— Насрать сверху и размазать, — грубо посоветовал Бертран, оборвав рассказ на полпути. — Друзья, называются! Лежат, языками чешут, а хорошему человеку и до ветру выйти страшно. Наслушавшись-то!

— Все, прекращаем, — строго произнес Дудочник, — время болтать и время ходить до ветру, время слушать и время спать, время…

— Так, — оборвал Суи, — что там с кладом-то делать, если на трех мертвецов?

— Нужно Симону Зилоту жертву принести. Три капли крови.

— Не слышал о таком святом… — подумав, сказал Бертран, который в детстве частенько хвастался тем, что знал всех-всех святых, даже самых неприметных.

— И я, — эхом отозвались стенолазы.

— А это и не святой, — хмыкнул Дудочник и мгновенно захрапел. Наверное, решив поиздеваться напоследок.

Сапог, который Бертран метнул в мерзкого стрелка, попал в стену над его головой, свалился на подлеца. Стенолазы тоже не промазали.

— О, — обрадовался коварный стрелок, — а мне и выходить теперь не надо! Прям в сапоги напружу!

— Ах ты ж падла, — пронесся по домику слаженный рев трех глоток.

— За это вы меня и любите! — хихикнул Дудочник. И добавил: — Всем доброй ночи, господа! Время спать и видеть о том, как мы будем тратить наши денежки.

* * *

Острый гарпун нетерпения все же довел свое дело до конца. Компания подскочила затемно, едва начало сереть небо.

Зевали, терли воспаленные глаза, переглядывались. Осень подкралась совсем близко, и люди озябли, ежились, уберегая тепло. Была бы воля — никто и не подумал сейчас вылезать из-под одеяла, пусть тощего и дырявого. Все дождались бы, пока солнышко залезет повыше, согреет землю. Но жажда шальных и огромных денег побеждала холод.

Фэйри, зевнув особенно отчаянно — Бертран слышал, как щелкнули связки в челюсти — произнес:

— У меня знакомый у себя же на заднем дворе яму копал. Нашел кувшинчик серебра, времен Старого Императора. Побежал домой, к шлюхам. Пока добежал, вспомнил, зачем яму копал.

— Удивительно гадкая история, — ответно зевнул Дудочник, — а главное, совсем не оригинальная.

— Во-во, — кивнул Бертран, — я такое тоже слышал. Только там было про горца и овцу.

— Не, — помотал головой Анри, — давайте шлюх оставим. С ними как-то привычней.

— Договор! — снова зевнул Дудочник. — Не люблю овец. Разве что сожрать.

— Ну! — подтвердил Суи и начал снимать с полки у печки остатки еды.

— Овцы, шлюхи… — протянул Фэйри, — главное, же суть!

Стенолазу никто не ответил.

После быстрого и тихого завтрака — только зубами иногда лязгали — торопливо начали собираться. Времени отняло немного — нищему-то, всех сборов — хер через плечо, и в другую деревню.

Приставили упавшую дверь к проему, заткнули щели ветками — чтобы проныра-хорек не проскочил. Закинули на спины тощие мешки, проверили оружие… Дом, обретший было хозяев, казался брошенным ребенком. Обиженно таращился исподлобья маленькими окошками, тянулся к людям гнилыми досками крыши…

Бертран дернул головой, изобразив короткий, очень короткий поклон.

— Мы вернемся к листопаду. Ты даже соскучиться не успеешь.

Затем повернулся к компании:

— Пошли, что ли?

— Долог путь до Старой Ели, — гнусаво затянул незнакомую песню Анри.

Фэйри тут же ткнул менестреля локтем в бок:

— Ты еще бы поминальную запел!

— Пусть воет хоть поминальную, — милостиво махнул рукой Бертран, — будем считать, что это скорбь о нашей прошлой нищете. Светлая такая скорбь, чистая…

— Овце в трещину ту чистую светлость, — огрызнулся Фэйри.

— Тут даже спорить смысла нет! — пожал плечами командир и первым ступил на тропу, сулящую приключения, вино и шлюх. Живых и теплых.

* * *

Горы были рядом — руку протяни. Но так всегда кажется — вроде рядом, а в действительности шагать да шагать. Компания шла целый день, а заснеженные вершины ближе не стали. Даже наоборот, казалось, что они уходят, все дальше и дальше… Бертран шел и гадал, выдержат ли сапоги такую дорогу. Кожа на подошвах прохудилась, того и гляди, обувь каши запросит. Придется как дикарю какому-нибудь — ноги тряпьем или рваной кожей оборачивать.

Вечером, когда компания расположилась на ночевку — удачно подвернулся молодой, а оттого густой ельник, непрошибаемый никаким дождем — неожиданно вдрызг разругались проводники. Анри колотил себя по груди, орал, что он местный и знает, куда идти. И Дудочник, словно в кривом зеркале отражая Быстрого, так же грохотал кулаками, клянясь всеми святыми, что он знает лучше, потому всякая безмозглая молодежь заплутает и в трех елках.

Не выдержав, Бертран кинул в обоих по шишке — их, прошлогодних, много валялось среди опавшей хвои — и приказал заткнуться до утра, потому что орать на ночь глядя, есть дурная примета к плохому сну. Обиженные проводники заткнулись. Правда, молчание продлилось недолго — и пальца не прошло, как начали шипеть друг на друга, словно хорьки. Но под шипение заснулось легко — словно под легкий дождик.

Утро выдалось необычно теплым, прям летним. Проснувшись, Бертран протер глаза, поворочал затекшей шеей — удивительно быстро привыкаешь спать на земле! Главное накидать побольше веток и прочего лапника, травы по возможности добавить и хотя бы сухую тряпку еще поверх. Иначе плохо будет. Суи навидался на стариков, у которых по старости или несчастью почки отказывали. Судя по увиденному, проще и легче было рожать. Ну или незамысловато повеситься.

Спорщики, нахохлившись, сидели двумя мокрыми курицами у потухшего костра. Зевали. Хмурились. Вид у них был такой, будто полночи друг дружке ножи показывали.

— Доброе утро! — нарочито весело сказал Суи.

— Ага, — ответил Дудочник.

Быстрый молча кивнул.

— Решили, как нам идти?

— Решили, — теперь уже отвечал стенолаз, а егерь морщил нос, точно хотел чихнул.

— Это вы правильно, это вы молодцы! — подбодрил командир. — А то начали тут ерундить, время зря терять. Нас дом ждет.

— И клад!

— И шлюхи, — мечтательно проговорил Фэйри, закатив глаза.

— Не будем медлить, друзья, вдруг не дождутся! Или вообще закончатся.

* * *

«Бесовую вилку» трудно было не найти! Две громадные, неохватные лиственницы росли из одного корня, прислонившись к гранитному утесу. Разделившись на уровне в два человеческих роста, вымахали на такую высоту, что шапка падала, а рот в изумлении сам собой распахивался. Но однажды, когда Пантократор гонял бесов, метко поражая их молниями, какой-то из них, решивший, что он самый хитрый, решил отсидеться в дереве.

Но Пантократор высоко сидит, далеко глядит! И рука у него твердая, точная. Каждой лиственнице досталось по молнии. Кроны облетели от удара, остались самые толстые ветви. Стволы обуглились, почернели… И торчали теперь прямо в небо, словно намекая, что будь их воля — этой бы вилкой кое-кому под его божественный зад, чтобы не губил невинных.

Суи прогнал крамольные мысли, почесал натертый пах — внезапная жара взмылила компанию, словно загнанных лошадей. В этот миг он был готов отдать даже часть клада за глубокую реку с холодной водой. Монетку, а то и две. Из тех, что поистертей.

Колупнув кору ногтем, Бертран заозирался:

— И где у нас тут закат будет?

Правильней бы дождаться и узреть, так сказать, натурно, а следующим утром начать раскопки, но ждать еще целый божий день никому не хотелось.

— Где-то там, — махнул Фэйри.

— Как я люблю такую точность, — хмыкнул Суи, — но на первое время решим, что ты прав.

Кровь прилила к ушам белобрысого, но он ничего не сказал. Бертрану стало стыдно. На короткий миг.

— Чьими шагами мерить будем? — уточнил Анри.

Компания переглянулась. Все четверо были разного роста. На трех дюжинах шагов, если махать ногами широко, разница могла набраться в добрую сажень, а может и два.

— Херней страдаем, — подумав, высказался Бертран, — если там столько золота, то место приметное. Никак десять телег не впихнешь барсуку в нору.