Злодейский народ переглядывался, качая головами, кто-то кивал, соглашаясь, кто-то мотал из стороны в сторону, выражая молчаливое сомнение.

— Рассудите, господа-товарищи, — предложил Мармот. — И в город пробрался, и в канаве не сдох, и грабеж среди белого дня обстряпал. Притом, удачный и многократный!..

Ограбленный с ножом снова что-то затянул насчет страшной мсти, но мессир, не глядя, обронил коротко: «Вудро, завали ебальник», и тот сдулся, как проткнутый пузырь у вскрытой рыбины.

— Вот, кстати, еще один палец можно загнуть, — хмыкнул Мармот, — сумел даже в карман к нашему Вудро залезть, не побрезговал.

— И «Кленовый Лист», — напомнил кто-то, Бертрану невидимый.

— Кстати! — Мармот несильно пнул Суи в бок, не мучительства ради, а для обозначить присутствие, — ты там живой, свиненок?

— Не дождетесь! — прохрипел Бертран. — Красиво рассказываете, заслушался. Хочу посмотреть, чем закончится.

Средь обчества прошел негромкий смех. Кажется, определенные симпатии у зловещей публики строптивый беспредельщик снискал.

— И в мыслях не было. Так вот, и с «Кленовым Листом» вопрос решил. Притом, так, что ни одна сука из-под Колокола не подумает на нас. Полтора десятка честных горожан видели и готовы подтвердить под присягой, что за миг до того как жахнуло, выскочил оттудова именно наш новый знакомый. Весь в крови, с ножом и бешеными глазами, как у быка перед случкой.

— Они первые начали… — проговорил Суи. Он, кажется, начал понимать, к чему клонит Мармот, но верить удаче боялся.

— К слову, что там полыхнуло так? — снова легонько пнул его мессир. — Будто торфяная ловушка землю прожгла и весь огонь к небу метнула разом.

— У них бочка с маслом стояла. Неполная. Я когда выскакивал, опрокинул. А там лампа на полке, в углу…

— И ты ее тоже опрокинул? — на этот раз, пнул Бертрана одноглазый дядька.

— Она сама… — опустил покаянный взгляд Суи

Грохнул взрыв смеха. Хохотали все. Даже Вудро скорчил кривое и кислое подобие улыбки.

— О чем я и говорю, отличный же парень! — подытожил Мармот. — И повеселил знатно.

— Ну что ж… — одноглазый степенно прочесал короткую бороду пятерней, как гребнем. — Убедительно сказал.

Бертран прикусил язык, понимая, что именно в эти мгновения решается его судьба.

— Эх, — вроде бы с искренней печалью вздохнул седой вождь преступного мира. — Ведь приди сей хваткий парниша к нам по своей воле, могло бы стать началом прекрасной дружбы. Долгой и взаимовыгодной. А так… Как ни крути, устои порушены.

Бертран почувствовал, что рубашка снова промокла от ледяного пота.

— Есть правила. Правила должны соблюдаться. Без правил в нашем нелегком деле сплошной бардак и анархия, — проговорил дядька голосом, в котором больше не было ни смешинки. — И правила нарушены. А за нарушением должно последовать наказание. На том стоит наше честное сообщество, стояло и стоять будет.

Злобные хари дружно закивали. Бертрану люто захотелось обоссаться. Не в знак протеста, а от страха и невозможности дальше терпеть.

— Поэтому, отпустить столь смешного парнишку, разумеется, можно. Но что скажут люди? А главное, что подумают? — спросил поверх голов патриарх.

— Ничего хорошего, — согласился Мармот, — но топить столь везучего парня… Убивая чужую удачу, не спустим ли в сральник собственную?

— Можно зарезать! — с настойчивостью дятла предложил Вудро.

Одноглазый снова задумался, впрочем, ненадолго.

— Мы решим иначе, — приговорил он, в конце концов. — Пойдем, так сказать, иной тропой. Без наказания совсем обойтись нельзя. Но можно его отмерить правильно, соразмерно. Так и поступим. Ну-ка, ребята…

Бертрана тут же подхватили с пола. Под зад ткнулась табуретка. Вместе с табуреткой, его скоренько оттащили в угол. К счастью, не к столбу. Зато тут имелась колода. Похоже, что мясницкая. В колоде торчал топор. Небольшой такой, плотницкий, не для колки дров.

— Ой, — только и выдавил Бертран, догадываясь, что его ждет, и не понимая, радоваться тому или печалиться. Все происходило слишком быстро, а для решения столь нелегких вопросов надо бы сесть да хорошенько подумать.

— По локоть иль запястье? — деловито спросил экзекутор, голый по пояс, в рваном кожаном фартуке. Судя по красивой и цветной татуировке, изображавшей освежеванную плоть без кожи, происходил он из потомственных злодеев, чьи отцы и деды презренным мужицким трудом рук не оскверняли. Впрочем, Бертран этого не знал.

Одноглазый выдержал долгую паузу и молча указал.

— Радуйся, Бертран из Суры, что в Таилисе честные люди отличаются незлобливостью, — тихо проговорил, почти прошептал Мармот, — в столице из тебя сделали бы «свинью» без рук, ног, ушей и глаз. Клянчил бы на паперти монетки, отрабатывая долг. Или проще, снесли бы голову и отдали правильным детишкам, в мяч играть. А у нас все по-доброму, можно сказать, по отечески…

* * *

Бертран плакал, глядя на стены Таилиса. Ноги с дивной бодростью и стремительностью несли четкого и дерзкого грабителя в сторону, далеко и еще дальше. Суи шел, временами переходя на бег, и рыдал, как дитя. Нет, не от боли, и не от жалости по отрубленному пальцу — новый не отрастет, да и ладно! Он плакал от счастья. И, вытирая слезы, крепче завязывая узелок на окровавленной повязке, шептал сквозь стиснутые зубы слова страшной клятвы. Зарока, данного перед самим Пантократором: никогда-приникогда, вот вообще ни за что не оказываться в проклятых городах! Даже не смотреть в их сторону. Сплошной вред и огорчение в этих клоповниках, где злых людей напихано, как ощипаных гусей в засольных ямах.

Чтоб они все дотла сгорели!

* * *

Бертран, в силу скудости познаний, не понимает, что имел в виду мессир Мармот, говоря о правильных детях и мячах. Здесь использованы истории XIX века о преступных кланах Парижа, которые воспитывали детей, позволяя им играть с головами мертвецов.

Глава 11

Чем дальше в лес, тем быки толще

Суи брел по обочине. Боль в остатке пальца немного стихла. Да и тряпка, намотанная на руку больше не кровила.

— А ведь если бы сразу руку рубанули, я бы уже кровью истек, — попытался сам себя утешить, однако вышло неубедительно. Булыжниковая тяжесть того, что могло произойти, не перевешивала камешек случившегося. Так-то, ведь рассуждая философически, мог и вовсе отделаться пинком. И даже обойтись вообще без чего-то плохого. Или даже…

— Могли бы и в обчество принять, — вздохнул Бертран, озвучивая самый правильный и желаемый исход, — мокрожопы преступные! А то жизнь поломали, еще и понасмехались! От меня же одна сплошная польза была бы, зуб монаха даю!

Суи попытался сплюнуть в порыве чувств, но во рту и горле было до отвращения сухо — выпитое вино и пиво вышли испуганным потом. Но хоть штаны сухими остались! Годная вещь не испортилась. Хорошая ткань, крепкая. Говорят, что паруса из такой шьют. И цвет приятно-синий, не выгорел, не выстирался. Вот бы еще и куртку такую! И шапку с полями пошире. И кому какое дело, что еще позавчера у штанов был иной хозяин? Кто смел, тот и снял! А прежний владелец, если разобраться, сам их Бертрану подарил! Не с трупа не содрал.

— Хорошо, что с меня не сняли! — подергал за штанину Бертран. Ухмыльнулся криво. Мрачные тучи паршивого настроения понемногу отползали, развеивались. Живой, с прибытком, почти целый! Палец… ну а что палец? Еще девять осталось. Можно было потерять где и как угодно, хоть косой резануть. А так — вроде даже и с почетом. И пива-то городского напробовался, внукам хватит рассказать. Грех чего больше желать! А в Таилис… Бертран со всем презрением повернулся в сторону города, чьи стены и башни отсюда казались маленькими, несерьезными. Недавняя мысль о том, что в города больше ни шагу, сменилась иной, более достойной храброго мужа.

— А вот в Таилис я еще вернусь! Ох, как и вернусь! Всех! Под корень! И детишек этих ваших, правильных, — прогнусавил он, коверкая произношение Мармота. — А тебя, — Суи задумался, подбирая слова, — благодетеля ебаного, я вообще…