Начало конца наступило, когда Алексей взял отпуск и предложил Оле на неделю съездить вдвоем в какой-то хороший пансионат в Ленинградской области, отвлечься от мрачных мыслей. Оля доверила детей бабушке, а Андрей Петрович пообещал приглядеть за уроками Паши. И почему-то эта безобидная вещь вдруг вывела Надежду Павловну из себя. Возмутившись, что дела чужой семьи стали интересовать мужа больше, чем родные люди, она припомнила ему, что они давным-давно не ходили в театр и на концерты, не ездили гулять никуда кроме своей дачи в Репино и вообще толком не разговаривали по душам.

Андрей Петрович тогда еще не знал о странном сходстве с роковым разговором дочери и Кости. Он удивленно заметил, что супруга тоже ничего подобного не предлагала и не заводила никаких душевных бесед, если они не касались Нерины. «Откуда же я мог знать, что тебе этого хочется?» — резонно спросил он, — И вообще, Надя, мы давно не в том возрасте, чтобы общаться загадками«.

Однако женщина уже не слышала логических доводов и дала себе волю. Ее супруг открыл для себя много нового — и то, что сын Оли «нагулян неизвестно от кого», и то, что он, Андрей Петрович, как дурачок повелся на какие-то жалостливые россказни об Айваре, которыми у него явно стремились что-то выпросить («доказательств-то никаких!»)

К слову, на самом деле Даниэль позаботился о доказательствах, у него имелись и вырезки из газет, и фотографии из Семеры и поселка, к тому же Андрей Петрович пришел к Даниэлю сам и никто у него не собирался ничего просить. Но об этом он подумал далеко не сразу, уж слишком потрясла его речь жены. И тут Надежда Павловна сказала:

— Теперь понятно, в кого Нери такая пошла, не от мира сего! Да лучше бы ты был как все нормальные мужики, у которых на стороне бабы и дети, а не внуки! Они же все равно никуда не денутся, лишь бы покормили да за ухом почесали. А у тебя, Андрей, будто с молодости неудовлетворенность в голове играет, не дает спокойно жить, и мне это на склоне лет разгребать!

— Надя, — произнес Андрей Петрович, взглянув на жену так, что она сразу замолкла, — Это что ты сейчас назвала неудовлетворенностью? То, что я на своей первой и единственной женщине женился, и намеревался с ней прожить всю жизнь до конца? То, что любил тебя, что никогда на сторону не глядел? Что все ради семьи делал, что ни одного грубого слова не сказал ни тебе, ни дочери, которую я обожаю? Выходит, не так надо было? Знаешь, я даже не буду тебя спрашивать, любила ли ты меня хоть когда-нибудь...

Жена попыталась что-то сказать, но Андрей Петрович резко остановил ее, чего прежде у них никогда не случалось. Перед глазами вдруг пронеслась вся их жизнь — веселая юность, свадьба, запоздалое рождение дочери, будни, праздники, болезни, тревоги... Трогательное семейное кино с налетом ретро, оборвавшееся на полуслове, полукадре.

И хотя обычно молодые идут по стопам старших, в этот раз Андрей Петрович невольно последовал примеру зятя и указал жене на дверь. Та настолько растерялась и испугалась выражения его лица, что не стала спорить, подхватила сумку и пальто и вышла из квартиры, решив отсидеться на даче. Надежда Павловна нередко уединялась там с какой-нибудь ручной работой, а летом с удовольствием возилась в палисаднике. Дом за это время, в основном на деньги Кости, был так благоустроен и оборудован, что в нем можно было с комфортом жить круглый год, но Надежда Павловна пока этого не планировала, так как думала, что муж вскоре остынет и позовет ее обратно.

Андрей Петрович тем временем внезапно почувствовал себя очень плохо: закружилась голова, потемнело в глазах и подступило чувство необъяснимой жуткой паники. Давно страдая гипертонией и ишемической болезнью сердца, он очень боялся инсульта, поэтому сразу позвонил в «Скорую помощь». К счастью, медики не нашли ничего, кроме спазма сосудов мозга на фоне стресса, но тем не менее они заметили, что при таких сигналах необходимо беречься.

Хотя в таком положении размолвка с женой была очень некстати, Андрей Петрович так ей и не позвонил. Ему все еще было не по себе и хотелось просто с кем-то поговорить, но беспокоить Нерину он не решался, а Паша для такой ситуации был слишком юн. Оставалось звонить только Косте, хотя на его внимание тесть не очень рассчитывал и только попросил «как-нибудь заехать, когда будет удобно», без особой надежды.

Однако Костя приехал тем же вечером, привез любимый обоими чай на мандариновой корке, который сам закупал в Корее, и угостил тестя крохотной порцией коньяка. Как ни странно, тому ощутимо стало легче, и он рассказал Косте о случившемся.

— Ну и дела! — отозвался тот, — Выходит, и вас достали не на шутку? Только смотрите, ваша жена — это не Нери, она от вас так легко не отстанет. Так что сразу хоть не поддавайтесь.

— Спасибо тебе, Костик, — тяжело сказал Андрей Петрович, который пока был не в силах обдумывать будущие проблемы.

— Да за что? — искренне удивился Костя, — Я пока вроде ничего и не сделал. Но что-нибудь для вас придумаю, и благодарить меня не надо. Конечно, я откровенно плохой человек, но своих не бросаю, Андрей Петрович. Да и кто вас сейчас поймет, кроме меня?

На следующий день зять явился снова и принес Андрею Петровичу страховой полис с почти безграничным перечнем медицинских услуг и планом диспансеризации. Догадываясь, сколько это стоит при его почтенном возрасте, тот смутился, но Костя не дал ему ничего возразить:

— По-хорошему вам надо бы поехать в какой-нибудь санаторий, но там все будут делать за вас. А вам сейчас лучше себя загрузить по полной, чтобы не было времени на скуку и самоедство. Так что не сидите, лечитесь и приучайтесь сами себе готовить и убирать. Заодно новых знакомых приобретете, сотоварищей по давлению и ревматизму, глядишь, и веселее станет.

Как ни странно, циничный тон Кости нисколько не задел Андрея Петровича, напротив, у него посветлело на душе. Именно такая поддержка ему и была нужна: не снисхождение и жалость к его одиночеству и неизлечимому недугу старения, а прямой и бескомпромиссный мужской разговор на равных, показывающий, что его еще считают за живого, разумного, способного держать удар человека.

Спустя месяц обследований Андрею Петровичу стало гораздо лучше. Подлатав здоровье и по совету Кости начав самостоятельно себя обслуживать, он освоился и даже нашел время и стимул для увлечений — любимой с молодости отделки мебели, поездок на зимнюю рыбалку с Пашей, после которых он угощал мальчика рыбной солянкой по собственному рецепту.

Надежда Павловна в конце концов стала звонить мужу и уговаривать «перестать дуться и смешить народ», но он твердо ответил:

— Надя, я и не собираюсь никого смешить разводами и разделами имущества, это просто нам не нужно. Но жить вместе мы больше не будем. Хочешь — вернись, но тогда на дачу перееду я. Пойми наконец, что я хоть и старый человек, но еще живой, у меня есть чувства, и слова тоже могут очень сильно ранить. Дочь у нас давно выросла, и глупо сохранять видимость семьи ради общественного мнения, когда остаток жизни можно потратить на что-то более толковое. Знай только, что я на самом деле очень тебя любил.

Некоторое время жена негодовала, изливала обиду подругам, многие из которых давно уже были в разводе и сейчас за сокрушенными взглядами и вздохами наверняка таилось злорадство. Но потом она тоже привыкла к уединению за городом, занялась шитьем и выпечкой тортов для знакомых, много гуляла, ездила на авторские экскурсии для пенсионеров. Впервые за долгое время Надежда Павловна позволила себе роскошь вставать с постели и готовить когда захочется, и понемногу вошла во вкус.

Конечно, она не удержалась и вскоре нажаловалась дочери на «мужиков, которые сами не знают, что им надо», но Нерина только сказала: «Ну что, доигралась? Довыпендривалась?» От такого безразличия мать вконец оторопела и убедилась, что в семье ее никто никогда не ценил и не понимал.

Костя по-прежнему часто навещал отца жены, привозя хорошие продукты, которые доставал по каким-то своим каналам, и иногда оставался на обед.