Он не понял, кому были адресованы эти слова, но так же тихо спросил:

– Откуда вы знаете?

Николай, не отрывая взгляд от голубоватой полосы на горизонте, грустно усмехнулся:

– В двадцатых годах мы, тогда ещё молодые красноармейцы, били в этих краях бандитов, поднявших бунт против советской власти. Вот уж не думал, что судьба снова забросит меня сюда…

Василий, перекинув лопату на левое плечо, опасливо глянул на конвоира и снова посмотрел на соседа.

– Судя по выговору, вы родом из Сибири?

– Уроженец Тобольска, из семьи мастеровых. Дома вот только лет двадцать не был, – вздохнул тоболяк. – А вы, должно быть, из Москвы или Ленинграда?

Василий кивнул:

– Угадали. Из Ленинграда. Василий Семёнович Зверев, инженер-строитель.

– Чупраков Николай Григорьевич, бывший капитан Красной Армии. Приятно познакомиться. Судя по тому, что мы идём рядом, вашим знаниям здесь не нашлось применения?

Василий печально вздохнул:

– Не нашлось. Приглашали в шарашку[3], беседовали, даже попросили выполнить пару чертежей и внесли в какой-то там резерв. Хотели пока определить в хозобслугу, но, увы, пятьдесят восьмая…

– Да, в придурки[4] с пятьдесят восьмой даже здесь не берут…

Немного покоробленный грубым жаргонным словечком из уст пусть и бывшего, но всё-таки офицера, Василий всё же хотел продолжить разговор, но кто-то из уголовников, идущих в задних рядах колонны, уже не первый раз громко заржал, окончательно разозлил конвоиров, и те быстро пресекли все разговоры.

Через час прибыли на место. Охранники обозначили красными флажками границы периметра, бригадир распределил людей по местам, и все принялись за работу: кострожоги отправились разводить костры для обогрева рабочих и охраны, кто-то пошёл за тачками, кто-то с лопатами на насыпь. Чтобы перевыполнить норму, бригаде сегодня предстояло отсыпать тридцать метров железнодорожной насыпи. Когда уже подходили к месту работы, прибыли думпкары, попросту называемые «вертушками», – грузовые платформы с системой боковой выгрузки. В них на песчаном карьере грузили песок, подвозили к месту прокладки трассы, контейнер опрокидывался набок, и рабочие тачками по дощатым настилам возили песок на отсыпку. Что не высыпалось из контейнера, подчищали лопатами. По уже готовой насыпи потом укладывались шпалы и рельсы. Обычно на отсыпке работали две бригады, но уже как три дня вторую бригаду возили на срочные строительные работы в песчаный карьер. Впереди, в паре километров, по установленным инженерами из шарашки меткам расчищала путь будущей дороге первая бригада. Они сразу ставили столбы, тянули линию электропередач и линию связи. Их всегда выводили на работу первыми, и впереди над деревьями уже виднелся дым их костров. Трансполярная магистраль, или попросту «железка», преодолевая леса, болота, овраги и ручьи, ударными темпами двигалась вперёд.

Василию хотелось продолжить прерванный разговор с Николаем, но бригадир, распределяя рабочие места, поставил Василия с лопатой на «вертушку», а Николая определил на тачку, так что снова поговорить получилось только в обед.

К часу дня к месту работы подъехала телега, гружённая армейскими термосами и мешками с посудой. В каждом лагере на «Пятьсот первой» стройке имелась своя конюшня с необходимым количеством лошадей. На них расконвоированные заключённые и вольнонаёмные рабочие возили воду для столовой и бани, подвозили от станций в ларьки различные товары, если где-то не было своей пекарни, доставляли хлеб, развозили по рабочим объектам обед и так далее. В лагпункте № 72 лошадей было шесть. В подъехавшей телеге сидел пожилой расконвоированный грузин по имени Гоча – весельчак и балагур, которого в лагере знали все, а с ним один из раздатчиков столовой.

Как музыка, для заключённого прозвучала долгожданная команда: «Обед!», «Обед!», «Обед!». И бригада быстро построилась на приём пищи.

Разобрав посуду, все получили по черпаку пшённой каши и расселись на брёвна вокруг костров. Четверо уголовников, как всегда, с самого утра сидели отдельно у своего костра, курили, пили чай и травили байки из блатной жизни. Когда привезли обед, вор и пахан – главарь всех уголовников «Глухариного» по кличке Клим, подозвал малолетнего кострожога Вальку, ходившего у блатных в шестёрках, что-то шепнул ему на ухо и кивнул в сторону телеги. Тот, проворно подсеменив к раздатчику, передал, что было велено, получил четыре миски каши, в которых было явно больше одного черпака, и отнёс своим покровителям. Чай у блатарей был свой – настоящий, остальные просто кипятили на костре воду и запивали еду кипятком.

Малолетних заключённых в «Глухарином» было человек около двадцати. Их примерно равным числом распределили по отрядам, и бригадирам приходилось ставить их на лёгкие работы и натягивать им норму наравне с остальными рабочими. Большинство малолеток, наслушавшись лживой, гнилой романтики блатной жизни, тянулись к уголовникам и ходили у них в шестёрках.

Брезгливо глянув в сторону блатарей, Василий сел рядом с Николаем, достал из кармана хлеб, отломил кусок и, не торопясь, принялся за еду, зачерпывая небольшими порциями горячую кашу.

К обеду совсем распогодилось. Небо прояснилось, и яркое солнце уже совсем по-весеннему грело подставленные ему сгорбленные спины в чёрных телогрейках.

– У вас какой срок? – спросил Николай, глянув на соседа.

– Десять лет. Четыре уже позади.

– Вам повезло. Успеете выйти до окончания строительства. У меня тоже четыре позади, но мне с моей пятнашкой не успеть. Придётся досиживать где-то ещё.

– Вы думаете, дорогу построят так быстро? – удивился Зверев.

– Уверен. Сами видите, какими темпами идут работы. В три года всё будет готово.

– Тысяча двести километров по этой местности за три года? – инженер-строитель немного подумал, посмотрел на ряд «вертушек» и уверенно покачал головой: – Нет. Это вряд ли.

– Увидите. Летом дело быстрее пойдёт.

Василий неопределённо пожал плечами:

– Летом работы ещё прибавится. Много участков придётся ремонтировать. Весенний паводок сейчас во многих местах размоет насыпь.

Николай иронически усмехнулся:

– Это не проблема! Ещё людей нагонят.

После обеда бригадир отрядил в помощь кострожогам шесть человек на заготовку дров. По обеим сторонам дороги внутри периметра охраны лежали оставленные вальщиками деревья, которые пилились на чурки и в конце рабочего дня уносились рабочими в лагерь. Пилить дрова было легче, чем толкать тяжёлую тачку или перекидывать лопатой кубометры песка, поэтому Альберт ставил на эту работу только малолеток и пожилых. Остальные увеличивали темп работы, чтобы успеть выполнить норму.

К вечеру дали сто тридцать процентов. Конечно, не обошлось без обычной хитрости: закончив пилить дрова, заключённые перетащили срезанные ветки на насыпь, где остальные благополучно закидали весь этот мусор песком. Это называлось «натянуть норму» или «зарядить туфту». От выполнения нормы зависели зачёты и питание – «котёл» бригады. Никого не волновало, что буквально через год дорога просядет и её придётся ремонтировать. Сейчас у всех была одна цель – выполнить и перевыполнить норму. Конвоиры, как обычно, в строительные дела не лезли. Они спокойно сидели на брёвнах, нежась на солнышке, пили чай, а некоторые доставали из-под полушубков кое-что и покрепче, перекидывались шутками с блатными и присматривали за теми, кому нужно было отойти по нужде.

С лязгом и скрежетом одна за другой опрокидывались «вертушки», с шуршанием вонзались в мокрый песок десятки лопат, гулко катились тяжёлые тачки по скрипучим дощатым настилам. Всё это повторялось снова и снова, превращаясь в тяжёлую, уродливую бесконечную мелодию. Это была музыка ГУЛАГа. Сотни тысяч людей по всему Советскому Союзу играли свои партии в этом страшном оркестре, у сотен тысяч она навсегда, до самой смерти будет звучать в голове, и для скольких ещё эта музыка станет похоронным маршем…