Кто-то бесцеремонно встряхнул его за плечи и проорал в самое ухо:

– Оле! Да очнись же ты! Ты же их всех нахрен убьешь, идиотина!

Кого это он убьет? Он и не думал никого убивать. Он просто хотел помочь брату. Точно! У него же есть брат! Это же он его зовет! Он трясет его за плечи своими вечно холодными руками. И он… Мысль прерывает резкая боль. Что это? Почему щека горит и пульсирует? И левый глаз с трудом открывается. И в голове звенит. И спине холодно от прикосновения чего-то твердого. Камни? Он лежит на камнях?

– Давай, братишка, приходи в себя! – Тод легонько похлопал Оле по щекам. – Не заставляй меня снова тебя бить.

– Зачем же так грубо? – простонал Оле, осторожно ощупывая стремительно опухающую щеку.

Левый глаз не менее стремительно заплывал, так что на брата, сидящего рядом с ним на корточках, приходилось смотреть одним правым. Тод выглядел не лучше: бледный, растрепанный, на левой скуле свежая, еще кровоточащая рваная рана. Ему тоже кто-то врезал по роже? Неужели он?

– Это я тебя? – Оле с трудом сел и потряс тяжелой пустой головой.

– К счастью, нет. – ухмыльнулся брат. – Просто один несносный демиург напомнил мне, кто я такой. И что у меня есть не в меру вспыльчивый близнец. Надеюсь, теперь ты успокоился?

И тут Оле с ужасом вспомнил, что он натворил. Он посмотрел на брата с немым вопросом и Тод в ответ легонько потрепал его по волосам.

– Все не так плохо, как могло бы быть. Девчонки отлично справились и не позволили тебе уморить горожан кошмарами. Но давай ты больше так не будешь, ладно?

Брат пытался шутить, но Оле видел, что он и сам не в своей тарелке. Похоже, он жутко перепугался. И за него, и за себя. А еще, похоже, брату было больно. И он с трудом держался, чтобы не упасть.

– Обещаю больше так не делать, – криво улыбнулся Оле. – если ты пообещаешь хотя бы сегодня отдохнуть. Ночь ведь только началась, да?

– Уболтал, – близнец встал и протянул Оле руку. – Прости меня за все, что я тебе наговорил. На самом деле я так не думаю.

– Я знаю, – Оле поднялся на ноги. – Ты тоже меня прости. За то, что вел себя как конченный эгоист. Мир?

– Мир. – и брат ему улыбнулся.

В бар к Янчику они ввалились, подпирая друг друга, как парочка запойных алкоголиков. И сразу заслужили вопросительные взгляды всех собравшихся. Еще бы! Зрелище со стороны должно быть то еще! Оле поискал свое отражение в одном из зеркал на стенах и его единственный зрячий глаз полез на лоб. Что с ним произошло? Когда он успел превратиться в брюнета, облаченного в пятьдесят оттенков серого?

– Не волнуйся, это временно. – успокоил его брат. – Волосы у корней уже светлеют. К утру снова станешь блондинкой. А вот гардероб придется обновить.

Тод и сам был одет непривычно. Впервые на памяти Оле он сел на байк без шлема и экипировки. Видимо, одежда осталась там, где его наказали. Это конь может принимать любую форму, а вот с одеждой такой фокус не пройдет. Придется покупать новую. Ну ничего. Это не самая страшная в мире потеря. Главное, что брат снова стал собой. И что вся их милая компания жива и здорова. Ну как «здорова»… Оле потрогал синяк под глазом и невольно ойкнул. Какая тяжелая, оказывается, у Тода рука. Раньше брат никогда его не бил. Только вытаскивал из потасовок, в которые Оле угодил по глупости. Ему всегда было приятно знать, что брат неплохо дерется и в случае чего придет на помощь. А вот испытать его удар на себе оказалось не очень приятно. И вообще слишком много новых впечатлений для одной ночи.

– Похоже, нам пора переквалифицироваться в лазарет. – усмехнулась Надя, оглядывая их живописный дуэт. – Кофе будете?

Оле оглядел собравшихся и тихонько присвистнул. В кресле у дальнего столика свернулся калачиком рыжий парнишка с окровавленной повязкой на глазах. У него на коленях уютно устроился хорошо знакомый рыжий кот. Выходит, это и есть тот самый ученик Шамана? Почему он здесь и где сам старик? У Яна правая кисть перевязана и пальцы в пластырях. Яна выглядит так, будто вагоны разгружала. То, что эти двое разделились, Оле смутно помнил. Только Надя бодра и весела. Ну или хочет казаться веселой.

Они с братом уселись на высокие табуреты возле стойки. Яна выдала Оле пакет со льдом приложить к синяку, достала аптечку и бутылку водки, поставила на стойку такую привычную пепельницу-черепушку и направилась к Тоду. Брат достал из кармана сигареты, положил на стойку, но не стал закуривать, а с выражением смиренной покорности отдался в руки Яны.

– Хорошо бы зашить. – вздохнула Яна, обрабатывая водкой рану на скуле Тода. – Иначе останется некрасивый шрам.

– Не надо. – прошипел Тод, побелевшими пальцами впиваясь себе в колено. – Оставь как есть. Не люблю иголки.

– Сказал человек, покрытый татуировками, – удивилась Яна.

– Потому и не люблю.

– Ой, да просто заклей пластырем. – улыбнулся Оле. – На нас все быстро заживает. К утру будет как новенький.

– Не уверен, что сломанные ребра заживут к утру. – нахмурился Тод. – Пару дней придется отлежаться.

– У тебя ребра сломаны и ты молчишь?! – набросилась на него Яна. – Тоже мне, великий превозмогатор!

– Сильно помял? – впервые с момента их появления подал голос Ян. Похоже, он сегодня принял у брата эстафету молчунов.

– Я все еще дышу и не плююсь кровью, – пожал плечами брат. – Значит внутренности целы. А пару трещин как-нибудь переживу.

– Идем! – скомандовала Яна, чуть ли не силой увлекая его за собой. – Нужно тебя осмотреть и наложить тугую повязку.

– Просто приложи к нему себя! – сложив ладони рупором, проорал им вслед Оле. – Мы не обидимся, если вы задержитесь. Что?!

Он удивленно посмотрел на оставшихся, глядящих на него не то с умилением, не то с облегчением.

– С возвращением, – высказал Ян видимо общую мысль.

– Спасибо.

Оле покраснел и опустил глаза. Ему стало стыдно и одновременно очень тепло на душе.

Глава 38

Март. Наши дни.

Тод проснулся уже засветло и долго лежал, боясь не только пошевелиться, но и слишком глубоко вдохнуть. Но боялся он не боли в сломанных ребрах и треснувшей грудине, а того, что все это может исчезнуть в любой момент. Робкий лучик весеннего солнца на щеке, приятная прохлада шелковых простыней, уютный и немного непривычный аромат чужого дома и такой знакомый запах Янки, ее теплая рука на его груди и тихое дыхание около шеи. И он сам, лишь недавно осознавший себя в полной мере. За прошедшие шесть дней он успел забыть, что можно чувствовать что-то, кроме холода и почти мертвецкого спокойствия. Ни боли, ни чувства вины, ни бессилия, ни злости на себя из-за неспособности что-то изменить. А заодно, ни радости, ни любви, ни тепла. И ведь казалось, что все нормально. Даже лучше, чем было до. Спокойствие и холодный расчет. Потом Ян от души ему врезал, и Тод понял, что жил на автопилоте. Как-то работал, что-то ел, с кем-то спал, ничего при этом не чувствуя. Наговорил гадостей брату и Янке, абсолютно уверенный, что говорит искренне. И чуть не угробил все человечество из-за своей глупости и слабости. Может ли он после такого быть любимым, желанным и просто счастливым? Имеет ли на это право? Как оказалось, может. Как минимум, на одну ночь.

Это была самая странная ночь в его жизни. Даже более странная, чем когда Оле притащил брата с завязанными глазами в бордель. Тогда Тод просто ощущал себя немножко потерянным. А в этот раз в полной мере прочувствовал, что для страсти нет преград. Даже когда наслаждение сопровождается болью, а каждый вдох и выдох – скрежетом сломанных костей. Конечно же, они с Янкой не сдержались. И оставшись наедине вцепились друг в друга, как мартовские кошки. Правда, только после того, как богиня упаковала его в эластичный бинт, что хоть немного облегчило участь Смерти. А потом Янка видимо решила последовать совету Оле и прилипла к Тоду, не хуже лечебной примочки, положив ладонь ему на центр груди. Он чувствовал как из-под ее руки расползается волна тепла, смывая боль и усталость. Так они и уснули.