– Ничего, было интересно, – подмигнула нам вторая. – Я болела за беленького.

Подавив смешок, мы с Арби нашли только что освободившийся столик. Предыдущие посетители – группа шумных парней – забрали свои подносы и направились к урне.

– В следующий раз тебе будет нечем оправдать свое право на то, чтобы платить.

– Да это пустяки, просто отпусти эту ситуацию, – улыбался он.

– Дал сах дойл22, – серьезно поблагодарил я.

– Ханал хийл23, – рассеянно сказал он, чуть повертывая в руках чек с номером нашего заказа и украдкой озираясь вокруг.

В Рамадан – то есть в праздничные дни – город жил очень интенсивной, насыщенной жизнью. Торговые центры, центральные площади и проспекты, а также маленькие и бедноватые улицы наполнялись народом, что пребывал в радостном, приподнятом настроении. Все наряжались в свои лучшие выходные одежды и прогуливались со своими семьями и друзьями. Жизнь становилась вечерней. Ведь именно вечером, когда заходит солнце, появляется возможность порадовать себя чуть ли не самым основным и главным удовольствием в этой мирской жизни – вкусной едой.

– Ты сказал, что правильно питаешься? – спросил Арби, коротко кивнув на меня.

– Стараюсь. Но если говорить в общем и целом – то да.

– Наверное ты и спортом занимаешься?

– Занимался. Сейчас уже нет.

– Борьба? Бокс?

Я усмехнулся.

– Нет, планы на жизнь я строил футбольные, грезил карьерой. А бокс, борьба – это все тоже было, конечно, но только для того, чтобы уметь.

– Точно, ты ведь все это мне уже рассказывал, извини.

– Да ничего, ты не обязан помнить. А с тобой все нормально?

Он поднял на меня свой взгляд, пристально и хмуро выглядывая подвох, которого не было.

– Да… – неуверенно ответил он. – Почему спрашиваешь?

– Ты какой-то несобранный, – заметил я.

– А, – он выдавил ухмылку. – Так я ведь голодный. Как будто ты сам этого не понимаешь.

Он уклонялся от ответа, и я хорошо знал, что это такое, так что допытываться не стал. Девушка за стойкой окликнула нас, и мы с Арби встали со своих мест.

– Ну уж нет! Все оплатил, так теперь хоть сиди спокойно, а я все принесу.

Он лишь поднял руки, не собираясь перечить.

Когда ешь после длительного голодания, вкус ощущается совсем иначе. Рецепторы ликуют, обрабатывая пищу, которую ты вкушаешь, а мозгу кажется, что ты способен есть и есть без остановки. – Да, поесть я люблю, – оправдывался, пережевывая бургер.

– Да? – Арби запивал еду газировкой. – А по тебе не скажешь.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что я тощий.

– Нет, ты не тощий, как я, но и не выглядишь человеком, который любит поесть.

– Любить поесть – не значит есть много.

– Не спорю.

– Да и ты не тощий. Ты явно жилистый, так что давай без самокритики.

– А кто сказал, что я недоволен тем, что я тощий? – его ожившие, активно работавшие в связке с его речью брови давали понять, что настроение у него и впрямь поднялось. – Я двенадцать лет занимался дзюдо. Мы на тренировках очень много бегали.

– Обмен веществ – наследственное. Вряд ли бег сильно влияет на телосложение.

– Но на здоровье влияет точно.

– Безусловно.

Мы немного помолчали, усиленно принявшись за еду. Наедаться я не любил, потому что ненавидел ощущение тяжести, но после голодания бывает трудно уследить этот момент, потому наелся я в этот раз знатно. Я глядел по сторонам, и взгляд упал на очень милого ребенка, которого молодая мама кормила каким-то фруктовым пюре из баночки: пока молодой отец развлекал ребенка рожицами, мама подносила крохотную ложечку ко рту малыша. Я просиял, созерцая эту картину, и увидел, что Арби тоже смотрит на них.

– В самолете ты говорил об обстоятельствах, которые тебя привели в Грозный, – прожевав, спросил я у Арби. – Что за обстоятельства? Если это не секрет.

Он повернулся.

– Знаешь, наверное, секрет, – не постеснялся пресечь он, чем сразу приумножил моего уважения. – Дело в том, что я на самом деле не так представлял свой переезд и проживание тут. В моих мыслях, планах и надеждах все было иначе. Но случилось, как случилось. Не все зависит от меня, – он открепил салфетку от стопки, утерев ею рот. – Есть что-то, чего я не хотел бы обсуждать ни с кем.

– Я хорошо понимаю это, – кивнул я, глотнув холодного чая из соломки. – Твое дело, конечно. Может, тогда ты сможешь поведать, что не так с твоим, как ты сказал, «проживанием тут»?

– Ну… смотри, ты ведь поселился с дядей и двоюродным братом?

– Да.

– Но тебе было бы комфортнее, будь тут твои родители?

– Конечно.

– Вот и мне не хочется никого напрягать из своей родни, пускай я и знаю, что они примут меня с распростертыми объятиями. Слава Богу, что у меня тут есть родительская пустая квартира, и я могу жить в ней, но одному мне бывает скучно. Будь здесь и мои родители – все было бы отлично.

– А друзей у тебя тут нет, к кому бы ты мог заехать пожить?

– У меня в целом не так много друзей, и ни один из них не живет в Чечне. Я вырос не здесь, а когда приезжал – связей не выстраивал.

– Арби, ты замечаешь, как много обнаруживается сходств между нами? Не знаю, видишь ли ты это, но я прямо поражаюсь, – мне было очень неловко это говорить.

– Это неловко слышать, – озвучил он. – Но да, замечаю.

– Ладно, я просто не мог уже это не проговорить… хорошо, ты говоришь, что живешь один? Тут, на Трудовой?

– Да.

Внезапно мне в голову пришла одна идея, которая стала обволакивать мой разум и очень стремительно заполнила собой все мои мысли; состыковалась с пробелами, переживаниями и ощущениям дискомфорта, которые я уже успел испытать, и к которым готовился в будущем: я хочу поселиться у него. Это могло бы сильно все для меня упростить, это могло помочь мне обрести самостоятельность. Я бы не уставал от гнетущих, раздражающих помыслов о том, что я нежеланен в доме ваши, что я мешаю семейной жизни Амира и Селимы, что я приехал и просто навязался людям, у которых свои жизни и свои планы.

– Может быть, – пожимая плечами, то убирая руки со стола, то снова складывая их на него, обременено заговорил Арби. – Если тебе это сильно не усложнит твои дела, или если это не обидит твоих родственников, и, конечно же, что важнее – если ты сам этого хочешь – ты мог бы заселиться у меня. Вместе веселее, да и ты, как я вижу на первый взгляд, порядочный парень. Без лишнего, – он выглядел нерешительно и уверенно одновременно. Возможно, странно совмещать такие вещи, как нерешительность и уверенность, но Арби оставлял ровно такое впечатление.

Я медленно поднял взгляд на него. Мне уже откровенно не верилось в происходящее, потому что по первой наша с ним связь казалась уже просто невероятной. Тяжело игнорировать сходство с человеком, который озвучивает мысли, которые только-только посетили твой разум. Тем не менее, будто бы боясь спугнуть его настрой, я говорил очень спокойно и осторожно:

– Это отличная идея. Если ты предлагаешь это не из вежливости – надеясь, что я откажусь, – то я согласен.

– ДIавала24, – воодушевленно махнул он. – Мы ведь еще не доросли до того, чтобы предлагать такие вещи только лишь из вежливости, не думаешь?

Удивительным казалось то, насколько он был блондином и насколько голубоглазым. Среди чеченцев не так мало блондинов, но Арби казался светлейшим из всех.

– Верно, – подтвердил я.

Закончив с едой, мы стали собирать свой мусор и опустошили свои подносы у урны. Проходя мимо стойки, мы поблагодарили кассиршу под смущенной улыбкой ее порозовевших щек, и направились в уборную, чтобы помыть руки.

– Можешь сейчас зайти ко мне, если хочешь, – говорил Арби, намыливая руки над раковиной, глядя на меня через зеркало. – Ознакомишься, так сказать. Мало ли, может тебе не захочется там жить.