Он смолчал насчет подозрений, что подспудно бродили в уме, насчет несметности богатств. Бертран кладов никогда не прятал и не закапывал, но соображалка подсказывала, что даже одна телега, полная серебра и золота — это тяжело. И опасно. То есть сопровождать ее будет не один человек, также как и закапывать. А уж если телег много… Дальше здравый смысл кончался и начинались путаные догадки — если много свидетелей, то кто-то уже додумался по-тихой все себе забрать. А если свидетелей не осталось, значит, вместе с добром закопаны мертвяки, вряд ли мирные и незлобивые. И так далее…

Еще скучнее и тоскливее была мысль — чем копать-то? Лопата на всю компанию была одна и та плохая, деревянная, с узенькой полоской железной оковки. Придется строгать палки-копалки, рыхлить твердую землю, перевитую корнями… Тьфу! Разве ж для этого бежал от крестьянской жизни, чтобы снова копать, причем негодным инструментом⁉

— Плохо ты, брат, барсуков знаешь! — тем временем решил поумничать Дудочник. — Барсук, он такая падла. Роет и роет! Норы — будто винные подвалы!

— Вот! — указал на небо Бертран, словно изрекая непреложную истину, коей следовало внемлить, как божественному откровению. — Не болтает, а роет. Не останавливаясь

Пристыженный стрелок поперхнулся.

Несколько первых шагов прошли вместе, одним равным шагом — чтобы никому обидно не было. Затем уперлись в камни, даже утесы — пришлось перебираться, надеясь не сбиться со счета. Каменное поле казалось бесконечным. Камни лежали неудобно — не перешагнуть, разве что перепрыгнуть. Но прыгать страшно — сломанная нога здоровья не добавляет. Кое-где все же рисковали — близость цели горячила кровь. Но все больше обходили низом, протискиваясь меж гранитных боков.

— Обвал тут был, — тяжело проговорил Анри, переводя дыхание.

— Как засыпало нашу барсучью нору, — вслух подумал Бертран, — вот же обидно будет…

Дудочник сверкнул глазами, но промолчал.

— Выкопаем, — забрался на очередную глыбу Фэйри, присел, переводя дух и давая отдых натруженным от непривычных усилий ногам. — Не бывает такого, чтобы деньги да не выкопали, бросив на полдороге.

— Ага… — выдохнул, соглашаясь, Бертран и полез дальше.

Камни кончились резко, будто великан-невидимка взмахнул мечом, отрубив лишнее. Начались кусты. Можжевельник вперемешку с дикой вишней рос по крутому склону густой щеткой.

— Мы точно туда идем? — не выдержав, спросил Бертран.

— А хрен его знает, — устало помотал головой Дудочник, разбрызгивая пот, — я начинаю забывать, как меня зовут, а ты такие сложные вопросы задаешь…

— Сю! За! — начал было Бертран.

— Иди нахер! — огрызнулся стрелок. Шагнул. И провалился сквозь кусты, не успев даже вскрикнуть.

Бертран сунулся за ним, схватившись за гибкие ветки, блестящие, словно лакированные. В душе боролись необходимость тут же лезть в драку для поднятия авторитета (нехер тут командира нахер слать!) и живейший интерес.

— Знаешь, а мы, похоже, ее нашли, — с нескрываемым огорчением проговорил Дудочник откуда-то снизу. Казалось, что близкая цель не радует беднягу.

Он стоял на небольшой полянке, у здоровенной дырки, уходящей под землю. Из черного провала тянуло холодом и ужасом. Причем без прикрас, натурально так морозец пробирал, как на кладбище в последнюю ночь осени, особенно если она приходится на завершение недели.

— Что с ебалом? — спросил Фэйри, когда стенолазы, идущие позади, тоже выбрались на чистое место.

— Терзают меня смутные сомненья, — еще сильнее скривился егерь и указал на ближайшую вишню.

Черно-красный ствол, словно петлей, охватывала потертость.

— И? — осторожно сказал Бертран.

— Туда, куда до срока не ходят, уже кто-то слазил. И притом недавно.

Глава 25

Сага о больных ублюдках

— Дед, продай веревку.

Возница, старый, трухлявый на вид, словно трехмесячный гриб, подслеповато захлопал глазами. То ли не мог поверить в свое внезапное счастье, то ли от древности выжил от ума.

— Веревку, — терпеливо повторил Анри, указывая на тугую связку, что лежала в пустой телеге, краем высовываясь из-под белесой от возраста парусины.

Дедок пошамкал беззубым ртом, потаращился в небо, где проплывали с неспешностью облака удивительной курчавости.

— Продать, значит?..

— Можно я его стукну? — глядя на непонятливого возницу, спросил шепотом стенолаз.

— Не надо, Быстрый, — ответил Суи, — у этой пиздоголовой трухлятины могут быть дети, внуки, жена и теща. Зачем их радовать бесплатно?

— Творчески мыслишь, — хмыкнул Анри.

— А то! — со скромным достоинством признал Бертран.

— Три гроша! — вдруг проорал возница голосом, потерявшим всю старческую скрипучесть. И, растеряв остатки храбрости, зажмурился, словно ожидая удара топором по макушке за наглость.

— Хуй тебе! — рыкнул Анри. И запрыгнул в телегу.

Лошадка, столь же замшелая, как и хозяин, проводила его взглядом, полным мудрости и жалости к себе.

Быстрый, не побрезговав, покопался в тощем мешке, сунул за пазуху крохотный мешочек, судя по сухому шепоту — с крупой. Вытащил связку из-под парусины, оценивающе осмотрел. И, кивнув сам себе, выкинул ее на обочину, к ногам командира.

— Думаешь, верье новое? — скептично хмыкнул тот.

— По закону всемирного равновесия, установленному премудростью Панктократовой, — проговорил Анри. Прижав подбородок к груди, он искал что-нибудь достойное в кошельке.

Возница, понявший, что его грабят, однако не убивают — по крайней мере, сейчас — приоткрыл один глаз. Суи погрозил кулаком. Дед накрепко зажмурился, словно ракушка.

Быстрый нашел пару подходящих монеток, сунул деду в судорожно сжатую ладонь. И спрыгнул с телеги. Приземлился стенолаз не очень удачно — повело в сторону, чуть не свалился в кусты.

Лошадка смерила его еще более грустным взглядом.

— Денежки! — почти простонал старикан, вцепившись в истертые серебряные кружочки, обрезанные до состояния многоугольников.

— На глаза бы их тебе, мудила! — прошипел Анри, схватившись за лодыжку. — Тупорез пробитый!

— Ты как? — обеспокоено спросил Бертран.

— Надо было его зарезать нахер, и все дела, — отмахнулся стенолаз и, подхватив веревку, захромал по дороге.

Не оборачиваясь, проговорил:

— Давай быстрее, друг Топор! Мы тут и так провозились слишком долго. Как бы парни вниз не попрыгали.

— Не попрыгают, — замотал головой Бертран, — они ж не дурнее стельной медведихи.

— Это еще почему не попрыгают? — Анри от удивления остановился, повернулся к командиру, перекинул веревку поудобнее.

— Ибо завет Пантократоров таков, — нудно загнусавил Суи, — что нет в мире красоты лучшей, нежели поссать с высоты. А уж на товарища — так это вообще.

— И?

— Ну, так сам представь, попрыгают они туда, а как вылезать будут? А тут мы придем, будем издеваться над ними, обзывать по-всякому. Ну и пару струй-то, а? Как по мне, ни один человек не решит до такого доводить!

— Пиздец, ты больной ублюдок! — даже с некоторым восхищением проговорил Анри. — Как выкрутил-то!

— Веришь, — шмыгнул носом Бертран, — а я ведь и не стараюсь, оно как-то само. Что хорошее придумать — так хрен там плавал, а как ерунду какую мерзкую — так, нате вам, пожалуйста.

— Лишь бы нас та ерунда не касалось, — намекнул товарищ. Затем, распутав связку, вытащил из тугого переплетения один из концов веревки. Навязал на конце несколько узлов, взялся покрепче, перекинул через плечо.

— Не так руки режет, да и не вырывается, — пояснил стенолаз.

— Да я как бы и догадался.

— Ну, мало ли. Вдруг в размышления нырнул, как в колодец. И вообще, надо было того деда завалить. Растреплет же.

— И что он растреплет? Что у него веревку купили? И что с того?

— Мало ли, — продолжал сомневаться Анри, — как по мне, то проще раз, и все.

— И кто из нас больной ублюдок? — спросил Бертран.