Толстый высокий мужчина средних лет, с залысинами и приветливым лицом, подошёл к высокому офисному зданию за десять минут до начала рабочего дня, поздоровался с полусонным охранником и поднялся в лифте на последний, девятый, этаж, бережно придерживая рукой кожаный портфель. Мужчина сильно хромал и передвигался, опираясь на трость.

– Привет, Кевин, как прошли рождественские праздники? – секретарша, невысокая полноватая блондинка с огненно-красными губами, полировала ногти, сидя за стойкой.

– Отлично, Джен, уж отдохнул так отдохнул, отлично провёл время. Съездил на побережье, погрелся на песочке, половил рыбу с катера, – толстяк достал из пузатого портфеля сиреневую коробочку с вдавленным логотипом, протянул девушке, – печенье от Гринвальда.

– Ты просто душка, знаешь, как понравиться женщине, – Джена небрежно бросила подарок в ящик. – Что с ногой?

– С лодки упал, – Кевин замахал одной рукой, изображая момент падения. – Врачи сказали, что ещё неделю, а то и две буду хромать. Что нового?

– Филис позавчера развелась, – Джена наклонилась, перешла на громкий шёпот, – и угощает всех выпивкой, похоже, она сама два дня навеселе. Шеф будет только после обеда, не раньше шести. Пойдешь с нами к Хорхе?

– Только не сегодня, после праздников что-то печень пошаливает, – мужчина скорчил страдальческую физиономию. – Посижу, поработаю, через два дня встреча с транспортниками, если запорю отчёт, шеф меня съест.

– Как знаешь… – девушка пожала плечами и снова уткнулась в монитор. Стройные мускулистые брюнеты привлекали Джену куда больше лысых толстых зануд, но она старалась быть любезной, особенно с Кевином – тот никогда не переходил границ и вёл себя как джентльмен.

Офис постепенно заполняли сотрудники, до обеда они в основном занимались тем, что обсуждали последние праздники и особенно – Последнюю ночь. Филис достала из ящика стола бутылку виски, и крохотные стаканчики несколько раз наполнились и опустели. В три часа пятьдесят пять минут второй трети все они, кроме Кевина, которому уже успели посочувствовать, встали и гурьбой направились к выходу. Мужчина помахал им рукой, доставая из портфеля контейнер с чем-то не очень аппетитным.

Дождавшись, когда все ушли, он некоторое время сидел, обхватив крупную голову руками, словно что-то обдумывал. Потом швырнул портфель на стол и достал оттуда емкость с едой, наклонился вбок, выдвигая нижний ящик стола. На столе появилось полтора десятка свёртков, до этого лежавших в ящике, он принялся их разворачивать, доставая детали какого-то устройства. Последним был блок с пружиной на конце, к нему Кевин начал крепить остальные части неторопливыми уверенными движениями. Он управился за несколько минут, и теперь перед ним на столе лежал почти собранный карабин. Не хватало только батареи и ствола.

Батарея нашлась в лотке с едой, Кевин вытер её салфеткой и прищёлкнул к магнитным захватам, засунул то, что получилось, под пиджак и потопал к выходу. Казалось, он хромает ещё сильнее.

По пожарной лестнице мужчина добрался до технического этажа, тяжело дыша, прикрыл за собой люк и прошёл в дальний угол, по пути достав из-за воздуховода туристский коврик и небольшой рюкзак. Расстелил коврик на полу в самом углу возле окна, выходящего на ратушу, тяжело опустился на колени. Руки его немного тряслись. От трости отделился набалдашник, а сама она стала последней деталью карабина. Из рюкзака мужчина достал такт-очки и снайперскую перчатку, на секунду задумался, потом нацепил очки на голову, натянул на правую руку, притронулся стальной пластиной на ремешке, охватывающем кисть, к выступу на очках, нажал на карабине матовую кнопку, и магнитный блок загудел, блок сопряжения мигнул зелёным, соединяя очки с прицелом и перчаткой.

Дневной свет просачивался на этаж через длинное невысокое окно, идущее по периметру прямо на высоте пола. Кевин приложил к стеклу набалдашник трости, вырезал отверстие, просунул в него дуло карабина, попробовал прицелиться. С первого раза не получилось, отверстие было расположено слишком высоко. Но офисного работника это не смутило, Кевин передвинул коврик на полметра в сторону, сделал отверстие на нужной высоте, поёрзал на полу. Часы на ратуше показывали четыре часа двадцать восемь минут второй трети.

Без пяти минут второй трети Павел Веласкес проснулся от того, что шершавый язык пытался содрать кожу с его щеки.

– Кровати – для людей, – он попытался спихнуть чёрного кота с кровати, но быстро оставил это безнадёжное занятие и прошлёпал босыми ногами в ванную комнату.

Маленький ягуар за несколько месяцев подрос, прибавив ещё десять кило и пятнадцать сантиметров в холке. Теперь никто бы уже не спутал его с крупной кошкой, скорее – с перекормленным оцелотом, которые встречались в лесах северной части Параизу. Необычный окрас можно было оправдать генетическим дефектом – шерсть за четыре месяца стала практически чёрной, кот раздался в груди, лапы сделались толстыми и мощными, морда приобрела грозный вид.

В поместье Кавендишей ягуар жил вольготно, появляясь и исчезая по собственному желанию. Потребовалось время, чтобы приходящие работники к нему привыкли и перестали креститься каждый раз, когда чёрная тушка прыгала с крыши или дерева с добычей в пасти. Садовник после того, как кот потоптался на грядках спаржи и обгрыз ствол дерева кешью, прозвал его peste negra – чёрная чума, но потом он и уборщица, она же кухарка, сошлись на том, что скорее всего это сам Люцифер, явившийся к молодому сеньору прямо из преисподней, чтобы проверить на прочность его моральные качества. Потому что они, по общему мнению работников поместья, были невысоки.

Люцифер перемещался практически незаметно, двери и замки его не останавливали, кухарка, как только узнала, что гость уезжает и оставляет ей этого маленького монстра, объявила забастовку и пригрозила нажаловаться хозяевам, так что ягуара пришлось взять с собой. А заодно и фургон, на мотоцикле питомец ездить не любил.

– Шлялся где-то, засранец, а потом на простынях валяешься, – Веласкес вышел из ванной, вытирая голову полотенцем. – Сходи посмотри, какой шикарный коврик в гараже я постелил специально для тебя. Все коты спят на ковриках.

Ягуар валялся поперёк кровати на спине, при виде человека он вытянул переднюю лапу, из подушечек вылезли когти, совсем чуть-чуть. Всем своим видом он показывал, что слезать на пол не собирается, уступать место на кровати – тоже, и сравнение с котами его совершенно не волнует. Павел вздохнул, он позволял этому чудовищу слишком многое, хотя, по правде говоря, четыре месяца назад маленький ягуар его спас, непонятным образом выдернув из-за грани между жизнью и смертью, которую он, Веласкес, почти переступил, и поэтому маг чувствовал себя в долгу перед этим мохнатым чудовищем.

– Ближе к вечеру придёт Мелани, смотри, не напугай, спрячься куда-нибудь, – предупредил Павел питомца, натягивая джинсы. – У неё маленькие дети и ипотечный кредит.

Он мог поклясться, что во взгляде кота промелькнула насмешка – человека с детьми и кредитами испугать практически невозможно. Мелани жила в нескольких блоках от квартиры Павла и работала тут же, в кондо, уборщицей, Веласкес познакомился с ней накануне, когда появился в своём жилище после долгого отсутствия и получил новый график обслуживания домов – его квартира стояла в колонке понедельника.

Маг мог бы вообще сюда не возвращаться, но редакция «Ньюс» настойчиво требовала, чтобы сотрудник лично явился к начальству в первый рабочий день года. Попытки сказаться больным ни к чему не привели, в декабре из «Фундо Политико» в «Ньюс» перебрался Тимми, а уж он знал Веласкеса как облупленного. Маленький индус подловил его прямо перед праздниками.

– Ты здоров, Веласкес, и отлично себя чувствуешь, – Тимми потыкал карандашом прямо в камеру, – вольная жизнь пошла тебе на пользу. Коллинз считает, что ты слишком много дышишь свежим воздухом, пора бы понюхать настоящую атмосферу редакции вместе с нами, простыми рабами.