– Ну, хватит тут уже концерты соседям устраивать, ребенок, – заулыбался отец.

Мы зашли домой. Я смотрела на его уставший вид: может, и правда в командировке был?

– Кушать есть чего? Пельмешки сварить? – спросила я.

– Вари, дочь, а я пока в душ.

Пока варила пельмени, на стол накрывала, все думала, думала. Нужно поговорить, и прямо сейчас. Он должен быть счастлив, а мы и без папы прорвемся, тем более если мама его не любит. А вдруг и у мамы тоже кто-то есть? А они оба притворяются… чтобы что? Психику мою не травмировать? Чай не пять лет уже. А сколько? Попыталась вспомнить… и поняла, что не знаю. Восемнадцать? Сорок пять? Тридцать два? В висках закололо.

Картинки чужих воспоминаний посыпались шквалом: "Верочка, нежная, сладкая, любимая, улыбчивая, всегда с радостью в глазах… встречает, любит, и я люблю…"

– Тоня? У тебя что-то болит?

Я посмотрела на мужчину: кто он? Попыталась вынуть из огромного количества воспоминаний образ. Отец… Чей? Но ведь мой отец был другим. Или не был? В голове образ старика – полного, вредного, злого, со злыми шутками, надоедливого. Он мать в гроб загнал, и я с ним ведь не виделся… сколько лет? Десять? А этот молодой, как я, такой же. И чего он меня дочей называет? У меня ведь не было отца, только любовники матери, последнего вообще прикончить надо, шило в бок, или это у Нинки отца не было? Черт, да что со мной?

– Посмотри на меня, Тонь, ты как? – В глазах у мужчины паника, испуг. Кто он?

Вспоминай, дубина, ну что ты как маразматик стал, совсем расклеился, ну!

– Доча, ответь мне, не молчи! – закричал он.

– Папа? – удивилась я, но… как могла такое забыть?

– Что с тобой было? Голова заболела?

– Да, – пробормотала я.

– Слушай, ты же ударилась, да? Может, в больницу?

– Нет, нет, не надо, я полежу, и пройдет, – покачала я головой.

– Может, голодная? Поешь, потом полежишь?

– Да, пап. Скажи, а ты счастлив с нами?

Он опешил, в глазах появились удивление и испуг. Неужели я угадала? Или просто не понял?

– У тебя кто-то есть? Семья? – опять переспросила я.

Он отошел, сел за стол, отвел глаза, вздохнул.

– Пап, я не осуждаю, я просто… понимаешь… я хочу, чтобы ты счастлив был… а ты с нами, а тебя там ждут, а ты тут… – Не сдержалась и, всхлипнув, добавила: – Прости за сумбур.

Будет грустно, если он уйдет, все равно, как ни крути… Всегда я была его любимой доченькой, все ведь для меня было, а теперь не будет. И мама тоже как?

Справимся, не дети ведь уже!

Я стиснула скатерть руками, пытаясь привести мысли в порядок, но в голове был такой бардак, что я еле сдержалась, чтобы не выругаться, как это любил делать Лешка. И упрямо посмотрела отцу в глаза.

– А я и не заметил, как ты выросла, Тоня, – сказал он. – Но знаешь, я сам разберусь, хорошо? Не думай об этом, давай просто обедать, ладно?

Я медленно кивнула, и мы принялись за обед. А сама пыталась разобраться: зачем истерику устроила, спрашивается? Вот позорище! Откуда такая плаксивость? Нинка… Она плакать любит. Особенно когда выпьет, все по Ваське страдает. Видела его не так давно, на машине на ауди ехал, весь деловой такой, в костюмчике, музыку слушает. А она с Ванюшкой еле концы с концами сводит. В магазине жить вынуждена – это хорошо, пока мать жива, а если заболеет, то как тогда? Сына надо в ПТУ определять, чего он там, в сельской школе, будет делать? Или этот, как его, ЕГЭ сдавать? Надо позвонить, узнать.

– Тонь! – Отец опять выдернул меня из чужих воспоминаний. – Ты не ешь совсем, где ты витаешь? Голова как?

– Нормально, просто уроков много. – Как вытравить все эти чужие воспоминания? Где уже мои, где я? Что-то я совсем потерялась. – Пойду уроки делать, а то в школу завтра, – пробормотала я.

– А я думал, ты у нас в университете учишься… – улыбнулся папа, но улыбка исчезла. – Что-то ты мне совсем не нравишься, Тоня, бледная какая… – нахмурился он. – Иди пока приляг.

Я и пошла прилегла, только глаза закрыла и поняла, что меня кто-то будит. Кое-как сообразила, что это отец, правда перед этим опять долго перетрясать воспоминания пришлось.

– Тонь, вставай, поехали, в больницу тебя отвезу, я со знакомым договорился, твою голову посмотрят, – сказал он.

Пришлось вставать и плестись за отцом.

В больнице сдала целую кучу анализов. Кажется, всю кровь из вен выдавили, и из пальцев заодно, голову просканировали, даже в одно место залезли. Бр-р… мерзость.

– Результаты завтра, Юра, ты ее лучше здесь пока оставь, я понаблюдаю, – сказал врач, что-то строча в моей карте.

Я встрепенулась.

– У меня университет!

– Ничего страшного, справка будет, не переживай, студентка.

– Я лучше дома. Па-а-ап, – заканючила я. – Ну какая разница, где я буду спать?

Никогда в больнице не лежала, тем более одна. Организм крепкий был. Кстати. А ведь действительно никогда в больнице не лежала. В детстве если и простывала, то максимум два дня болела, и все.

– Ты лучше расскажи мне, как часто голова болит?

Доктор оказался дотошным мужиком. Сидит, каждое мое слово конспектирует.

– Не знаю, часто…

– Кружится? Черные точки перед глазами летают?

Вспомнила:

– Виски болят!

– Ясно, а спишь как?

Он обошел свой стол и, сев напротив меня на стул, взял мою руку – проверить пульс.

Может, все ему рассказать?

– Сны странные вижу, – неуверенно ответила я.

Доктор не удивился, продолжая смотреть на часы и считать пульс.

Я засмотрелась на него: как это он так и пульс считает, и со мной разговаривать умудряется? Может, и не слушает, что за бред я тут несу?

– Рассказывай.

– Что? – не поняла я.

– Что за странные сны видишь. Мне нужно точно знать, что с тобой происходит.

О, значит, все же слушает? Я засомневалась, что говорить. А если решит, что я с ума схожу? И меня в дурку упекут? В голову пришло воспоминание: мать с безумным взглядом, ничего не понимающая, худая, бледная… А у меня мороз по коже: как он мог, она ведь такой веселой была, живой, как он мог ее сюда отправить? Что они тут с людьми творят? Я ведь всего неделю не звонил…

– Ну так что? – вернул меня в реальность врач.

Я притихла, понимая, что опять увидела не свои воспоминания. И о таком уж точно нельзя говорить, все должно само пройти, наверняка я справлюсь, всегда справлялся, то есть справлялась… И когда дрался после уроков, страшно было, а ведь победил побил Лысого Степку, потом еще и друзьями лучшими стали, теперь вон вместе студентов обучаем… Черт, нужно не молчать.

– Не знаю, просто красочные, да и все, – выдавила из себя, стараясь прислушиваться к своему голосу, а не тому, что творится в голове.

– Эх, молодежь, – вздохнул мужчина. – Хилая совсем пошла, чуть что, сразу стресс.

Он встал и вновь вернулся на свое место за столом.

– Юр, ладно, так и быть, но ты следи за ней. Если обмороки будут, сразу скорую вызывай. Это дело такое: сейчас все нормально, а дома может и сознание потерять, а там все что угодно случится. И как приедете домой, сразу спать ее клади – может, и просто переутомление, у студентов такое бывает. Новая среда, новые впечатления, новая жизнь, ответственность больше.

Доктор подмигнул мне и подал ладонь отцу для рукопожатия.

– Я понял тебя, Андрюх, спасибо, друг, завтра после двух?

– Ага, если что, подождете здесь, я могу и на обходе быть. Все, бывайте.

Мы вышли с папой на улицу, и я уже спокойней вздохнула. Боже, как же понять, что мое, а что нет? Как отделить? И вообще, вдруг все мое? Вот люди с ума сходят, Наполеонами себя представляют. Вдруг я из-за удара себя вот этими людьми придумала? Эх, все не как у всех, неудачница, даже с ума сойти нормально не могу, как положено. Нет бы какой-нибудь известной личностью стать, а я каких-то самых обычных людей выбрала.

Единственная несостыковка – это Нинка. Почему я её увидела?

Но развить и додумать мне эту мысль не дали собственная усталость и обеспокоенные родственники.