Надо лишь выстоять… Блядь, все-таки сколько же народу сейчас ляжет под ударом жандармерии… Вообще неправильно это все, не по заветам и устоям. Положено ведь как — половина в походе дохнет от болезней, а в сражениях складывают буйные головы не больше четверти. Простудился — чихнул, покашлял и помер. Воды сырой попил — поблевал и помер. Съел чего не то — просрался кровью и помер. Поцарапался неудачно — рука завоняла, синей стала, помер. Просто горячка навалилась… ну, дальше понятно. Теперь же не так, ныне в палатку с красным крестом оттащат на носилках, там отваров дадут, гнойник вскроют, то да се, в книжку запишут, дескать лекарь помог, отработал жалованье (а оно у коновала в две трети от полковничьего!). А почему крест и почему красный?… Загадка! Так положено — и все. А еще положено гадить строго в отхожих местах, и кто навалит, где придется — того по уставу сразу вешают, даже без суда. Невиданные правила!

Бертран задумался, откуда он знает господские и ученые слова — «атрибуты», «дисциплина», «устав», а то и совсем уж мудреные вроде «сбережение личного состава» или даже «стандарт интендантской приемки», а также многие иные, что во сне и не припомнишь. Они почему-то прочно связывались с образом красивой женщины, у которой добрая, очень милая улыбка и безжалостные глаза, холодные как промерзший до дна колодец. И немножко с голыми герцогинями. А голые гер…

Бертран открыл глаза. Пробуждение случилось в самый неподходящий момент, как обычно и случается. Он полежал, глядя в темноту, скрывающую бугристый потолок. Голова побаливала, наверняка от непривычности к умственным занятиям. Рядом сопел Фэйри. Анри же, явно во сне, тоскливо и безнадежно пришептывал на непонятном языке. Похоже, ругался.

Сон все еще маячил перед глазами, на диво красочный, подробный, как в книжке расписанный. Прям как многоцветные картинки. Бертран видел такие на ярмарке. И еще в церкви, только священник тот свиток с жизнеописаниями героев-святых берег и показывал издалека, чтобы срань нищебродская грязными руками драгоценный пергамент не захватала.

Бертрану часто виделась во сне красивая жизнь. Чтобы тепло, ноги в сапогах юфтевых, на пузе красный кушак, шелковые портки развеваются, на голове дорогая шапка, сыт-пьян и красивые бабы нос чешут. Жареные колбасы не кончаются, в жиру можно купаться, не то, что кашу заправлять и все такое. Но этот сон… Хрен знает, хочется, чтобы сбылось или наоборот, биться о стену башкой в молитвах, чтобы не случилось никогда. Очень уж какое-то все страшное, кишки порванные летают, кровища льется. Хотя… Понравилось чувство собственной важности, значимости, которыми тот, другой Бертран был напитан как тряпка водой. Когда ты чего-нибудь говоришь, даже голос не повышая — и все тут же кидаются выполнять, да еще держат за счастье, если приказываешь именно им. И сила эта происходила не чужой волей, не была заемной, нет, она принадлежала только самому Бертрану. Вот этого хотелось, очень-очень хотелось. Больше, чем бесконечных колбас и крепких сапог.

Фэйри продолжал храпеть в безмятежной дреме.

— Счастливый человек, — тихо произнес Суи и поднялся. Перед тем, как ложиться спать, он постарался запомнить, где и что стоит в комнате. А то пойдешь до ветру, да наткнешься на товарища. И тот, с перепугу, решив что на него пещерный медведь наступил, опростается, не просыпаясь. Или за ножик схватится и начнет махать в потемках.

Память не подвела. Сделав три шага, а затем, повернувшись, еще два, Бертран оказался у двери. Приоткрыв, скользнул в щелочку. Столь же осторожно прикрыл за собой.

Светильник вспыхнул от первой же искры. Суи поставил плошку с горящим фитилем, торчащим из масла повыше. И приступил к поискам.

В пристройку у входа они, дожидаясь темноты, натащили всего, что попалось под руку. Нашлась там и небольшая бутылка зеленого вина. Вытащив тугую пробку зубами, Бертран сплюнул песок — горлышко запачкалось. И от души хлебнул. Огненная волна, прокатилась по телу, даруя членам отдохновенье, а голове — блаженную пустоту. Нахрен всех кабанов смыло. Для закрепления результата, Суи еще раз приложился к бутылке. А потом еще раз. Ну а когда там осталось на самом донышке, буквально ладонь-полторы, он замахнул в четвертый раз, досуха. Достал вторую, лихо сковырнул пробку…

И вернулся к больному вопросу «что будет». При этом, совершив революцию в сознании, маленький шажок для человечества и огромный прыжок для самого себя. От простого «что день грядущий мне готовит», Суи перешел к «что я сделаю для…»

А для чего, собственно?

Бертран добросовестно задумался над тем, чего же ему хочется, попробовал перевести мечтательные желания сытой жизни во что-то более внятное. Сапоги да бабы — это хорошо, но как они снова могут появиться в его — бертрановской — жизни? Вернее, появиться и никогда не пропадать.

Вывод прост — надо больше золота. То есть серебра, конечно — золото штука редкая, нужно много везения, чтобы карман согрело. Красивая жизнь за просто так не дается, если ты не благородная сволочь, которой все дадено при рождении. Все надо покупать. Чувствуя, как хмель начинает не подталкивать, а красть умности, Бертран отставил непочатую бутылку и продолжил мыслить.

Итак, денежки. Славные добрые монетки. В них сила?.. Вроде как да, но что-то свербело, то ли в заднице, то ли в душе, не давая покою. Вот были у него, Суи, деньги — а затем? Затем палец оттяпали, да это еще повезло. То есть серебро конечно замечательно, и все же этого мало. Очень кстати припомнился чудной сон, где Бертран был крут, силен и уважаем, хотя на поясе и не болтался туго набитый кошель. Зато в руках было крепкое и длинное копье, и потому бравый солдат ссал на бронелобов со всеми их родословными с высокого холма. И на макушку поплевывал.

Копье рождает силу?.. Железо или серебро? Но почему «или», если можно «и»? Быть могучим и богатым всяко лучше, чем скакать меж тем и другим блохой на нитке.

Так Суи природным, во многом случайным образом додумался до концепции власти, как синтеза богатства и силы, возможности влиять на людей таской и лаской, что-то получая от них взамен или попросту забирая. Хотя, разумеется, мыслил он все это совершенно по-иному и другими словами, не столь городскими, но общую суть ухватил точно. Быть сильным, а также, чтобы кошель звенел. Цель более-менее определилась. За это Бертран от души накатил, притом дважды. Думать о сложном неожиданно понравилось — все равно, что складывать печку из неотесанных камней, сначала мучаешься, подгоняя один к другому, зато потом тепло, варево кипит в котелке и дым глаза не ест.

И что же для этого нужно сделать?

Суи добросовестно провел учет возможностей, имеющихся и возможных. Таковых оказалось, прямо скажем, не густо. Семьи нет, рода нет, деревни тоже больше нет. Прибиться ту некуда, никто ему не рад, не то нынче время, чтобы работа искала человека. В городах, вон, даже подмастерья толкаются локтями, не то, что простое мужичье. Получалось, что заработать денежек обычным путем не выйдет. Если говорить о денежках, а не жалких грошах за поденную работу, которую еще выгрызи с боем у других таких же страдальцев. А Бертрана и в бандиты не взяли. Прям сиротинушка невезучий!

Суи пригорюнился и выпил за нелегкую сиротскую долю.

А если обычные пути не хожены, бурьяном поросли? Остаются нехоженые тропки, мрачные, стремные, там где шею сломать легче легкого. Зато можно отыскать что-нибудь интересное. А можно и не отыскивать… а просто забрать! Но это он уже пробовал.

Отсутствующий мизинец, напомнив хозяину о печальных событиях, кольнул болезненно, заныл обрубком.

Да, получилось нехорошо. То есть, вначале хорошо, а затем плохо, и чудом не вышло совсем невозможно. Как там говорила та лощеная городская падла, ухмыляясь чищеными зубами?.. Если бредет по улице кошель, то он не твой, а чей положено кошель! Надо как-то затесаться в ряды тех, кто решает, чьи деньги ходят по улице неприкаянными. Мысль пошла по кругу и вновь уперлась в стену — злодеи, наделенные такими правами, Бертрана записывать в свои ряды не поспешили. Суи накатил и подумал, что быть может, имеет смысл попытать счастья в ином городе?.. Но с какой стати там должно повезти больше, вот в чем суть! Суи тот же самый, бандиты наверняка примерно такие же. Только пальцем не отделаешься, Боженька второй раз фарту не накинет, за волосы из огня не вытащит.