь Herr Шмитту, и благодаря за то, что он подвёз меня, полостью обеспечив безопасностью. Стоило дядюшке Йозефу уйти, как лицо её резко переменилось, выражая очевидное недовольство. В доме уже было давно тихо — дядя Фридрих, как обычно, работал в своём кабинете, а Фрауке, я уверен, где-то в тени наблюдает за тем, как меня сейчас будут чихвостить. Мы прошли в гостиную: просторное и уютное помещение, воплощающее в себе роскошь и элегантность. Сейчас здесь темно, лишь пара свечей слабо освещают область с креслом, где моя тётушка предпочитает по вечерам, как сегодня, читать различную литературу, и большой камин, являющийся основным источником света. Именно на него я всегда смотрю, когда Марта проводит профилактические беседы, основанные на промывке моих мозгов. Тем временем, тётушка уже молча сидела на своём месте и с укором смотрела на меня, как и всегда. Я понимал, что ее негативное отношение ко мне не исчезло, да и сомневаюсь, что исчезнет в будущем.

— И как ты посмел вновь ослушаться меня, маленький негодник? — классическое начало её заученной последовательности фраз. Она постоянно выставляет меня ужасным и непослушным ребёнком, который позорит их высокое положение в обществе. Ведь я общаюсь со столь низким человеком, явно несоответствующего мне по статусу. Эх, знали бы Вы, тётушка Марта, что вашаприлежнаядочьвлюблена в столь низкого и недостойного человека… Как и прежде я решил не обращать на эту обыденную ситуацию внимание и наслаждаться прекрасными воспоминаниями прошедшего ужина.

Часть 3: Измученный человек склонен совершать роковые ошибки.

На следующее утро все происходило по привычному сценарию. Фрауке, как обычно, медлила и затягивала процесс подготовки, а вместе с тем не упускала возможности язвить мне. Это не удивительно, так как она всегда находила возможность оскорбить меня и, конечно же, подшутить надо мной. Дядя Фридрих, сидя за столом и завтракая, читал мне правила о том, как настоящий мужчина должен вести себя. Он демонстрировал строгость и требовал от меня соответствующего поведения и придерживание безупречных правил надлежащего воспитания. Тётушка Марта, в свою очередь, всегда появилась только тогда, когда мы с Фрауке готовились пойти в школу. По своей стандартной манере, она прощалась с Фрауке ласковыми объятиями, в придачу сопровождая тисканья слюнявыми поцелуями. В отличие от женщин, дядя Фридрих был не из тех, кто проявляет нежность. Он прощался со мной, каждый раз приподнимая бровь, и смотря на меня, будто я о чём-то забыл. И в ответ на его недовольный взгляд, я выпрямлялся в струнку, вскидывал правую руку, щёлкал каблуком и выговаривал так чётко, насколько мог:

— Хайль Гитлер!

Эти слова были обычным прощальным жестом, которым дядя всегда провожал военных. Как объяснял мне дядя, этот приветственный жест и фраза свидетельствовали о его приверженности к нацистскому режиму и личной поддержке Гитлера.

В школе время текло незаметно, полностью поглощая меня уроками, дружескими посиделками в столовой и прогулками по школьному парку. Всё было идеально, пока не появились Фрауке и Гунтрам. Единственное, что способно затормозить время, и заставить его неприятно тянуться — присутствие этих двоих. Гунтрам выглядел так, будто съел всех своих друзей и медленно переваривает их одного за другим. И теперь единственным его другом стала моя кузина, которая совмещала в себе причудливую смесь привлекательности и раздражающей нахальности. Она всегда принимала роль подстрекателя, шепча свои идеи Гунтраму в уши, и подсовывая всем финты, а затем искусно играла с натянутыми нервами своих жертв. Моя назойливая кузина с блаженством наслаждалась сочными пакостями, во время которых она питалась чужой болью и раздражением.

Стоило им прийти, как атмосфера в воздухе пропиталась неприязнью. И сейчас они явились из неоткуда.

— Мой дорогой Роби, ты ведь не забыл? — я повернулся и увидел, как ехидная ухмылка красуется на этом, казалось бы, невинном лице. А рядом стоит её толстый, нелепый страж, олицетворяющий неудачное подобие цербера, и держит в руках вёдра с алой краской. Что ж, такие встречи случались не в первый раз и не в последний. И тогда я ещё не осознавал, что этот раз будет особенным. Именно он перевернул мою жизнь с ног на голову.

— Конечно нет… — я без особого желания взял емкости с одноцветной жидкостью и пошёл в кабинет Herr Штрубеля. Сейчас была длинная перемена, в ходе которой и учащиеся, и преподаватели обедали или просто гуляли на территории школы. Всё прошло быстро. Мне очень не хотелось растягивать это дело, лучше отстреляться и быть свободным. Оставалось пару штрихов, с которыми я мучился довольно долго. Потому что нашу Фрауке многое не устраивало. Видите ли, я делаю это не со всей душой и старанием, оттого и выходит не эстетично.

— Робин! Ты серьёзно?! — я резко обернулся. Вдали класса стоял Саша с крайне возмущённым видом, — А ну пошли вон отсюда, паршивцы! — он очень уверенно шёл к моей сестре и её псу, казалось, здание в ужасе содрогалось от каждого шага Саши. Фрауке была уже готова резко и уверенно ответить нарушителю её коварного плана, да только Гунтрам, сам удивляясь своим действиям, одёрнул её и потянул к выходу, — Робин! — на сей раз Саша уже направился в мою сторону.

Я встал как вкопанный. Мне было стыдно и одновременно неприятно, что он так вспылил на меня, своего друга. Однако Саша настроен был очень решительно, мне даже причудилось, что ещё немного и он обожжёт меня своей яростью.

— Так и знал, что ты ослушаешься. Неужели так трудно хоть раз принять во внимание мою просьбу? Даже если тебе плевать на себя, подумал бы о своих близких. Твой дядя ведь не даром нотации тебе зачитывает. В его глазах — ты позор, который еженедельно приносит и ему, и школе неприятности, — это начало меня задевать. Дядя и тётушка и так слишком давят на меня статусом семьи, которому я обязан соответствовать, а теперь ещё и Саша начал, — Я прекрасно понимаю, что твои опекуны достаточно строгие и несправедливые по отношению к тебе, однако, лучше жить так, нежели выживать в доме сирот, где ты, как в диком мире, борешься за последний крохотный кусочек хлеба, — каждое его слово всё сильнее и сильнее раздражало. Он давил по моим больным местам, стремясь заполучить желаемый результат — моё изменение в лучшую сторону. Но разве ты, Саша, сейчас лучше тех двоих, что манипулируют так же, как и ты в данным момент, чтобы добиться своего? Нет, — И, Робин, не стоит обижаться на мои слова, я не желаю тебе зла. Напротив, я…