Первый пилот Игорь Бортников не вышел на очередное дежурство. Экипаж космического корабля «Гордый», летевшего с исследовательской миссией на Марс, как обычно, собрался в рубке на пересменку: только сдавали пост три человека, а принимать явились всего двое – не хватало Игоря.

– Вы шли мимо его капсулы, он там вообще проснулся? – сдерживая подступающий гнев, спросил капитан Волков, смена которого подошла к концу, но передать ее было некому.

– Я не обратил внимания, – буркнул бортмеханик Киприянов, суровый лысый мужик чуть старше сорока лет. Он уже обменялся рукопожатием со связистом Димой, и елозил пальцем по сенсорному экрану планшета механиков, пробегая глазами отчет о состоянии корабельных систем за прошедшие восемь часов. Дима, самый молодой из экипажа, сдал дежурство, но уходить не спешил – сидел и прислушивался к диалогу.

– Мне кажется, он еще спал, – неуверенно сказала Хельга, вторая из явившихся на дежурство, – давайте я вернусь проверю. Вдруг ему плохо, тогда сразу к себе в медблок отведу!

Не дожидаясь ответа, она отключила магнитные подошвы ботинок, оттолкнулась от стены и, хватаясь за поручни, предусмотренные для передвижения в невесомости, ловко двинулась в сторону жилых капсул, откуда только что пришла. Весь экипаж знал, что медик Хельга неровно дышит к первому пилоту и с самого начала полета ищет возможности остаться с ним наедине. Хотя бы как с пациентом. Черноволосый красавец-пилот ее, однако, игнорировал.

Капитан вздохнул и переглянулся с третьим членом дежурного экипажа, биологом Ким Сян. Поскольку Хельга убежала, китаянке Сян теперь тоже некому было сдать дежурство.

– Ждем, – коротко заключил капитан и забарабанил пальцами по ручке кресла, развернувшись обратно к панели управления.

Через минуту в кабину, судорожно перехватываясь за поручни, вернулась Хельга и, обведя всех диким взглядом, сообщила:

– Игорь мертв.

Первого пилота перенесли из жилой капсулы в медицинский отсек. Хельга командовала процессом, и от волнения ее немецкий акцент стал особенно заметен.

Будить остальных троих членов экипажа не стали, справились вчетвером – капитан остался дежурить в рубке и заодно попытался выйти на связь с Землей. Мощная магнитная буря, начавшаяся на Солнце несколько дней назад, по-прежнему глушила линию, связи не было. Капитан оставил бесплодные попытки и вывел на экран перед собой трансляцию с видеокамеры в коридоре жилого отсека, чтобы наблюдать, как действует экипаж.

Входы в девять жилых капсул были чем-то похожи на гигантские соты, вытянутые по горизонтали, – восьмиугольные ячейки, расположенные блоком три на три. Нижний ряд начинался на высоте около полуметра от пола, стенки между рядами были с ладонь толщиной. Жилая зона каждой капсулы представляла собой восьмиугольную трубу, которая тянулась от входных створок вглубь на два с половиной метра.

Хотя называлось это «жилые капсулы», на самом деле они предназначались в основном для сна – невозможно полноценно жить в «ящике» высотой полметра, а шириной и длиной чуть больше стандартной односпальной кровати. Поэтому хотя в капсулах экипаж проводил по пятнадцать часов в сутки, но «жилыми» их называли только в отчетах.

В дальней от входа стенке предусматривался отсек, где жилец капсулы мог держать личные вещи, свой планшет с книгами, музыкой или играми, наушники и прочую мелочь для недолгого досуга во время пересменки. Нижняя полка отсека предназначалась для ботинок с магнитной подошвой – не в коридоре же их было бросать. Дверца отсека, конечно, откатывалась в сторону, а не распахивалась внутрь капсулы – на космическом корабле все было подчинено экономии. Экономилось пространство, экономились ресурсы.

Именно с этой экономией был связан режим работы экипажа – восемь часов дежурства, один час суммарно на две пересменки и все остальное время – сон. Во сне человек потребляет меньше кислорода, не ест, не конфликтует, не совершает ошибок. Одни плюсы.

Полноценную гибернацию еще не изобрели, хотя ученые на Земле выступали с заявлениями о прорывах в области замораживания живых организмов на длительное время. Но на людях пока эти технологии никто не проверял, а тем более на людях в космосе. Так что пока применялись надежные и проверенные временем обручи с генерацией мозговых дельта-волн, которые позволяли погружаться в глубокий крепкий сон на установленное количество часов.

Эту технологию вовсю использовали и в обычной жизни вместо снотворного – никаких побочных эффектов, крепкий сон и ощущение бодрости после пробуждения. Обручами их тоже называли по старой памяти, фактически для гражданского использования они могли иметь форму и обруча, и ободка, и разноцветной ленты с вшитыми микросхемами. Главное, чтобы датчики располагались на висках и был доступ к сенсору включения-выключения.

Понятно, что экипаж космического корабля использовал служебные обручи, без всяких украшений и изысков. Запрограммированы они были у всех на 15 часов сна и так же, как обычные обручи, не предполагали изменения настроек на промежуток меньше одного часа и больше 24 часов. Ограничения были связаны с физиологией – погружение в сон и выход из него на период менее часа вызывали головную боль, а сон больше 24 часов плохо сказывался на памяти и концентрации внимания.

Для функционирования космолета это был приемлемый вариант – смены по 8 часов равномерно делились на девятерых членов экипажа. В каждой тройке дежурных был пилот, который отвечал за курс полета и связь с Землей, механик, который контролировал работу двигателя и мог при случае починить мелкую поломку, и ответственный за системы жизнеобеспечения – эту функцию обычно возлагали на научный персонал, который никак не участвовал в управлении кораблем, но по прибытию в точку назначения должен был развернуть исследовательскую деятельность.

По большому счету, системы жизнеобеспечения работали автоматически и проверять их не требовалось, только формально делать отметку о том, что несколько раз за смену проверку проводил человек, а не автоматика. Поэтому на ученых возлагалась почетная миссия дважды за смену выдать дежурному экипажу подогретые консервы и следить за тем, чтобы час бодрствования был посвящен тренировкам на силовых тренажерах. Малоподвижный образ жизни и невесомость быстро приводили к мышечной слабости, поэтому ежедневная физическая нагрузка была обязательной.

Капсула Игоря находилась в третьем, самом верхнем ряду на высоте более двух метров от пола, но подняться туда в условиях невесомости можно было без проблем. Сложно было забраться в узкое пространство, половину которого занимало тело первого пилота, отстегнуть его от ремней-фиксаторов, которыми обязательно пользовались во время сна в невесомости, и затем вытащить в коридор, ни обо что не стукнув по дороге.

– Bitte1, аккуратно, – взволнованно повторяла Хельга. Она вспотела и раскраснелась, светлые, почти белые брови и ресницы, резко выделялись на розовом лице, короткие светлые волосы торчали во все стороны, придавая ей вид безумного ученого из комиксов. Медик держалась за поручень на уровне первого ряда ячеек, забыв включить магнитные ботинки, и наблюдала, как худенькая Сян пробралась в узкое пространство капсулы, чтобы отстегнуть ремни, удерживавшие Игоря, и вытолкнуть его в коридор. Широкоплечая Хельга, как и мужчины, не годилась для этих манипуляций в стесненных условиях.

Снаружи капсулы тело готовы были принять Киприянов и Дима, страхуя его от ударов каждый со своей стороны. Сначала показались ноги первого пилота, затянутые в подштанники, потом выплыла нижняя часть спины – видимо, Игорь перед сном зафиксировался на условном «потолке» восьмиугольной капсулы. Защелки для ремней были на всех восьми гранях капсулы, так что позу для сна можно было разнообразить таким образом. Коридор был узким, поэтому принимающим пришлось согнуть Игоря пополам в пояснице, чтобы вытащить полностью. Руки тоже придержали мужчины, а голову аккуратно вывела в коридор Сян. Затем она оттолкнулась от края капсулы и выплыла оттуда сама, зависнув сверху над коллегами. Потом перебралась в сторону и спустилась на пол, включив магнитные подошвы. Бортмеханик и связист, также спустившись на пол, распрямляли тело обратно, готовясь переместить его к медицинскому отсеку. Внешних повреждений у Игоря не было видно, кровь не текла. О том, что он мертв, говорило только неестественно бледное лицо, которое контрастировало с ярко-красной линией «сонного» обруча, пересекавшего лоб.