(1) Ой ты гой еси, царь батюшка,

          Сруби лихую голову! [80]

(2) Ты шашкой оловянною взмахни не сгоряча,

          сруби лихую голову до самого плеча... [81]

(3) Лети, казак!

          Скачи, казак!

          Сруби

          Лихую голову! [82]

По словам одного насмешливого автора, «бессмертная» стихотворная строка Инбер является «нерукотворным памят­ником», который «прекратит существование только вместе с русским языком» [83], хотя восходит, скорее всего, к народным нецензурным прибауткам [84] и какой-то связанной с ними песне времен Гражданской войны. (Наиболее близкая словесная игру заметна в песне 10-го Одесского уланского полка, но здесь она или более завуалирована, или мы уже испорчены специфическим казарменным юмором:

Гей... По коням... В атаку лихую

Пусть не дрогнет рука у бойцов

Громче песню споем полковую —

Улыбнутся нам тени Отцов [85].)

Замечательно, что в романе Весёлого сразу за сценой с исполнением этой песни следует ее буквальная реализация в кроваво-абсурдистском роде (напоминающем, надо сказать, приведенные выше приписываемые Инбер стихи) — убийство запевалы и отрубленная шашкой голова женщины-стрелка:

Внезапно из ближайшего двора выбежали два солдата и полу­раздетая растрепанная баба — все с винтовками. Они встали пе­-ред хатой в ряд, локоть в локоть, вскинули винтовки и открыли частую стрельбу. Упал запевала… Упал князь Шаховский, упал еще кто-то…

<...> — Корниловцы, стыдитесь! — крикнул командир полка полковник Неженцев и, выдернув из кобуры револьвер, быстро и прямо подошел к троим… Почти в упор он застрелил одного солдата, другой бросился бежать, но, пробитый сразу несколькими пулями, повис на заборе. Подскакавший черкес конем сшиб женщину, и не успела еще она упасть, как легким и мастерским ударом шашки всадник ссек ей голову начисто, по самые плечи. Голова покатилась офицерам под ноги, завертываясь в разлетевшиеся пышные волосы [86].

Хулиганская запевка, буквально реализованная в этой кровавой сцене, представляется нам символической для разрабатываемого Артёмом Весёлым и его современниками нарратива солдатской лихости в эпоху Гражданской войны: игра слов, смех, удаль, похабщина, цинизм, идиотическое женоненавистничество и изуверская жестокость озвучиваются здесь, говоря хлебниковскими словами, в одной музыкальной партии казачьих «священников хохота и смерти» [87].

Прежние песни становятся былью, и голова «народной Горгоны» катится, «пыльным черепом тоскуя», под ноги пока еще не убитых убийц [88].

Настоящее — это смерть: «Какое нынче вдохновение ее прихода современнее?»

[1] Впервые: Новое литературное обозрение. 2022. № 177.

[1] Хлебников В. Настоящее: поэма; Альвэк: стихи; Силлов В. Библиография произведений Хдебникова, 1908–1925. М.: Изд. В. В. Хлебниковой. 1926. 39 с. Тираж 2000 экз.

[2] Хлебников В. Полн. собр. соч.: В 6 т. / Под общ. ред. Р. В. Дуганова. Т. 4. М., 2003. С. 108, 111–112. В этом издании поэма печатается по рукописи 1922 года. В составленном Хлебниковым плане эпической «сверхповести», объединяющей мотивы нескольких его поэм о революции, упоминается фрагмент о великом князе.

[3] Андриевский А. Н. Мои ночные беседы с Хлебниковым; см.: https://ka2.ru/hadisy/besedy.html

[4] Грыгар М. Кубизм и поэзия русского и чешского авангарда // Struc­ture of Texts and Semiotics of Culture edited by Jan van der Eng, Mojmir Grygar. The Hague, 1973. P. 79.

[5] Григорьев В. П. Грамматика идиостиля: В. Хлебников. М., 1983. С. 131.

[6] Несколько странно звучит синтагма «на обух», — вероятно, контаминация выражений «под обух» («под обух идти» = на верную гибель) и «на вилы!», дающая синкретический образ грядущей казни. Ср. известный призыв Тараса Шевченко: «Не жди сподіваної волі! / Вона заснула: цар Микола / Її приспав, а щоб збудить / Хиренну волю, треба миром, / Громадою обух сталить; / Та добре вигострить сокиру, / Та й заходить ся вже будить». Шевченко Тарас. Твори. У 2 т. Т. 2. У Львовi. 1912. С. 226.

[7] В основе этой «литургии восстания» могут быть какие-то реальные агитационные песни того времени, вроде следующих кровожадных перепевов царского гимна: «Боже! Царя прибери, / Злодея от нас унеси, / Отправь ты его на покой, / Вместе со всею родней. / Боже! Нас царь изморил, / До гибели довел; / Посади ты его / На осиновый кол» или «Боже! Царя сними! / Боже! Царя сгной, / На каторгу к нам сошли, / Паршивому смерть пошли». Элиасов Л. Е. Фольклор Восточной Сибири. 1973. Т. 3. Улан-Удэ, 1973. С. 273.

[8] Перцова Н. Словарь неологизмов Велимира Хлебникова. Wien, 1995. С. 542.

[9] Шляхова С. С. Дребезги языка: словарь русских фоносемантических аномалий. Пермь, 2004. С. 137.

[10] Паринова Т. А., Нищенко А. В. Эксперимент со словом в творчестве поэтов Серебряного века // Проблемы интерпретации художественного текста. Краснодар, 2010. С. 96.

[11] Гервер Л. Л. Музыка и музыкальная мифология в творчестве русских поэтов: первые десятилетия XX века. М., 2001. С. 137, 145. См. также анализ «литургии восстания» в поэме: Гервер Л. Л. «Партитуры» в текстах Велимира Хлебникова // Хлебниковские чтения. Материа­лы конференции 27–29 ноября 1990 г. Л., 1991. С. 80–90.

[12] Гервер Л. Л. «Партитуры» в текстах Велимира Хлебникова. С. 85.

[13] Линтур П. В. Народні балади Закарпаття. Львів, 1966. С. 163. Версия этой песни приводится в статье: Франко I. Жіноча неволя в руських піснях народних. Львів, 1883. С. 12–13.

[14] Ср. «Маладая дзяўчыначка сына радзiла ... Р-р-рыбалоўцы-хлопцы рыбу лавілі; трай-рай , рата-тай , рыбу лавілі! Не спаймалі шчупака, спаймалі ліня, развярцелі, паглядзелі». Чорны К. Сочинения. Т. 1. Минск, 1972. С. 140; Романов Е. Белорусский сборник. Т. 1. Губерния Могилевская. Вып. 1–2. Песни, пословицы, загадки. Киев, 1885. С. 11.

[15] Цыганская песня «Мы ловили рыбу-щуку» («И по нашей по деревне / Плоха славушка пошла: / Молодая девчоночка / Сына родила. / Не вспоила, не вскормила, / В речку бросила...») (Махотина И. Ю. Песни литературного происхождения и жестокий романс в репертуаре русских цыган // Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика. Вып. 3. С. 80). В основе этой песни, по указанию Махотиной, находится русская народная песня «Девица дитя губит, его выловили, и виновница поплатилась» (см.: Смоленский этнографический сборник: в 4 частях / Сост. В. Н. Добровольский. М., 1903. Ч. IV. С. 510–511).

[16] Версия этой песни приводится украинским писателем Иваном Нечуй-Левицьким в повести «Бурлачка» (1880): «Ой, у нашому Стеблеві стала новина: / Породила Биківночка малее дитя» и т. д. Обратим внимание на зачин песни о детоубийце, травестирующий традиционный зачин «христіянской колядки»: «Новая новина нынѣ ся зъявила, / Где панна чиста породила сына» (Головацкий Я. Ф. Народные песни Галицой и Угорской Руси. Т. 3. Ч. 2. С. 138); «По всьому світу стала новина: // Діва Марія Сина родила» (см.: https://nashe.com.ua/song/4801).

[17] Великорусские народные песни. Изданы профессором А. И. Соболевским. Т. 1. СПб., 1895. С. 249–250.

[18] См. подробный список и анализ вариантов этой песни в работах: Гнатюк В. Пiсня про покритку, що втопила дитину // Матеріяли до української етнольогії. Т. 19-20. Львів, 1919. С. 249-389; Квiтка К. Українські пісні про дітозгубницю // Етнографічний вісник УАН. 1926. Кн. 3. С. 113–137; 1927. Кн. 4. С. 31–70. См. также: Великорусские народные песни. Т. 1. С. 510–511.