– Про права свои вспомнила? Когда к Лешке убегала, что ты мне сказала?

Я сделала вид, что напрягаю память. На самом деле, тогда я матери много чего наговорила, особенно того, что касалось ее постоянного траха с отчимом. Они спаривались как кролики, не давали мне делать уроки, бухали и праздно проводили время. Примерно как я в последнее время, только без полноценного секса.

Отчим смотрел на меня как-то затравленно, словно боялся, что я в порыве могу рассказать матери о том, как ночью мы обменялись оральными ласками. Я и не думала этого делать, но и уходить из дома, принадлежавшего мне по праву, я не собралась.

– Я сказала, что я имею право жить так, как считаю нужным. Сейчас я считаю нужным жить тут!

– С чего это? – мать хмыкнула. – Ты назвала меня потаскухой, швырялась вещами и поклялась, что твоей ноги тут не будет. Зачем приперлась? Опять возле моего мужика задницей крутить?

Мне стало смешно. Знай моя мать о том, кто и чем крутил накануне вечером, ее бы удар хватил. Я промолчала, но свое право на бутерброд подтвердила. Схватила целых два, слопала у себя в комнате, чтобы не видеть кислых лиц матери и отчима.

После завтрака мать пошла к себе, чтобы отоспаться после ночной смены, а ко мне в комнату робко постучался отчим.

– Пришел повторить? – с усмешкой спросила я, а потом увидела его голодный взгляд. Будь его воля, он бы тут же набросился на меня и отымел прямо в присутствии матери, спавшей за стеной, но мужик крепился. Не зря его друзья-собутыльники называли «крепким орешком». За что именно, я была не в курсе, но сейчас это прозвище ему отлично подходило.

– Не говори ничего матери, – попросил он, и я практически услышала мольбу в его голосе, – Вчера я перебрал, а еще так хотелось… у меня давно с твоей матерью не было.

– Ой, не надо посвящать меня в подробности ваших потрахушек, – я поморщилась, – И больше в мою комнату не смей приходить, иначе я матери все расскажу.

Он закивал, а потом скрылся за дверью. Я собрала вещи и поехала в институт. Пока ехала в метро, мне позвонил мой любимый дядюшка. Вспомнил про племянницу спустя сутки!

На звонок я не стала отвечать по двум причинам: во-первых, из принципа, я все же была обижена на его наплевательское отношение ко мне, а во-вторых, в метро было слишком шумно и тесно, чтобы вести переговоры.

Дядя Леша названивал мне по несколько раз в час, и после пар, когда я вышла из института, чтобы перезвонить ему, то заметила знакомую машину, стоявшую у ворот учебного заведения. Я медленно направилась к автомобилю дяди Леши, чтобы выслушать извинения за его дурацкое поведение. Он улыбнулся, увидев меня, потом вышел из машины и протянул мне букет цветов.

– Как банально! – произнесла я, но букет приняла в качестве извинений. – Решил задобрить свою родственницу?

– Не спал всю ночь, все думал о том, как тебе спится на старом месте? Не тревожил ли никто?

Про себя я только усмехнулась, но вслух сказала другое:

– Разве что призраки прошлого, но к тебе они отношения не имеют.

– Букет возьмешь, или я буду, как дурак стоять и протягивать его тебе?

Я пожала плечами:

– Стой как дурак.

Наверное, я снова перегибала палку, но мне нравилась моя роль мучительницы. Я смотрела в извиняющееся лицо дяди Леши и испытывала нечто вроде болезненного удовольствия от того, что ему было неловко.

Вообще вся эта история между нами была болезненной, нездоровой и неправильной, но все равно нас тянуло друг к другу, пусть даже таким странным образом.

– Я ведь могу обидеться, уехать и уже больше не позвать тебя.

– Я тоже могу обидеться, уехать и больше не приезжать к тебе.

Мы помолчали, а потом рука дяди опустилась вместе с букетом.

– То есть, ты не вернешься ко мне? Будешь жить у матери, терпеть ее очередного хахаля и питаться как на помойке?

– Буду. Я не вернусь. Потому что не хочу, однажды явившись домой, снова увидеть тебя на какой-нибудь кобыле с воткнутым в нее членом.

– Очень грубо, Лиля, – дядя поморщился, – Но я мужчина, и у меня могут быть женщины. Ты – моя племянница, и никакого отношения к моей личной жизни не имеешь.

Я усмехнулась и похлопала его по плечу:

– Пусть так и остается, дядя Леша. Пока!

Я развернулась и направилась в сторону спуска в метро. Мне ужасно хотелось развернуться, кинуться к нему в объятия, а потом схватить букет, сесть с ним в машину, а после укатить куда-нибудь подальше, чтобы сыграть в карты на желания. Как мы практиковали это раньше, а в последнее время уже даже перегибали палку.

Но я была слишком гордой. Когда моя мать вспоминала о моем отце, а делала она это в самых нелицеприятных тонах и очень редко, она часто говорила о том, каким гордым и самолюбивым он был. Видимо, эта черта характера у меня была именно от него. Я никогда не видела своего отца, даже точного имени его не знала, но зато была посвящена в подробности его скверного характера, который, тем не менее, не помешал моей матери родить от него ребенка.

Я не торопилась домой. Посидела в кафешке, часа два цедила из стакана апельсиновый сок, только бы не идти домой. Денег у меня оставалось не очень много, та финансовая помощь, которую я получала от дяди, уже была на исходе, ведь я не планировала уходить от него и лишаться дотаций. Снова придется искать варианты и пытаться красть деньги у матери.

А что еще оставалось делать, если моя родная мать не давала мне денег, считая, что стипендии, которую мне платили не очень регулярно и в мизерном объеме, мне должно было хватить на все: и на шмотки, и на питание, и на развлечения.

Еще дома был отчим. Я отлично помнила каждую деталь прошлой ночи, и меня в дрожь бросало от одной только мысли о том, что это может повториться. Ладно там повториться, а если он решит зайти дальше и трахнет меня? Вчера я была готова отдаться ему, настолько сильно была возбуждена, что может остановить меня сегодня? Разве что крепкий замок на моей двери.

И тут меня словно осенило! У отчима был друг Егор. Я знала. Где он живет, я знала, что он слесарь, значит, сможет с легкостью вставить замок в дверь моей комнаты. Точно!

Я снова спустилась в метро, и уже через тридцать минут была в родном московском дворе. Порой, глядя на прохожих, я завидовала им. Большая часть из них была приезжими, и выглядели они достаточно неплохо для своих провинциальных жалких жизней. А я – коренная москвичка, была вынуждена воровать деньги у матери, сосать отчиму-алкашу и клянчить деньги у дядьки, с которым имела неоднозначные отношения. Теперь еще придется идти к другому собутыльнику отчима, чтобы он помог врезать мне замок в дверь собственной комнаты, чтобы он туда не смог получить доступа. Прекрасная перспектива!

Я не пошла домой, а вошла в подъезд, где жил Егор. Я сама не понимала, какая неведомая сила тянула меня к нему, но мне нужна была защита от отчима, а денег на мастера, который бы молча и без лишних вопросов мог врезать замок в мою дверь, у меня не было. Поднявшись на четвертый этаж, я покрутила головой, вспоминая, на какую сторону выходит балкон Егора и прикидывая, с какой именно стороны находится его квартира.

Я угадала, потому что дверь он открыл мне лично. Я сразу же уставилась на его пресс, потому что Егор был в домашнем, а именно в шортах и без верха. Из квартиры пахнуло чем-то жареным, видимо, этот качок готовил себе «правильный» ужин, на который ему хватало денег.

– Лиля? – он удивленно приподнял брови. – Зачем ты тут?

Не «почему», не «для чего», а «зачем». Только туповатые люди, на мой взгляд, могут так формулировать свои вопросы. Я себя относила к разряду умных, потому что закончила школу без троек и смогла попасть в институт. Немногим это удалось, а я вот даже стипендию получала.

– Мне нужна ваша помощь, – сказала я, топчась на пороге и не зная, как правильно обращаться к этому верзиле: на ты или на вы.

– Да, и чем я могу помочь? Пройди, а-то у меня картошка сгорит.