Но мужчина просто отодвинул его в сторону.

– Вещи завтра заберешь и унесешь. А сейчас просто покинь помещение.

Он опять начинал заводиться, это было заметно по тому, как вздрагивали ноздри, как напрягались мышцы на стиснутых кулаках…

– Прости меня, пожалуйста… – Кристина снова рискнула протянуть к нему руку, притронуться к локтю. – Я не знала, чья это комната, когда ее выбирала… А потом уже Владимир Сергеевич сказал, что это не так и важно. И разрешил остаться.

Ледяной истукан был бы милее, окажись он сейчас на месте Залесского. А Игорь даже бровью не повел. Смотрел на девушку, как на назойливую букашку.

– Я понимаю, что тебе неприятно… Если бы в доме моих родителей сейчас кто-нибудь поселился… – Она мучительно скривилась. До сих пор слова о семье причиняли боль и заставляли сердце сжиматься. – Я бы его возненавидела!

– Я в курсе твоей истории. Отец рассказал. Так что живи, не парься. Просто отсюда исчезни!

– Хорошо… А куда мне…

– Сейчас покажу. Пойдем. – Он грубо прервал ее на полуслове, отдернул руку, словно только сейчас почувствовал, что девушка ее касается. Шагнул в сторону двери.

– Игорь… – Ей почему-то стало очень важным сказать именно сейчас и именно эти слова, – я тебе соболезную! Тогда не могла связаться, чтобы сказать, как переживаю из-за твоей мамы…

– Мы были знакомы? – Холодное удивление вместо «спасибо». Вот и все. Вот и выразила сочувствие, называется…

– Да. Ты просто меня не помнишь. Я была слишком маленькой, наверное…

– А. Ну, раз родители дружили, тогда наверное…

– Мы часто приезжали к вам на праздники. Но ты не обращал внимания на всякую мелюзгу…

Она, наконец-то, встала, чтобы пойти за ним следом. Игорь говорил, не оборачиваясь.

– Ты мои соболезнования тоже прими. Это хреново, когда на твоих глазах погибают близкие…

– Я сейчас уже могу сама. Честно. Я завтра с твоим отцом поговорю и уеду.

Кристина давно уже понимала, что никакой Залесский не добрый самаритянин. Этот взрослый, деловой и очень опасный мужчина во всем искал свою выгоду. И держал ее рядом не из сочувствия или жалости, а просто потому, что так ему было нужно.

Но тогда, в первые дни после трагедии, он был единственным, на кого девушка могла опереться. Если бы не его участие, она бы не вылезла из черной дыры отчаяния, сгорела бы там, очень быстро сходя с ума.

– Быть одному в твоей ситуации – херово. Поверь, я знаю. Так что живи и не рыпайся.

Наверное, он даже не задумался, привычно и по-джентльменски придержав дверь перед девушкой, пропустил ее первой.

– Через две двери – свободная спальня. Делай в ней все, что угодно. Хоть розовыми коврами занавесь.

– Ненавижу розовый!

– Мне похрен. Я тебе донес свою позицию. А с моим предком лучше не заводи эту тему.

– Но… Он же спросит… – Она в сомнении переминалась на пороге новой комнаты. Здесь все было готово к посещению гостей. Наверное, где-то в шкафу лежала пижама и халат с тапочками, а в ванной – набор для гигиены.

Кристина помнила правила этого дома еще с тех пор, как когда-то оставалась с ночевкой… И всю ночь ворочалась, зная, что Игорь спит за стеной… Ровно за одной лишь тонкой стеной отсюда…

– Не спросит. Мы с ним все уже обсудили. Завтра попросишь кого-нибудь, чтобы помогли с вещами.

Сейчас тон Игоря был деловым и холодным. И не скажешь, что несколько минут назад он был на грани насилия…

Пугал Кристину не сам этот холод… А то, что она бы с радостью вернулась туда, в состояние, когда Залесский казался опасным, зато живым и реальным. Смотреть на бездушное существо было больно и странно.

– По ночам не орешь, надеюсь?

– Нет… Неуверенным шагом Кристина, все-таки, рискнула пройти внутрь. Здесь тоже было много воспоминаний. И не было никаких гарантий, что сегодня получится уснуть.

– Поразительно. Таблетки ешь, чтобы не свихнуться?

– Мне мама во сне всегда улыбается. Что-то хорошее говорит… – Рот опять начал невольно кривиться в грустной и горькой улыбке. – Я просыпаюсь в нормальном настроении. И только потом вспоминаю…

– Мне не нужны подробности. Просто не шуми и не мешай мне выспаться.

– Доброй ночи, Игорь.

– И тебе не страдать от бессонницы. – Он даже не стал заходить вместе с ней, направился к себе.

– Игорь!

– Чего тебе? Я же, вроде, тоже сказал, что соболезную?

– Сказал. Спасибо. – Опять замялась от его резкости. – Верни браслет. Пожалуйста. Ты же понимаешь, как он мне дорог!

– Он порвался. Починю – отдам.

Игорь первым делом распахнул окно, впуская в комнату стрекотание сверчков, свежий холодный воздух, аромат каких-то ночных цветов… и стаю мошкары, сразу же облепившей подоконник.

Рядом, в нескольких метрах от него, раздался звук открываемой створки. Выдавил из себя кривую ухмылку: похоже, Кристине тоже не очень-то спалось.

После сегодняшних приключений слабо верилось, что девушку моментом срубит спасительный сладкий сон… Скорее, он мог представить, что соседка всю ночь будет плакать и грызть подушку.

Достал из кармана брюк несчастную золотую ниточку, согрел в руках, пропуская сквозь пальцы… Замахнулся, чтобы выкинуть ее в траву. Так, чтобы след браслета навсегда потерялся. В последний миг передумал, снова убрал в карман.

Его штормило. И раздражал сам факт, что пошел на поводу у эмоций. Он даже очень пьяным никогда себе такого не позволял. Насиловать женщин – это ниже мужского достоинства. Показатель, что ты – ничтожество, которое не может добиться взаимного желания и интереса. Всегда презирал друзей, которые грешили принуждением, даже имея внешность, деньги, харизму…

А вот сегодня оказался в полушаге, в полувздохе от тех, кого всегда презирал и ненавидел.

Но стоило прикрыть глаза – вновь накрывали видения Кристины, замотанной в полотенце, с капельками воды на нежной коже. Зажмуривался – и тут же под веками всплывала тонкая лодыжка с блестящими золотыми звенышками… Руки до сих пор помнили, как бьется венка на белоснежной шее. Манящая до того, что от желания прикусить ее сводило зубы.

Только слезы остановили. Если бы не они – даже богу неизвестно, чем бы все это закончилось. А хуже всего, что девчонка тоже возбудилась. Она дрожала и выгибалась так, что реакция читалась однозначно: хочет. Тоже хочет его. И соски под белой сорочкой выпячивались горошинами, маня сдавить их, сжать, скрутить…

Хорошо хоть, вовремя на лицо глянул. Иначе полный, окончательный, неисправимый звездец был обеспечен обоим.

И деньги не помогли бы: у Кристины денег не меньше, чем у самих Залесских. Хрен бы от нее откупился…

Он снова нехорошо скривился: отец мог врать что угодно о своем сердоболии и желании приютить несчастную сиротку. Да, конечно, это дикий стресс – увидеть своими глазами, как твоих родителей убили… И как ранили твоего благодетеля. Поразительно, что девчонка не в дурке сейчас, не закидывается таблетками, а нормально ходит, смотрит, говорит…

Игорь мог бы поверить в благие помыслы любого из знакомых, только не в отца. Тот не любил и не жалел никого, кроме себя, драгоценного. Да и себя, наверное, только после своего же собственного бабла. Поэтому сказки про то, что Владимир Сергеевич дал приют сиротке чисто из желания спасти ее… Может, сама сиротка и повелась на этот бред. Залесский-младший никогда бы не повелся.

Ее было жаль. Совсем немного. Терять родных – врагу не пожелаешь, какое удовольствие. Игорь сам его проходил, только с одной разницей: его тогда никто не жалел. Отправили учиться и проходить практику подальше от дома, а дальше выруливай сам, как получится…

Какой-то придурок решил позвонить среди ночи. Трель звонка, разорвавшая тишину, резанула по барабанным перепонкам. Соседнее окно испуганно захлопнулось.

– Демыч, твою мать, ты сегодня угомонишься? – Он не стал дожидаться приветствия от человека, которого практически выставил из дома несколько часов назад.