Мы трое встретились в комнате ожидания Иммиграционного суда Нью-Йорка. Адвокат опросила Мануэлу по пунктам краткой установочной анкеты, задавая вопросы на английском, а я переводила их для нее на испанский. Мануэла рассказала о себе, рассказала историю своих девочек. Они из маленького городка на границе штатов Оахака и Герреро. Лет шесть назад, когда младшей девочке исполнилось два года, а той, что постарше, – четыре, Мануэла оставила дочек на попечение их бабушки. На еду им едва хватало, и при такой нужде она никак не могла бы вырастить девочек, объяснила Мануэла. Она нелегально перешла границу, не имея при себе документов, и поселилась в Бронксе у своего двоюродного брата. Устроилась на работу, начала посылать домой деньги. Она рассчитывала как можно быстрее поднакопить денег и при первой же возможности вернуться домой к дочкам. А потом на свою голову забеременела, чем сильно осложнила себе жизнь, и время в повседневной суете летело все быстрее. Между тем девочки подросли и уже могли разговаривать с ней по телефону, а она рассказывала им, что здесь зимой идет снег, что здесь широкие авеню, мосты, огромные дорожные пробки, а позже – что у них появился братик. Тем временем положение в их городке все больше ухудшалось, и жить там стало так опасно, что Мануэла попросила у своего босса заем и заплатила койоту – так называют проводников, которые переправляют нелегальных иммигрантов через американо-мексиканскую границу, – чтобы он доставил к ней ее дочек.

Бабушка снарядила девочек в дорогу, предупредила, что им предстоит очень дальний путь, и собрала им рюкзачки: Библию, бутылку с водой, по одной игрушке каждой, запас белья. Еще бабушка приготовила им дорожные платьица и за день до отъезда вышила на их воротничках мобильный номер Мануэлы. Сначала она добивалась, чтобы девочки выучили эти десять цифр, а когда затея провалилась, бабушка сообразила вышить номер Мануэлиного телефона на воротничках их платьев и терпеливо, раз за разом вдалбливала им простенький наказ: никогда ни при каких обстоятельствах не снимать платьев, а как только попадут в Америку, как только увидят первого встречного американца, будь он полицейский или просто какой-то человек, они должны показать ему номер телефона на обороте воротничка. Этот человек наберет вышитый на воротничке номер и даст им поговорить с мамой. А дальше все как-нибудь да устроится.

В общем-то, устроилось, разве что не совсем по плану. Девочки в целости и сохранности добрались до границы, но, вместо того чтобы переправить их на ту сторону, койот посреди ночи бросил их одних в пустыне. На рассвете их обнаружил пограничный патруль – девочки сидели у дороги вблизи пограничного пропускного пункта – и передал в центр временного размещения малолетних нелегальных иммигрантов, прибывших без сопровождения взрослых. Офицер из патруля позвонил Мануэле сообщить, что найдены ее девочки. Он говорил с ней мягким, участливым тоном, сказала Мануэла, во всяком случае, для офицера пограничного патруля. Он предупредил, что в обычных обстоятельствах закон требует, чтобы детей из Канады и Мексики, в отличие от детей из других стран, немедленно высылали назад. Сказал, что пока что ему удается удерживать девочек в центре временного содержания, но что ей сейчас и в дальнейшем потребуется адвокат. Прежде чем закончить разговор, он дал Мануэле поговорить с девочками. Выделил им пять минут. И Мануэла впервые с начала их одиссеи услышала голоса дочек. Старшая сказала, что с ними все в порядке. Младшая сопела в трубку, но так и не вымолвила ни слова.

Адвокатша, с которой мы встречались, выслушала рассказ Мануэлы и заявила, что сожалеет, но за ее дело никак взяться не сможет. Сказала, что дело «недостаточно крепкое», но пояснений не удостоила. Нас с Мануэлой выпроводили из комнаты, провели по коридорам к лифту, а потом выставили за порог. Мы вышли на Бродвей. Близился полдень, и город деловито жужжал, небоскребы устремлялись ввысь, с ясного, безоблачного неба сияло солнце – беззаботно, как будто ничего катастрофического не происходило. Я обещала Мануэле, что помогу ей найти выход, помогу добыть хорошего адвоката, помогу всем, чем только и как только возможно.

Наступила весна, муж и я подали совместную налоговую декларацию и сдали материалы по проекту звукового ландшафта. В Нью-Йорке говорят более чем на восьми сотнях языков, и за четыре года мы насобирали образцы почти всех. И наконец могли двигаться дальше – открытые для следующих возможностей. Так оно и случилось: мы двинулись дальше. Мы пошли вперед, но, скажем так, не совсем вместе.

Я еще сильнее втянулась в судебное дело против дочерей Мануэлы. Один адвокат из некоммерческой организации в конце концов согласился взять его; девочки все еще были разлучены с матерью, но, по крайней мере, их перевели из иммигрантского центра в Техасе с его жестокими порядками и небезопасностью в куда более гуманное, как предполагалось, место – в бывшее помещение гипермаркета «Уолмарт», превращенное в центр временного содержания несовершеннолетних иммигрантов в штате Нью-Мексико, вблизи городка Лордсберг. Чтобы следить за ходом дела, я подробнее изучила закон об иммиграции, посещала судебные заседания, разговаривала с адвокатами. Это дело, как выяснилось, было одним из десятков тысяч подобных, находившихся в производстве по всей стране. Всего за предыдущие шесть-семь месяцев на южной границе США были задержаны более восьмидесяти тысяч детей-иммигрантов, не имевших при себе никаких документов, – из Мексики и стран Северного треугольника[9], но в основном из последнего. Все эти дети спасались от невыносимо жестоких условий и систематического насилия, спасались из стран, где вооруженные банды сколотили парагосударства, узурпировали власть и подменили произволом главенство закона. Дети бежали в Соединенные Штаты в поисках защиты, в отчаянных надеждах найти отца, мать или кого-нибудь из дальних родственников, кто эмигрировал ранее и мог бы взять их к себе. Ни за какой не за американской мечтой бежали эти несчастные, хотя так обычно говорится, а только в надежде найти прибежище от невыразимых кошмаров повседневного бытия.

В то время на радио и в некоторых газетах стали мало-помалу появляться материалы о волне нелегальной детской иммиграции, однако ни один репортаж или статья не пытались показать ситуацию с противоположной стороны – как ее переживают вовлеченные во все это дети-иммигранты. Я решила обратиться к директору Центра городских исследований и прогресса при Нью-Йоркском университете. Я показала ей общий набросок моей идеи подать историю маленьких иммигрантов в другом ракурсе. После некоторых споров и препирательств, а также кое-каких уступок с моей стороны она согласилась помочь мне добыть финансирование для документального аудиоматериала о пограничном кризисе с детьми-иммигрантами. Не сказать чтобы проект поражал масштабами: в исполнителях числилась я одна со своим же звукозаписывающим оборудованием, притом связанная жесткими сроками.

На первых порах я даже не замечала, что муж тоже начал работать над новым проектом. Сначала дома появились подборки книг по истории апачей. Они громоздились на его письменном столе и на прикроватной тумбочке. Я знала, что он всегда интересовался этим предметом и частенько рассказывал детям разные истории про апачей, потому не увидела ничего странного в том, что он читает эти книги. Затем стена перед его столом понемногу запестрела картами территории апачей, изображениями их вождей и воинов. Тут я почувствовала, что его давнишний и всегдашний интерес к теме перешел в стадию целенаправленного научного исследования.

Над чем ты сейчас работаешь, поинтересовалась я у него в один из дней.

Так, несколько историй.

О чем?

Об апачах.

С чего вдруг апачи? И какие конкретно апачи?

Он сказал, его заинтересовали фигуры вождя чоконенов Кочиса и военного предводителя чирикауа-апачей Джеронимо[10], а также само племя чирикауа-апачей, потому что Кочис и Джеронимо были последними лидерами – моральными, политическими и военными – апачей, последнего из свободных народов на Американском континенте и последнего, кто сдался. Безусловно, более чем убедительная мотивировка, чтобы взяться за подобного рода исследование, вот только я, признаться, рассчитывала услышать нечто другое.