Конечно, в Пражском зоопарке фенечки не погибали раньше времени, но редко давали потомство, и мать всегда загрызала новорожденных. То же самое случилось и у нас, когда у Гафинки впервые появились щенки — ей тогда было три года. В следующем году один щенок прожил три дня, и все это время мать была занята беспрерывными поисками надежного укрытия для него; она в беспокойстве переносила его с места на место, старалась спрятать от нас и запихивала его во все щели под мебелью. Наконец она его загрызла, но нам показалось, что мы поняли, в чем дело. Годом позже мы решили провести в нашей небольшой однокомнатной квартире нелегкий эксперимент: в кухне, представляв-шей собой основное жизненное пространство фенеков, под диваном мы поместили прочный картонный ящик с отверстием для входа, обращенным к стене, и, когда там появились три Гафинечка, мы с матерью выселились из кухни на целую неделю и жили только в комнате. Пищу фенечкам мы подавали в щель приоткрытой двери, где ее брал Гафинек и относил семье в противоположный конец кухни. На наши робкие попытки проникнуть в кухню он реагировал решительной и самоотверженной атакой, но через неделю мы начали понемногу отстаивать свое право появляться там — сначала на короткое время, например к плите у двери, потом понемногу мы снова поселились на кухне, потому что решили, что критический период мы благополучно пережили. И действительно, трудности возникали теперь только при попытке сфотографировать малышей; родители были против (вероятно, под влиянием традиций мусульманского вероисповедания).

Все три детеныша благополучно пережили кризисы детского возраста (вы видите их на обложке книги, где отец учит их находить лакомства в песке) и пользовались всеобщим и заслуженным вниманием. Нас посетил даже главный зоолог Пражского зоопарка — пе иначе как хотел выведать, как это мне удалось то, что они безуспешно в течение долгого времени пытались осуществить. Он полагал, что я нашел какую-то исключительно удачную комбинацию витаминов, гормонов и других биофакторов, и был явно разочарован, когда я объяснил ему, в чем дело. Нам удалось еще раз вырастить потомство фенеков, жаль только, что в нашей маленькой Квартире мы не могли себе позволить оставить еще несколько молодых фенечков.

Гафинек прожил у нас в добром здравии тринадцать лет и умер от старости. Гафинка, на год моложе, пережила его только на два месяца. До последнего дня Гафинек оставался существом веселым и озорным — как и его хозяин. Конечно, с точки зрения охраны природы я совершил проступок — увоз его из Сахары был проступком, за который я сам часто осуждал других. Но думаю, что здесь существует все-таки небольшая разница, оправдывающая его похищение. Он был доволен жизнью у нас. Его потомство мы передали в зоопарк в Брно — и им не пришлось покупать отловленных на воле фенечков и тем самым обеднять природу. Он стал героем двух книг, трех фотовыставок, актером четырех телевизионных передач — я уж не говорю о статьях и снимках в журналах. А главное — он был всеобщим любимцем, и жизнь его, конечно же, не была скучной и однообразной. Он подарил много радости — особенно детям, с которыми больше всего любил играть. Мне очень не хватает его.

В феврале 1971 года мне позвонил д-р Чихарж из Национального музея и пригласил меня на собрание многочисленной группы людей, в большинстве своем естествоиспытателей, собирающихся в Алжир, но не имеющих о нем представления. Вилем Бишоф посоветовал им обратиться ко мне и намекнул, что меня наверняка можно соблазнить приглашением принять участие в экспедиции. Удивительней всего было то, что они собирались выезжать через два-три месяца, невероятно короткий срок для выполнения всех формальностей. В группу входил выдающийся человек, энтомолог Августин Гоффер, заместитель председателя Чехословацкого энтомологического общества, о котором говорили: «Где Гоффер, там фоффер» («фоффер» по-чешски означает «гонка». — И. Н.).

Всем известна работоспособность, самоотверженность и бескомпромиссность ученого, который и в свои 64 года в полевых условиях не уступал молодежи.

Хотя это и кажется неправдоподобным, но за три месяца удалось преодолеть все административные формальности, необходимые для поездки. Однако кое-кто из собравшихся в поездку не выдержал «фоффера», и вместо них взяли новых членов экспедиции. Доктор Гоффер и препаратор Ян Горак составляли группу энтомологов, П. Язаириова и В. Водичка — киногруппу. Дело в том, что у меня возникла идея совместить приятное с полезным и при этом вернуть Алжиру то, что мы остались ему должны из-за утерянного фильма. Итак, мы предложили совместную работу алжирскому телевидению с условием, что будет оказана поддержка и группе энтомологов. Наши планы осуществились лишь частично — алжирское телевидение после нескольких дней переговоров с нашей переводчицей П. Язаириовой приняло решение снять фильм только о достопримечательностях Алжира, тематически продолжающий «Следы на песке», не останавливаясь на проблеме охраны природы. Для этого мероприятия выделялись вездеход типа Лендровера, шофер и материальные средства, что не дало практически ничего для энтомологической группы.

Я долго колебался, к какой группе в сложившейся ситуации присоединиться. Энтомологи собирались изучать Атлас, который я почти не знал. В конце концов я отправился с киногруппой, хотя никакие интересные кадры о природе сниматься не должны были. Но это давало мне возможность снова проникнуть в горы Южной Сахары — Ахаггар и особенно Тассилин-Аджер, а следовательно, заполучить Гафинку обещанную «даму». А главное, как соавтор сценария фильма, я «принадлежал» к этой группе, тогда как моя эрудиция в области энтомологии… но об этом позднее.

Уже раньше мое внимание привлекло изготовление сувениров — чучел пустынных животных, которые продавались в каждом сколько-нибудь крупном оазисе. Жертвами непреходящей безвкусицы туристов оказываются в основном вараны и шипохвосты. В оазисе торговцев — Гардае изготовляется невероятное количество этих «сувениров».

Варан серый, или пустынный (Varanus griseus), — самое крупное пресмыкающееся пустыни, могучий хищник, который может прокормиться только благодаря постоянной миграции. Он распространен лишь в некоторых самых жарких районах Сахары. Это редкое животное, хотя его немалые размеры и дневной образ жизни облегчают его поиск, а в песчаных местностях слежку за ним. Он принадлежит к самым теплолюбивым видам; мы застали его однажды греющимся на солнце в летний сахарский полдень на асфальте, черная поверхность которого, очевидно, привлекла его тем, что была еще более раскалена, чем песок.

Поездка с киногруппой давала мне возможность снова побывать в Гардае и оценить, как далеко зашло дело с истреблением варанов и шипохвостов.

Еще в первый свой приезд я пытался определить по продажным ценам чучел численность варанов и шипохвостов в районе Гардаи и степень угрозы их существованию. Чучела варанов были в среднем в 20 раз дороже чучел шипохвостов. Я выяснил, что продавать их особенно выгодно, потому что изготовление чучела варана составляет лишь ничтожную долю его стоимости. И ловить их легче, чем шипохвостов. Шилохвост — животное травоядное, у него постоянное место обитания, и он не уходит далеко от безопасного убежища, откуда его порой невозможно достать. Варанам же, наоборот, при их передвижении по местности спрятаться некуда, и если учесть все эти обстоятельства, то живущих в окрестностях Гардаи варанов по крайней мере в 100 раз меньше, чем шипохвостов. Действительность оказывается еще менее благоприятной для варанов. При высокой цене варанов бедуинам имеет смысл специально отправляться за ними в далекие путешествия и доставлять пойманных животных издалека. Животные, привезенные в мешках, после нескольких недель дорожной тряски по пустыне имеют жалкий вид. Чтобы вараны не сбежали, им выворачивают лапы и связывают их за спиной, а пасть сшивают (не связывают, а сшивают!) толстой нитью или проволокой.