Я снова отмахнулся, уже который раз за день:

– Ничего ты не понимаешь. Ты же не думала, что я никогда в своей жизни не буду меняться? Изменения бывают хорошими и плохими. Что плохого в том, если я нашел единомышленника? Разве это плохое изменение? А ты говоришь о том, что я рискую стать подлецом. Это уже куда серьезнее. Если друга я подсознательно искал всегда, то удобного случая стать подлецом – ну уж нет. Мир не состоит исключительно из черного и белого. Не нужно уходить в крайности тогда, когда смысла в этом нет.

– Тогда посмотрим вместе, к чему тебя твое путешествие приведет.

– Ты звучишь так, будто желаешь мне облажаться, – нервно посмеялся я.

– Нет. Ты просто всегда очень убедителен, Саид, и тебе хочется верить. Я буду надеяться на то, что это не мир окажет влияние на тебя, а ты окажешь влияние на мир.

– Ох, как же масштабно это прозвучало, – я выпятил нижнюю губу.

– Осади, я имела в виду мир вокруг тебя, – поспешила уточнить Лиана. – А то ты, видать, уже чемоданы собрать решил, чтобы с тренингами гастролировать.

– Это было так заметно? – я усмехнулся, а она пихнула меня в руку.

– Я всегда буду за тебя, только не потеряйся. Ты очень добрый. Пусть ничто этого не изменит, – она смотрела на меня так, словно надеялась посеять эти слова в моем разуме, укоренить их. – А теперь провожай меня домой, – она, по-детски поманив меня пальцем, пошла в обратном направлении, и, резко обернувшись – так, что поля ее платка сделали эффектный зигзаг, – дерзко добавила: – И да, снова пешком. Мне нужно сбросить пару набранных за сегодняшний жор килограмм.

С тех пор прошли ровно две насыщенные недели. Праздники содержали в себе молитвы, огромное количество еды, похождения в гости и их прием. В городе продолжала буйствовать просто невыносимая жара. Всякий раз, когда мы с Арби шли пешком в центральную Мечеть на дневную молитву, – как раз в тот момент, когда солнце в зените, – всю дорогу мои глаза бывали сжаты в щелочки, ведь путь лежал через самую что ни на есть солнечную сторону. Сопровождавшие 2-й Проспект жилые дома из бежевого камня, раскаленные летним воздушным пламенем, так отражали яркие солнечные лучи, что казалось, будто поверхность их зеркальная.

На время праздников мы с Арби разъехались по родственникам: Я, Висайт, Амир с женой и ребенком съездили к родным из Шатоя с подарками и поздравлениями. Было очень странно и непривычно угощаться их роскошно накрытыми столами в дневное время. С одной стороны было здорово от того, что теперь можно есть и пить днем, а с другой стало очень тоскливо, что священный месяц закончился.

В Шатое я повстречался с уймой своих родных, живших здесь, и с теми, кто также приехал погостить. Младший троюродный братик Ясин уже совсем подрос. Я увидел, что он ходит в моей старой спортивной футболке, которую моя мама отправляла вместе с кучей других ставших мне маленькими вещей. Когда я вспомнил, что в этой футболке я занимался физкультурой, это навлекло на меня приятные воспоминания с запахом резины, покрывавшей школьную футбольную «коробку».

Младшая сестра Ясина – Алиса – стала настоящей хозяйкой, и уже выполняла основную работу по дому, носила платок на голове и нянчилась с самым маленьким членом семьи – пятимесячным Байсангуром, сыном Барет. Вообще, это была большая, веселая и дружная семья. Хозяином в доме был ‘Абдул-Малик – двоюродный брат моего отца, йохк децы, Висайта и Сулеймана. У него было пятеро детей: старшая дочь Барет, сыновья-погодки Зелимхан и Бекхан, Ясин и самая младшая девочка – Алиса.

Барет, что была уже замужней и успела стать матерью, было двадцать четыре года, а Зелим и Бека были старше меня на два и три; Ясину было тринадцать, а Алисе – одиннадцать. Словом, скучать друг с другом нам не приходилось, только малыш Байсангур все чаще напоминал мне Люлюку своими капризами.

Все дети ‘Абдул-Малика имели очень хорошее воспитание, демонстрируя гостеприимство, что немудрено, ведь их отец был учителем, преподающим Ислам и арабский язык. Барет и Алиса были заботливыми хозяйками и помощницами матери, а Зелим, Бека и Ясин были надежной опорой отца. Помимо имения, за которым нужно было ухаживать, сыновья также работали в продуктовом магазине, что был встроен в один из домов ‘Абдул-Малика прямо у ворот, ведущих в их двор. Местные сельчане приходили за продуктами и домашней утварью только сюда, что дополнительно создавало праздничную, дружественную атмосферу в эти дни.

Поначалу я планировал вернуться в город в первый же день вместе с Висайтом и Амиром, но в итоге остался и провел там десять дней из прошедших четырнадцати.

Муж Барет позволил жене остаться на праздниках в отчем доме, отчего на ее лице всегда можно было найти улыбку, а движения ее были окрыленными, воздушными. Она с удовольствием бралась за кухонные дела, от которых, казалось, должна была изрядно устать, и попутно всему учила младшую Алису, которая с большим интересом наблюдала за сестрой и во всем ей подражала.

Алисе было одиннадцать, и она была настоящей красавицей. За то время, которое я там провел, к нам в дом на праздники приходили в гости около шести семей, так или иначе заводивших тему будущего Алисы. Они неустанно, сначала как бы невзначай, а потом в лоб и открыто намекали на своих подрастающих сыновей, что, мол, было бы неплохо в будущем их поженить. Но, как я понял, ‘Абдул-Малик и его жена Хабира не сильно торопились с этим, тактично и культурно сводя такие беседы на нет.

Ясин, несмотря на возраст, редко шутил и не нес чепухи, как большинство его ровесников. Он был очень доброжелательным и улыбчивым, но в то же время рассудительным и ответственным. Возможно, при словах «рассудительный» и «ответственный» у кого-то в голове сразу всплывает образ лица с выражением суровой серьезности, но быть улыбчивым – не значит быть глупым и легкомысленным.

– Ясин, принесешь мне коврик для намаза?

– Конечно!

– Ясин, подай, пожалуйста, сахарницу.

– Конечно!

– Ясин, сходишь за водой?

– Конечно!

– Ясин, дашь поиграть в приставку?

– Конечно!

Он на любую мою просьбу отвечал этим «Конечно!», восклицая это так сердечно и с чувством, что порой мурашки по коже пробегали.

Ближе к ночи я, мои братья и сестры, а также некоторые соседские девушки собирались во дворе нашего дома и немного шумели, чем заслуживали укоризненные комментарии тети Руми́ – родной сестры Абдул-Малика, которая жила во втором из двух домов его имения.

– Ш-ш-ш! А ну спать, быстро! – она говорила шепотом, но это был такой шепот, который, несмотря на глухоту своего звучания, мог раздаться эхом на все село.

Когда все девушки отправлялись на боковую, мы с ребятами выходили на задний двор, где росли посаженные Абдул-Маликом, Хабирой и Руми кукуруза и баклажаны с помидорами, и, перепрыгнув через пока еще зеленый урожай, садились в высокой траве. Мы рассказывали друг другу разные истории, страшные или смешные, любуясь звездами.

– …и тогда он снова обернулся и увидел, что на голове той коровы была какая-то красная маска или что-то вроде того, и она улыбалась. Но не типа вежливо, а зловеще, с клыками, морщинами и рогами. В общем, все как полагается. А потом он тут же отвернулся, зачитал суру Аль-Фаляк, и, не ускоряясь, пошел домой. И больше не оборачивался, – завершил Бекхан историю своего друга, который ночью, возвращаясь по проселочной дороге домой, услышал звон колокольчика, а затем увидел три обезглавленных коровьих трупа.

– Очуметь можно, – выдохнул я, лежа на протоптанной нами траве, заведя руки за голову. – Самое главное – не растеряться в такой ситуации. Шайтан тут же возьмет над тобой власть.

– Или вселится, как джинн, – вставил Зелимхан.

– Шайтаны и есть джинны, – поправил Бека.

– Я сын того же отца, что и ты, – не остался без ответа Зелимхан.

– Я тоже знаю одну историю! – радостно оживился Ясин, и было ясно, что рассказать он хотел что-то пугающее, но вид у него был счастливый.