Дожди здесь были редкими, но если случались, то были оглушительными и беспробудными, стеной ниспадая с небес. Ясин, несмотря на то, что ребенком был очень послушным, получив наказ не выходить из дома в дождь, все же выдумывал себе те или иные предлоги, чтобы хоть пару секунд пробыть под шквалом теплой воды, перебегая от одного дома владений ‘Абдул-Малика к другому.

Одна из самых невероятных картин Шатоя пишется в те моменты, когда ночное небо во время дождя редкими, но сказочными мгновениями освещается синими грозовыми вспышками, которые во тьме так великолепно открывают взору нижние горные ярусы соседних сел, что дух захватывает. Любая погода делала это место прекрасным, абсолютно любая. Теплая звездная ночь или на первый взгляд суровая дождливая гроза – ничто из этого нельзя выделить как единолично прекрасное. Но и это было не все.

Горы угрюмо и величественно возвышались своими идеальными круглыми силуэтами над селом, и порой воображение завершало эту мощную картину каким-то отдаленным глухим отзвуком рыка грузного зверя. Они были прекрасны. Их дремучие чернейшие очертания окружали со всех сторон, стоя под темно-синим небом, освещенным невообразимым разнообразием звезд, и придавали уют и чувство защищенности, будто это стены родного дома. Находясь здесь тебе не страшны поджидающие в большом мире заботы или надуманные и навязанные обязательства: стоит им броситься за тобой вдогонку, застав тебя на подступах к селу, как горы своей многочисленной армией, будто раздувающие ноздри быки, заслонят тебя от любой угрозы своими массивными телесами.

Я люблю Шатой, безумно люблю.

Уезжая оттуда я, как обычно, очень тосковал, но сразу условился с самим собой, что обязательно еще не раз вернусь туда для получения того же заряда положительных эмоций, и вернусь без повода, в одиночку. Связавшись с Арби, я выяснил, что он также задержался в Шатое, и мы решили возвращаться в Грозный вместе. Мне захотелось, чтобы прежде он немного погостил у нас, а потом мы планировали выезжать. Зелим сказал, что одолжит нам свою машину, а из Грозного в Шатой ее перегонит его товарищ, который сегодня как раз собирался приехать.

Поначалу Арби упорно отпирался от предложения пообедать, но я все же уговорил его прийти к нам. Встретив его на извилистой дороге, представлявшей собой песчаный склон, тянувшийся со стороны гор в направлении города, я прочувствовал всю необычность того, что мы увиделись теперь и тут. Словно у нашей дружбы открылось дополнительное место для времяпровождения, словно история нашей дружбы начинает развиваться. Я всегда был особенно сентиментален в горах.

– Шатой тебе к лицу, – с привычным смущением в бровях и уверенностью в голосе заметил Арби, протянув мне руку. – Выглядишь умиротворенно.

– Да ну? Я и в городе не страдаю, вроде, – пожал его руку я. – Я страшно люблю всю Чечню.

– Но тут на тебе словно забот поменьше.

– О, в таком случае согласен, – я кивнул. – Здесь их у меня вообще нет. Ты как?

– Слава Богу, я отлично. А ты?

– Тоже. Как время провел? Всех поздравил?

– Да, давно я не делал столько телефонных звонков.

– Как я тебя понимаю, – я жестом пригласил его пройти во двор дома моего дяди. – Я тоже обзвонил всех, кого сумел вспомнить. Представь, когда я позвонил маме, оказалось, что она думала, что я приеду в Москву хотя бы на пару дней. А твои родители тоже ждали те?..

– Магазин, который был на входе, это магазин твоего дяди? – перебил он, указывая пальцем на прилавок.

– Да.

– Оказывается, я уже заочно гостил у тебя раз десять за последние дни.

– Вот как, то есть мы могли бы увидеться и пораньше, – я нервно почесал затылок. – Извиняй. Я как комнатное растение – люблю стены, тепло и окна.

За обедом мы много общались и веселились. Мои родственники оказывали Арби много внимания, демонстрируя гостеприимство и пытаясь его раскрепостить. Бека только и делал, что подкалывал меня, чтобы рассмешить Арби, да и я был не против.

– Если что, Арби, то знай – наш Саид ненавидит друзей, – ерничал Бека.

– Так и рождаются слухи. Испорченный телефон, – пожал плечами я, выловив взглядом смеющуюся Барет.

– Ну а что? Ты же у нас такой весь волк-одиночка.

– Поживи в Москве всю свою сознательную жизнь, окруженный людьми, которые не принимают тебя, не понимают твоего мировоззрения, и, что ужаснее – пытаются навязать свое. Посмотрим, как ты запоешь, – шутливо хмурился я, сильно преувеличивая.

– Все у тебя виноваты, кроме тебя самого, – подыгрывал Бека. – Да и у тебя причины и посерьезнее были, насколько я помню.

– Да, только давай ты будешь копаться в куске торта на своей тарелке, а не в моей голове? – угрюмо сказал я на чеченском, и все, включая молча наблюдавшего за нами с неприкрытым умилением ‘Абдул-Малика, засмеялись.

Дом дяди был намного ближе к выезду в город, и потому отъезжать мы решили именно отсюда. Бека выгнал машину Зелима во двор, а Ясин открыл ворота. Я решил, что не стану предлагать Арби садиться за руль – как сделал бы это в любой другой ситуации – потому что мне не хотелось нагружать его ответственностью за любое теоретическое происшествие, которое может настигнуть нас в дороге. Попрощавшись со своей родней, я закинул наши с Арби рюкзаки на заднее сидение внедорожника. Сев на водительское место, я настроил его поудобнее под себя, выверил зеркала заднего вида, а затем пристегнул ремень.

– Плохой знак, – дразнил Зелима Бека. – Он пристегнулся. Значит, планирует не жалеть твою ласточку.

– Он с Москвы, – устало отмахнулся Зелим. – Они там все пристегиваются.

– Как вы надоели! – засмеявшись, громко выкрикнул я через опущенное окошко, выезжая на проселочную дорогу.

Когда мы благополучно добрались до Грозного, я, высадив Арби на Трудовой, отправился отдавать ключи от машины другу Зелима. Он был на Бульваре, где машины не ездят, потому пришлось оставить ее на Проспекте и дойти до него пешком. Встретившись с ним и отдав ему ключи, я завидел Лиану, выходящую из кофейни с прозрачным стаканчиком в руках. Цвет содержимого доверия не внушал.

– Девушка, а что это вы пьете? Краситель с красителем, заправленный сливочным красителем?

Лиана, широко округлив глаза, стала искать источник звука и, обернувшись, нашла меня.

– Бесишь! – крикнула она.

– Пугаю, скорее, – иронично скорчил гримасу я. – Только вот загвоздка: меня ты боишься, а этой синей воды с пузырьками – нет.

– Отвянь от моего лимонада.

– Что делаешь тут? Грустно видеть тебя одной, но оно и закономерно.

– В смысле?!

– Ну, я все понимаю и совсем не удивлен, что у тебя нет друзей.

Она сильно размахнулась своей дорогой декоративной сумочкой, поместиться в которую может разве что горсть ватных палочек, и ударила меня по голове. Лиана, увидев, что угодила мне прямо над бровью, схватилась руками за свое лицо, выражавшее ужас и досаду.

– Прости-прости-прости-прости-прости!.. – заверещала она.

– Да все нормально, не парься, – я растирал бровь.

– Я такая дура! Хотела пошутить, прости меня, Саид, прости, пожалуйста!..

– Ну и юмор у тебя…

– Ого! – послышался знакомый голос. – Значит, это у вас семейное! А я все думал, Саид, на кого же ты так сильно похож, и кого ты мне напоминаешь!

Лиана, оцепенев, посмотрела мне за спину. Продолжая растирать больно пульсировавшую бровь, я обернулся и увидел Ибрагима.

– Что именно «семейное»? – спросил я.

– Ну, во-первых: ас-саляму ‘алейкум! Во-вторых: Марханш Дал къобал дойл35! А в-третьих: я про вашу тягу к дракам и насилию!

Ответив на его приветствие и поздравление, я пожал протянутую им руку.

– Так вы родные брат с сестрой?

Лиана тоже украдкой ответила на его поздравление и сразу немного отстранилась, делая вид, что ищет что-то в своем футляре для зубочисток, которым огрела меня секундами ранее.

– Нет, двоюродные. А что? Откуда вы знаете друг друга? – бесстрастно спросил я.