Я думал о ней. Уже с ночи.

Просто задавал вопросы. Удобно ли она устроилась. В какой комнате решила жить. Есть ли в подъезде пандус. Как далеко до больницы ехать, если что вдруг.

Я думал и одновременно с этим злился на себя.

Думал и оправдывался перед самим собой.

Подъехал к дому и сразу увидел их с сыном гуляющих на улице. Посмотрел на время, решив, что опоздал. Но это оказалось не так.

В дороге не сводил с нее своих глаз. Замечал какие-то мелочи. Видел, как она нервничает.

Мне нравилось с ней говорить. Почему нет? Это ведь не преступление?

Самообман.

Все детали кроватки и коляска влезли в машину с трудом, но все же мне удалось это. Поднялся за девушкой вновь и застал разговор, который сделал мне больно физически. Не знаю, насколько это было возможно.

Но я ощутил нечто… Нечто необъяснимое. Злое. Отвратительное.

По содержанию можно было понять, о чем речь, но я мог ошибаться. Точнее, я бы хотел ошибиться… Очень…

– …Если моего сына по твоей глупой наводке попытаются отобрать, я о матери как таковой вообще забуду.

– А ты и забыла. Еще в тот вечер, когда пошла на ту вечеринку. Что? Что смотришь?

Голос ее матери был высоким, громким и мерзким. Появилось большое желание закрыть ей его навсегда.

– Смотрю и не могу понять, что с тобой произошло? Не вижу в тебе больше своей матери.

– Я говорила, останься дома, ну а ты? Что ты? Взяла и пошла.

– Ты… ты винишь меня в том, что со мной сделали?

– А кого? Ты ему уже сказала, от кого твой ребенок? Сказала, кого воспитываешь? Думаешь нормальные мужики выстояться в очередь? Нет, моя милая, тебя будут поливать помоями и вытирать ноги, пока ты кладешь свою жизнь на воспитание этого урода.

Больше не мог стоять там и потому вошел, а девушка вместе с малышом попала мне в руки.

Она сотрясалась от сдерживаемых слез.

Я обнял Сашу и вложил в свои руки силу, чтобы она ее почувствовала, а сам прожигал глазами эту женщину, что стояла и смотрела, ухмыляясь на нас.

Она теряла свою дочь в эту самую секунду и даже не понимала этого. Не понимала, что больше ее не вернет никогда. Люди многое прощают, но никто не смог повернуть время вспять, чтобы и память в итоге после прощения была чиста.

Саша дышала очень глубоко. Прерывисто. Она льнула ко мне неосознанно, полагаю. Но я был рад, что в данный момент именно мои руки стали для нее спасением.

– Идите вниз, я сейчас.

Она вздрогнула и, будто отойдя от шока и обиды, поняла, что была в моих руках, прежде чем отстраниться очень резко.

– Будешь мне рассказывать о морали?

– Нет, скажу, что обычно предатели, делают первыми шаг. Но они же остаются в проигравших.

– Философ, что ли?

– Человек. Мужчина.

– Как узнаешь, кто она такая, и от кого родила, поймешь, что я права была, и просто хотела эту дуру от ошибки защитить. Ну ничего… Она еще прибежит ко мне в слезах.

– По-моему, единственный человек, от которого стоит защищать Сашу – это вы. И я сам этим займусь.

Разворачиваюсь и выхожу. Противно даже смотреть на ту, что матерью себя называет.

Спускаюсь по лестнице не дожидаясь лифт и выхожу на улицу. Воздух резко пробивает грудную клетку, и я начинаю дышать. А потом вижу ее.

Уговариваю себя, что это больше не мое дело. Что на этом все. Я ведь уже помог. Но отчего-то чувствую… Или же просто знаю, что на этом ничего не закончится. А значит, нужно отвезти ее и ребенка на квартиру, и жить дальше. Присылать чеки на оплату, раз она так желает и все.

Это и есть правильно.

Самообман!

Моя мать всегда была строгим родителем. Она не позволяла себе слабости, эмоции любви. Не обнимала, чтобы пожалеть, стереть слезы с моего лица и неважно при этом сколько лет мне было. Она смотрела и ждала, когда я перестану плакать, а потом говорила холодно и громко: «Поплакала и забудь. Никто не будет тебя жалеть. Никогда. Запомни это, Александра. И если хочется лить слезы, делай это тогда, когда никто не видит».

Не знаю, закалило ли меня это. Но я про себя могу сказать одно, что променяла бы сотни ее слов на одни крепкие и правдивые объятия.

Поэтому мой сын всегда на моих руках. Поэтому его я прижимаю к своей груди так часто, как могу. Поэтому я его целую и искренне признаюсь в том, что очень сильно люблю.

Почему моя мать была такой, я не имею понятия. Своих бабушку и дедушку я помню хорошо. Они умерли не так давно с разницей в пару лет. Эта квартира, откуда я сейчас окончательно уезжала, принадлежала им.

Я их любила. И часто думаю о том, что мне бесконечно жаль, что они не успели увидеть своего правнука. Бабуля представляла меня на свадьбе, моего «жениха». Говорила, что этот день ни за что не пропустит и будет ловить букет невесты, чтобы вновь обменяться кольцами с дедулей. А он в шутку отвечал: «Ну вот, она будет со мной и в следующей жизни, а я так хотел отдохнуть».

Я вспоминаю их, со слезами грусти, потому что хотела, чтобы они были рядом. Они бы меня поняли. В этом я не сомневаюсь. Бабушка обняла, а дедушка бы сказал в своей манере: «Все будет хорошо. А не будет, так подлатаем».

Своего отца я не знала. Мама лишь однажды сказала мне о том, что он недостоин нас. Даже как выглядит я не имею понятия. Как зовут. Ведь мое отчество от дедушки – Михайловна. Жив ли он, знает обо мне? Все эти вопросы остаются долгие годы без ответов.

Сейчас стоя на улице в ожидании, по сути, незнакомого мне мужчину, под пристальным взглядом кучи соседок я ощущала себя жалкой и брошенной. Одинокой.

Это чувство было со мной последние полтора года. Я ушла в себя и моим единственным другом стала психолог. К которой я ездила раз в неделю. Я «вылезла» из этого заточения внутреннего, но не перестала быть одинокой. А потом у меня родился мой сынок и все стало неважным. Я знала, что теперь все изменится. Он стал моим смыслом. Моим желанием жить. А еще я теперь знала точно, что, кроме меня, никто не позаботится о нем. Что отныне я не имею права даже на мысль, чтобы опустить руки.

И вот это чувство, сейчас оно слишком сильно ввинчивалось в голову. Мне нужно просто это пережить, и все снова будет хорошо.

Из дурмана хаотичных мыслей выводят мужские руки, прикасающиеся к моим плечам, и я резко дергаюсь вперед, почти падая на землю.

– Тише, тише, ты чего? – Олег поднимает ладони вверх, шокированный от моей реакции.

– Вы… Прошу не делайте так больше, – язык стал прилипать к небу, так как вся жидкость моего организма превратилась в пот и выделилась разом намочив, кажется, всю одежду, что была на мне.

Прижимаю к себе сына и пытаюсь утихомирить свое сердце.

Я понимаю, что человеку не объяснишь без точных причин свое поведение, но подобные реакции и меня очень утомляют. Хотя контролировать их я не могу до сих пор. Они просто есть. Они просто выступают первыми.

Я не люблю прикосновения к себе ни в каком виде от мужского пола и тем более, когда стоят за… спиной…

Холодом окутывает и утягивает в себя, но голос сына возвращает обратно. Он тянет меня за волосы и пищит.

– Прости, больше не буду. Просто я тебя звал, ты не откликнулась.

– Хорошо, – отвернулась от мужчины и обратила свое внимание на Гордея.

– Поедем?

– Да, конечно. Простите.

Сели в машину и медленно поехали в сторону района, где я теперь жила.

Мне было неловко, но я старалась не показывать вида. Играла с сыном, но он скоро уснул, и я отвернулась к окну.

– Значит, опека приедет? – заговорил Олег.

– Да. Они позвонили утром. Сказали, что сделают свой визит на днях. Видимо, в понедельник, вряд ли они катаются по выходным, выполняя работу. Хотя я не знаю наверняка.

– Что сказали они?

– Дали понять, что не доверяют и будут с особой тщательностью за мной наблюдать, – посмотрела на него и пожалела, потому что он тоже наблюдал за мной в зеркало. – Это все мать. Уверена, она тоже позвонила вдобавок к врачу.